Create post
L5

Екатерина Захаркив. Феномен расстояния

nas net
Дима Безуглов
Daria Pasichnik
+1

Есть холодные города с буйной зеленью — Дублин, Петербург: распределенная в воздухе влага отливается в листве, которая кажется порой более убедительной, чем в отчетливо южных городах. Стихи Екатерины Захаркив похожи на эти города: они холодны, почти отстраненны, и, в то же время, внутри них горит особый холодный огонь, приводящий мир этих стихов в движение, освещающий его с небывалой подробностью. Эта подробность — свойство зрения: взгляд не скользит по предметам, но словно бы сталкивается с ними, а речь стремится ухватить это столкновение, сделать его материальным. Важно, что это взгляд движущегося человека: здесь всё разворачивается в движении: иногда об этом движении говорится прямо — мы идем — чаще оно лишь подразумевается в смене видимых картин, в особом устройстве образа, что всегда избыточен и недостаточен, фрагментарен, выхвачен фланирующим взглядом. В то же время обилие местоимений — ты, я, мы — дает понять, что ни взгляд, ни перемещения не существуют ради самих себя: они вовлечены в диалог — важно рассказать о них кому-то (себе, некоему ты), и именно как рассказ, как звено коммуникативной цепи они и существуют, разветвляясь и расширяясь вдаль, охватывая всё видимое пространство.

Кирилл Корчагин


* * *


мы зашли в более дальние, более темные камеры

за химией цвета и вообще за природой зрения

где деньги и фотографии не подступают к горлу

где реальность и отраженные образы

поглощены феноменом расстояния

избавленные от присутствия нашего детства


когда мы приехали в парк в выходные

летнее солнце, световые волны предметов

— теперь уже за невинностью взгляда

в разорванных документах за порогом отличия

более молодые лица родителей

маленькие пейзажи на ладонях дошкольников

кленовые листья, бензиновые разводы


дальше все отступая и отступая

на этом изображении извлеченном из затемнения

когда достигнув предела маргинальности места

и предела первой любви мы избавили

эту политику и эти карточки

от присутствия нашей юности


образуя единую ось, совпадая зрачками

чувствуя наготу дистанции

как свою собственную наготу

вопреки невидимому дыму всех мертвых

и похожему дыму живых


мы наконец зашли за разнородный ряд

в самую глубину процесса —

где шум отражается от шума

и нет никакого огня




* * *


неузнанная, она лежит в руинах прошлого

местность смотрит назад — там расположенная

вон там

в затмении рабочих кварталов взломанных языком

в осколках костей под снегом лагеря

в бледном лесу летящем по следу мертвых собак

в магазине готового платья, в приемных консульств

где вампиры бытуют на пределе программы

возобновляемый иск против мира который

лишь сверкание. а это — твоя ли ночь?


в пещере будущего шевеля органами сверхчувств

твоя ли ночь ночь ночь бестелесных детей превращает

в прикосновение свободы, огненных кипарисов, взгляда

синего как неразрывное лето



* * *


однажды, адам,

в дебрях каникул

где стоят столбы пыли

вспять проливается плод


так, в амфибической дреме

бескрайних машин

никто полуплача не окликает тебя кроме собственно имени

никто распознав не любит тебя кроме самой любви

в темной развеске трамвайных линий

электризуя жест ты сам стекленеешь весь в крыльях

полицейская тишина зияет над промедлением

в эхе фонем возникает фермата

ты испытываешь изображение

одолевая моторы извне


ты видишь нас панорамным зрением

мы видим парк



* * *


скажи только что святость тропиков и шелковые пределы солнца удалились в жака стелла зачем тебе вопреки золота лиц его нужны зоны водораздела

blind spot на месте где цветок опадает с розы он не придумал прошлое, но сломал арктику звезд в мир где ты беснуешься не умолкая

искаженный тенями он приветствовал одиночных землян окаменевшим платком

он рассыпается, но это неправда

мы, твоя смерть, принимаем возлюбленные движения в отряды (убийц) в течение десятков лет убиваем corpus tuum и съедаем его

audieu стесненные чувства юности мы опускаемся в кресло-кровать и заучиваем длинные строфы в одном негромком всхлипывании в шесть утра

скажи вместе с тем пальмовая настойка колониальный стиль и мифическое отрицание вины скажи только зачем тебе беломраморные проститутки как знак подавления

скажи только как нам исследовать вопрос восстановления мамонта или днк плачущей птицы додо в груди тирании

скажи только чтобы слова были пусты

чтобы гниющие были в земле, а жак стелла играл на клавесине

давным-давно человек с офорта сам сделал первый шаг



* * *


Когда проходишь мимо этих колонн

и возносится город с быстротой калейдоскопа

я чувствую явственно —

спицы атомных станций внутри голов

настраиваются на родство

которое невозможно отвергнуть


когда минуешь те сталагнаты

выпуская поверхность отрекшись

в смутной памяти о

которую невозможно ни отыскать ни отвергнуть


в патине камня в мутации

исключений я всего лишь плоть

отряда плоть излучения или ночи

которую невозможно

избыть отыскать отвергнуть


кажется, осведомленность

о розе ветров спасла бы, однако

ундулирует облако

и басы нежны

глубоки отважны

.

здесь ли еще ты

жан ле февр

идешь ли ты здесь

среди нас

тихий лицом

со знаками назидания

да

ты с нами

чтоб утаить призраков подземелья

перехватить их взгляд

Subscribe to our channel in Telegram to read the best materials of the platform and be aware of everything that happens on syg.ma
nas net
Дима Безуглов
Daria Pasichnik
+1

Building solidarity beyond borders. Everybody can contribute

Syg.ma is a community-run multilingual media platform and translocal archive.
Since 2014, researchers, artists, collectives, and cultural institutions have been publishing their work here

About