Среди изданных в последние годы книг два романа, относящиеся — правда, с некоторой натяжкой — к философской фантастике, обратили на себя внимание удивительным сходством своей главной темы. Эти романы — «Бессильные мира сего» Бориса Стругацкого (С.Витицкого) и «Дневник наркомана» Алистера Кроули. Существующее между двумя этими книгами сходство удивительно именно потому, что сами книги рождены в совершенно разных культурных контекстах. Даты первых изданий двух романов разделяет почти 80 лет. «Бессильные» созданы российским фантастом в начале ХХI века, «Дневник наркомана» написан английским автором в начале 1920-х годов. Имя Стругацкого ассоциируется с сугубо сциентистским мировоззрением, с научно-фантастическими сказками, писавшимися учеными для ученых, наконец, с моральными мучениями советских интеллигентов в 60-х годах — а также в эпоху крушения советской империи. Алистер Кроули являет собой скорее отблеском декаданса европейской культуры накануне и после Первой мировой войны, его имя связано с экспериментами в области магия, оккультизма, заклинания демонов и возрождения древних языческих культов. Борис Стругацкий по всей видимости не читал Кроули, и во всяком случае нет ни каких данных о том, что книги английского оккультиста или авторов его круга сколько-нибудь серьезно повлияли на российского фантаста. Короче говоря, трудно найти более различных авторов. Единственное, что можно сказать о них обоих — это европейские писатели ХХ века, хотя и последнее утверждение не безоговорочно точно: Россия — не совсем Европа, Кроули родился в девятнадцатом веке, а Борис Стругацкий дожил до двадцать первого, и, кроме того, оба они не только писатели.

Тем более странно, что два эти разделенных пространством, временем, радикальным различием мировоззрений и существенной разницей культур авторы написали романы на одну и ту же тему. Это романы про то, как необходимо человеку найти тот единственный талант, который будет его жизненным предназначением, а также о том, как ужасно, когда человек этот талант, это предназначение не находит, зарывает его в землю и неправильно реализует свои способности. Кроме того, это романы о великом Учителе (именно так, с большой буквы), о Мастере, который помогает людям отыскать этот единственный, являющийся их назначением талант.

У Стругацкого изображен некто Стэн Аркадьевич Агре по прозвищу Сэнсэй, приобретший экстраординарный талант — открывать таланты в других людях. Его окружают любимые ученики, в которых он обнаружил различные уникальные, часто аномальные способности. Проблема, не дающая покоя Сэнсэю заключатся в том, что его ученики не используют открытые в них таланты так, как должно.

В «Дневнике наркомана» Кроули рассказывается об английском аристократе, бывшем летчике, сэре Питере Пендрагоне, который постепенно гибнет из–за своего пристрастия к кокаину и героину. От окончательного падения сэра Питера и его жену спасает странный, почти мистический учитель Бэзиль Кинг Лам, по прозвищу Царь Лестригонов. Он раскрывает сэру Питеру, что причина его наркомании заключается в том, что он не осознал своего назначения. После того, как Царю Лестригонов удалось помочь сэру Пендрагону осознать, каково же его назначение, тот буквально возрождается. Это назначение, как оказалось — всего на всего занятие техникой. Критики единодушно утверждают, что Бэзиль Лам у Кроули, так же, как и Стэн Агре у Стругацкого — прежде всего alter ego авторов.

