Donate
Prose

Поэтика «русской любви»

Кирилл Галин25/04/20 08:27984

Понятие любви находится в нескольких плоскостях, это и вызывает трудности для его определения. На присущий всем нам инстинкт, наслаивается культурный пласт, что позволяет каждому народу по-своему относиться как к любви, так и к институту семьи. Никто не поспорит, что главное культурное достояние России — литература. Окунемся в мир рукописей и выясним, как русские классики видели «русскую любовь».

Одна из самых популярных фраз о любви «русского Сократа» Розанова передает национальный оттенок:

«Любовь есть совершенная отдача себя другому. «Меня» уже нет, а «все — твое». Любовь есть чудо. Нравственное чудо».
«Совершенная отдача себя другому» это так по-христиански, так по-русски. «Пора пришла, она влюбилась».

Пушкинская Татьяна, погрязшая в фантазиях об Онегине, а точнее «Онегине», выстроив образ своего «идеального мужчины», полностью поглотилась этим образом, отдавая всю себя.

Александр Сергеевич продолжает эту тему в «Пиковой даме». Пару раз взглянув на Германа, и получив от него письмо, Лиза попадает в ту же ловушку, что и Татьяна, их засасывает одинаковая воронка. Лиза выстраивает себе образ «идеального мужчины» и влюбляется в него. При этом, она боится встретить Германа в своей комнате, т.е. боится, что ее образ, который поглотил ее, разрушится от встречи с реальным прототипом.

У Достоевского мы встречаем схожую поэтику сразу в нескольких произведениях. Например, героиня «Белых ночей» Настенька, привязанная к своей бабушке и не видевшая «света», «внешнего мира», когда слышит скрип пола под ногами их соседа Быкова. Для женского мечтательного типа этого достаточно, чтобы исчезнуть в пучине «образа». А после совместного похода в театр, и пары банальных фраз перекинутых с Быковым, ей уже нет выхода назад. Всё. Собран чемодан, стук в дверь: «Вот она я».

В мужском персонаже Достоевский показывает аналогичную ситуацию. Само название персонажа говорит о нем — «Мечтатель». Ему хватает одного лишь образа Настеньки, чтобы всю жизнь мечтать и фантазировать о ней. Самое ценное для таких фантазий, это сохранность образа. Его разрушение влечет разрушение жизни.

Галковский едко подметил, что сильный тип русского — это герой Гоголевской «Женитьбы» Подколесин. Ни один жених не прыгает в окно на свадьбе, но нет ни одного жениха, который на мгновение об этом не подумал. Эту тему мы развернем как-нибудь в другой раз, а пока вернемся к Федору Михайловичу.

Герой «Подростка» Аркадий Макарович занимаясь самобичеванием, согласен на все порицания и унижения, лишь бы «ОБРАЗ» был благосклонен к нему, не говоря уже о возможности взаимных чувств. А вот Версилов — это Печорин. Игра в игре. Сознательное падение с чувством восторга. «Лететь пятами вверх и славить Господа».

Во всех приведенных примерах отношения между людьми можно охарактеризовать юнговскими терминами «поглощенный» и «поглощающий»

Кратко поглощенного можно определить так: целиком внутри поглощающего (-щих)/брака/отношениях, «простая личность», проецирует образ (Аниму/Анимуса) на поглощающего.

У русских простых личностей не бывает, простая личность никогда сознательно не отдастся на служение другому, что мы часто можем увидеть в русской литературе.

В русском типе поглощенный это призвание, жертва собой ради другого, так по-христиански. А что «поглощающий»? — пытается обрести единство с помощью другого, дополнить себя противоположностями, нуждается в пространстве души, которое ищет в более простой личности, не отыскав его, отправится на поиски.

В «Бесконечном тупике» выведен еще один тип — «христосики» — русские всегда ищут кого-бы спасти.

«Если бы я был где-нибудь государь, я бы дал повеление жениться всем, решительно всем, чтобы у меня в государстве не было ни одного холостого человека» — фраза спасающего всех Подколесина.

Юнговский поглощающий в русской литературе оборачивается поглощенным. Причем сознательно поглощенным. «Но я другому отдана; я буду век ему верна».

«Только такая любовь к человеку есть настоящая, не преуменьшенная против существа любви и ее задачи, — где любящий совершенно не отделяет себя в мысли и не разделяется как бы в самой крови и нервах от любимого».

«Любить — значит “не могу без тебя быть, мне тяжело без тебя, везде скучно, где не ты». Это внешнее описание, но самое точное. Любовь вовсе не огонь (часто определяют), любовь — воздух. Без нее — нет дыхания, а при ней «дышится легко”» — Василий Розанов.

Иллюстрации: паблик Ижица

Comment
Share

Building solidarity beyond borders. Everybody can contribute

Syg.ma is a community-run multilingual media platform and translocal archive.
Since 2014, researchers, artists, collectives, and cultural institutions have been publishing their work here

About