С момента обнародования Высочайшего манифеста 19 февраля 1861 года и до сегодняшнего дня крепостное право за редким исключением изучается и воспринимается чисто институционально — за тезисами об экономической целесообразности, стратегической необходимости и органичности рабства не видно Человека. Несмотря на имеющиеся источники — воспоминания, автобиографии, стихи, оставленные бывшими крепостными, нам ничего неизвестно об их восприятии самих себя, их чувствах, чаяниях. Нам ничего неизвестно о том, как русский человек пережил рабство, более того, мы как бы исключили этот травматический опыт из своей исторической памяти, отказавшись от собственной идентичности.

Этот текст — воззвание, сделанное с целью подчеркнуть необходимость реактуализации отвергнутого опыта и его реинтеграции в нашу коллективную идентичность, без чего настоящая свобода для нашего общества невозможна.

Я верю, что свобода должна быть одним из главных векторов развития гуманитарных наук, направленных на изучение российского материала и трансформацию российского общества. Свобода самодостаточности, свобода в общности, свобода внутренняя и внешняя. Гуманитарные науки в современной России должны быть рупором этой свободы, её инструментом и щитом, поскольку именно в таком качестве эти науки обретают высший смысл, без которого они лишь песочница для искушенных и скучающих умов.

В нашем отечестве несвобода — основная категория бытия. Несвобода царит в семьях, несвободен от произвола народ, наше сознание несвободно от чужих суждений и стереотипов. В целом возникает ощущение, что история России — есть не что иное как история поступательного порабощения и жизни приспособленцев в несвободе. Многие уверены в том, что это — цена великих свершений, могучей силы и огромной территории государства Российского. Однако для русского человека не представляется возможным и впредь жить в тени собственного государства, оставаясь его молчаливым придатком.

Мы видим, как с большим трудом, встречая множество препятствий на своём пути, из омута истории подвижники «вылавливают» забытые имена, уничтоженные достоинства людей, раздавленных репрессиями сталинского периода. Мы видим, как в свою защиту поднимают голоса женщины, как они говорят о себе, вырывая право быть услышанными и увиденными такими, какие они есть на самом деле. Мы знаем о тяжелой жизни трудовых мигрантов и слышим о пытках в российский тюрьмах из первых уст. Медиа и гуманитарные науки дают право голоса тем, кого не хотят слышать и тем, кого уже давно с нами нет. И чем больше эти два столпа нашей культуры смогут охватить, тем лучше.

В 2011 году был юбилей события, которое в исторической перспективе кардинально изменило представления русского человека о свободе и человечности — 150-летие со дня отмены крепостного права. 19 февраля 1861 года — день, когда более 50 миллионов наших предков получили право быть самим собой. Тем не менее, эта часть нашей истории остается нами незамеченной. Российской исторической науке известно многое о политических и экономических причинах становления крепостного права, о его роли в становлении русской армии, промышленности, ей известны и аргументы в защиту крепостного строя и критика в его адрес, протянувшиеся сквозь века. Науке известно многое, однако ей неведомо «человеческое». Страшнее — если неинтересно.

Крепостное право не осознается как случившаяся с нами травма. Мы не говорим о себе как о людях, чьи недавние предки пережили тяжелейший опыт рабства. Мы в связи с этим не задаёмся вопросом о том, кто есть «мы». Многочисленные человеческие судьбы, свидетельства о них никого не касаются, они чужие для нас, будто сами мы не являемся чужими. Кто же мы такие?

Каждая социальная группа, всякая историческая общность имеет в качестве самосознания некую историческую преемственность, свою уникальную память. Современная власть ассоциирует себя с властителями прошлого, она — государственность — помнит себя с того самого момента, как она появилась. Аристократия несет своё достоинство и честь, понятие о собственном долге и роли в древности рода и корпорации. А кто же мы такие?

Сегодня никто не ассоциирует себя с крепостными рабами, с их детьми, родившимися в свободе, но чья жизнь продолжала оставаться серьезным вызовом их духу и способностям. Никто не хочет быть потомком рабов. Это жалко, это непрестижно, это значит, что всё придется начинать сначала. Нам, в отличие от афроамериканского населения США, никто об этом не напоминает, а лишь прививают чужую память, убаюкивая. Сегодня мы белые офицеры, завтра — либеральная интеллигенция времен Николая II. Мы сами себе не служим напоминанием о собственном рабстве, как кожа черного цвета напоминает о нём тем, кто в пост-рабовладельческом мире вынужден строить на этом свою идентификацию.

Для того, чтобы узнать, кто мы, нам предстоит набраться смелости и терпения. Смелости быть способным смотреть в глаза правде и терпения, дабы не свернуть с выбранного пути. Нам придется долго говорить о том, что, казалось бы, уже давно прошло, что, как мнится, никак уже не влияет на нас сегодняшних. Нам придется научиться разговаривать о крепостном праве как о человеческом опыте, говорить о нём языком тех, кто его пережил, соотносить этих людей с собой, быть одним целым. Нам придется осознать себя как бывших рабов, дабы выдавить из себя это рабство по капле. Нам придется быть ими, чтобы в конечном счете стать собой. И всё это придется делать в условиях нежелательности обсуждаемой темы, её неудобности.

Известный русский книгопечатник Иван Дмитриевич Сытин, подготовивший к изданию 6-томник под названием «Великая реформа: Русское общество и крестьянский вопрос в прошлом и настоящем», приуроченный к 50-летию отмены крепостного права, так говорил о долге, исходящем из прошлого:

«Признаюсь, я редко принимал так близко к сердцу судьбу русских книг, как принял судьбу этого юбилейного издания, посвященного крестьянину. Очень может быть, что тут сказалось моё крестьянское происхождение и та неистребимая память о мучительном рабстве, которая жила в моей душе. Мне хотелось, чтобы русская наука спустя 50 лет поглубже заглянула в русскую деревню и подвела итоги, что было сделано за 50 лет для народа и до конца ли истреблены в русской жизни остатки рабства. Я смотрел на это издание как на кровное дело Сытина-крестьянина и думал, что моё звание обязывает меня».

Кровное дело наше не окончено. Оно завершится лишь тогда, когда историческая наука донесет голос каждого пережившего рабство человека из глубины времен на поверхность, где каждый сможет внять ему, и понять себя. Это тяжелый труд, который потребует много времени, множества написанных текстов и поднятых со дна архивных материалов, однако эта работа стоит того, чтобы быть выполненной, так как на кону стоим мы с вами и наша общая свобода.