Разумеется, Кроули, в отличие от Витицкого — Стругацкого не говорит об открываемом в человеке таланте как о какой-то уникальной эффективности, позволяющей добиться выдающихся результатов в труде или науке, тем более в труде на благо «коллективного субъекта» — Родины или Человечества. Поиск предназначения в «Дневнике наркомана» происходит в русле так называемой телемической философии, которую Кроули разрабатывал всю свою жизнь, создав даже специальный оккультный орден для ее пропаганды. Телема — по-гречески воля. Франсуа Рабле в знаменитом «Гаргантюа» изобразил Телемскую обитель, устав которой состоял из одного правила: «делай, что хочешь». Но в романе (и в философии) Кроули этот девиз неуловимо изменился: вместо «делай, что хочешь» — «твори, что ты желаешь». Разница весьма существенная, о чем не устает повторять Царь Лестригонов: речь идет не о потакании любым прихотям и желаниям, а о подчинении всей жизни человека тому, что является его Истинной Волей. Именно потому, что сэр Питер, главный герой «Дневника», спутал свои прихоти с истинной волей, он «сбился с пути» и стал наркоманом. Понять, какова же твоя Истинная Воля не так-то просто. Нужны почти магические способности Царя Лестригонов, чтобы помочь эту волю обнаружить. Тут уместно указать на сходство мотивов в двух романах: в «Бессильных мира сего» Стэн Аркадьевич Агре по прозвищу Сэнсэй обладает уникальным талантом открывать в людях уникальные таланты. В «Дневнике наркомана» Бэзиль Кинг Лам по прозвищу Царь Лестригонов имеет Истинную Волю помогать людям найти их Истинную Волю.

Методы Царя Лестригонов также очень похожи на то, что делает герой Стругацкого. Сэнсэй в «Бессильных» дает своим подопечным прочесть единственно нужную книгу — и она переворачивает их жизнь, «выводя» на овладение необходимой профессией. Бэзиль Лам задал сэру Пендрагону тот единственно нужный вопрос, размышляя над которым в течение бессонной ночи Питер приходит к осознанию себя, понимает свою «истинную волю», а затем и овладевает искусством контроля за своим пристрастием к наркотикам. Но, повторяем, Мастер у Кроули обещает своему пациенту не успехи в науке, труде и спорте, а соответствие своей Воле — и означать это может что угодно, особенно учитывая репутацию самого Кроули, принимавшего наркотики, вызывавшего демонов и совершавшего — если верить его биографам — гомосексуальные акты во время магических обрядов.

Однако «Дневник наркомана» завершается просто, ошеломительно просто и даже с какой-то советской назидательностью финала — оказывается, истинной волей английского аристократа-кокаиниста является инженерное дело, в частности — конструирование вертолетов. В финале Пендрагон говорит: «Мне известно, на что я гожусь. Я также понимаю, зачем явился на эту глупую планету. Я — инженер». После роковой бессонной ночи сэр Пендрагон посвящает все свои умственные и душевные способности интересам вертолетостроения — и в результате, он почти мгновенно, как в плохих советских романах, оказывается и возрожденным к новой жизни, и почти излеченным от наркомании. Для нас, читателей постсоветской России такой финал выглядит если и не оскорбляющим эстетическое чувство, то, по крайней мере, неожиданным и странным — поскольку у нас за плечами многие десятилетия неустанной и однообразной литературной пропаганды, прославляющей Поэзию Труда и Творчества.

Как раз тогда, когда Кроули писал свой «Дневник наркомана», в России известный поэт-символист Валерий Брюсов сочинял к удовольствию новых хозяев страны:

Единое счастье — работа,

В полях, за станком, за столом, —

Работа до жаркого пота,

Работа без лишнего счета, —

Часы за упорным трудом!

…

Работай! Незримо, чудесно

Работа, как сев, прорастет:

Что станет с плодами, — безвестно,

Но благостно, влагой небесной,

Труд всякий падет на народ!

Потом труд, и особенности труд творческий воспевали Маяковский, Семен Кирсанов, Валентин Катаев, Вениамин Каверин, Даниил Гранин, Леонид Леонов — да, наверное, не было такого поэта или писателя, который бы не отдал дань этой теме. Из этой — наполовину пропаганды, наполовину героической поэзии — выросло, во многом и творчество братьев Стругацких. Их классические произведения — такие как «Полдень, двадцать второй век» и «Понедельник начинается в субботу» — повествуют о людях самоотверженно, страстно и бескорыстно преданных своей работе (в основном интеллектуальной и творческой). В «Понедельнике» отщепенцы, которые начинают задумываться над извлечением выгоды из своего труда получают демонический знак порчи — их уши начинают обрастать шерстью.

Восхваление Труда, в особенности Творческого — это была, наверное, самая главная, самая ортодоксальная тема литературы и искусства советского периода. Тема восхваление труда обладала тем удивительным достоинством, что с одной стороны она напрямую вытекала из марксистской идеологии (согласно трудовой теории стоимости Маркса все ценности создаются трудом), а с другой стороны она не вызывала никакого отторжения у интеллектуалов, режиму не сочувствовавших. Для писателя, и вообще интеллектуала естественно любить свою работу, и тогда, когда ему не нравилась советская действительность и советская идеология — он мог прятаться в свою работу, а значить опять же попадал в объятия Поэзии Труда.

Однако, есть целый ряд причин, по которым произведения на тему Культа Труда не воспринимались раньше, и еще в меньшей степени не воспринимаются читателем теперь.

Во-первых, удовольствия от творческого или интеллектуального труда — действительно дающего «награду в самом себе», действительно часто превращающегося в страсть, и почти всегда более легкого и приятного, чем труд физический — часто смешивалось с удовольствием от труда вообще, а последний, как известно, слишком часто служит вынужденным средством борьбы за выживание. Смешение труда ученого и писателя с трудом крестьянина и рабочего иногда было результатом искреннего заблуждения, но вот, скажем, в случае с Брюсовым, который в своем стихотворении хитроумно поставил писательский «стол» в один ряд с «полем» и «станком» такое смешение было вполне сознательным. Однако слишком очевидно, что рабочему гораздо труднее полюбить свой станок также, как писателю полюбить свой стол — и, во всяком случае, любовь рабочего почти не бывает столь же бескорыстной, как страсть графомана.

Нельзя также забывать, что — во-вторых — в сфере «поэзии труда» в советское время количество перешло в качество, произведений на тему поэзии трудовых буден было написано слишком много, читателя элементарно перекормили, до отвращения и рвоты.

В-третьих, для советского читателя не мог укрыться аспект политического заказа, тяготевший над порожденным искусством и литературой Культом Труда. Было ясно, что с помощью прославления «самореализации в труде» государство пытается примирить своих граждан с тяжелой работой за низкую зарплату.

На фоне всех этих обстоятельств сюжет о том, как некто сбился к пути, пристрастился к кокаину, но затем «возродился к новой жизни», занявшись проектированием геликоптеров выглядит как образец не просто безнадежно советской, но провинциально-советской литературы, как неумелое подражание давно устаревшим шаблонам. В фильме Никите Михалкова «Утомленное солнце, действие которого происходит во время террора 1930-х годов, герои все время поздравляют друг друга с «днем сталинского дирижаблестроения» — этот казенный праздник, а также летающий в фильме по небу чудовищный дирижабль с портретом Сталина невольно вспоминается, когда знакомишься со странным финалом «Дневника наркомана». Но, разумеется, к роману Кроули все эти ассоциации никакого отношения не имеют. Роман был написан совсем в другой стране и слишком давно. Когда Кроули писал свой «Дневник», революция в России уже произошла, но государства под названием «СССР» еще не существовало.

Зато Борис Стругацкий писал свой роман, когда СССР уже не существовал. Все положительное, что еще могли видеть люди в Культе Труда стало неактуальным после перестройки, когда рухнула государственная система поощрения науки и искусства, и, следовательно, прекратили функционирования те структуры, в которых традиционно обитали ученые и художники, действительно получавшие удовольствие от самореализации в любимой работе. Престиж интеллектуального и творческого труда в 90-х годах упал так низко, что о каком бы то ни было удовольствие от труда стало говорить неприлично — хотя отдельные энтузиасты, хранящие верность науке и искусству, безусловно, сохранились. Эта ситуация послужила фоном для создания «Бессильных мира сего», чей пессимизм побудил Михаила Золотоносова в «Московских новостях» заявить, что главная идея романа Стругацкого — неискоренимость зла. Деморализация научной среды, традиционно поставлявшей читателей для произведений Стругацких привела к тому, что в последнем романе Витицкого вопрос о «Поиске предназначения» рассмотрен с двух сторон, а точнее — в аспекте двух этапов решения этой проблемы. С одной стороны, в романе говориться о необходимости открытия в человеке его Единственного и Главного таланта, с другой стороны — ставиться вопрос о том, чем же будет заниматься человек, когда в нем откроют этот самый Единственный талант.

Именно в данном пункте кроется самое существенное идейное различие между романами Кроули и Стругацкого. Кроули вполне достаточно, что его герой нашел Дело По Душе, и его абсолютно не волнует, что будет дальше. «Идейный» российский писатель на месте Кроули задался бы как минимум двумя вопросами — с одной стороны, сможет ли его герой найти место приложение своих технических талантов, и, с другой стороны, кого же полетят бомбить разработанные героем геликоптеры? Но Кроули, как следует из его биографий, в социальных вопросах исповедовал вполне ницшеанский аристократизм, и поэтому не считал, что народные массы стоит спасать от них самих. Что же касается, возможностей продавать свои технические идеи — то, во вполне капиталистической Европе, да еще на фоне Мировой войны никому не могло прийти в голову, что тут у талантливого конструктора вертолетов могут возникнуть какие-то проблемы. «Дневник наркомана» написан не только за полвека лет до эпохи «разрядки», но и за 7 лет до Великой депрессии. Оптимистичность романа Кроули позволяет предполагать, что, конечно же, сэр Питер Пендрагон сможет добиться успеха в своих инженерных разработках, и, конечно же, он сможет извлечь из этого материальную выгоду — но все это совершенно не важно. Главное — Дело по Душе, которое в равной степени обеспечивает нашедшему его и житейские удачи, и мир с самим собой.

Названия двух книг на первый взгляд несут на себе черты сходства: в обоих заголовках упомянута человеческая немощь, которая в обеих книгах является главным предметом исследования. В обоих романах речь идет о раздавленных жизнью людях, о тех, кто не может делать то, что должны и то, что хотят — или потому что они скованы любовью к кокаину, или потому что, как выражается герой Стругацкого их «сожрала свинья жизни». Однако это сходство не должно закрывать от нас, что фигурирующая в заголовках человеческая «немощь» относится к двум разным этапам «проблемы предназначения». В романе Кроули герой стал наркоманом потому, что он еще не смог найти свое назначение. Между тем, герои романа Стругацкого названы «бессильными мира сего» потому, что, несмотря на обнаруженные в них таланты и «предназначения» они не смогли ими правильно и достойно пользоваться.

В примечаниях к «Дневнику наркомана» указывается, что роман Кроули надо понимать символически (кстати, о тотальном символизме творчества поздних Стругацких тоже написано не мало). Вполне возможно, что и вертолетостроение — тоже лишь символ. Может быть — символ некоего оккультного самосовершенствования, «умного делания». Но в первую очередь — символ Истинной Воли человека вообще. Возможно, сделав своего героя авиаконструктором, Кроули взял первую пришедшую ему в голову профессию (хотя и у авиаполетов есть свой символизм).

Здесь стоит обратить внимание, что сюжет «Дневника наркомана» в некотором смысле зеркально обратен сюжету знаменитого романа Томаса Манна «Волшебная гора», опубликованного практически одновременно с романом Кроули (точнее — на 2 года позже). В романе Томаса Манна инженер-судостроитель приезжает в удаленный от мира горный санаторий, где теряет свою профессию инженера ради погружения в некие беспорядочные духовные искания. В романе Кроули наоборот, погруженный в беспорядочные духовные искания человек пребывает на удаленный средиземноморский остров, чтобы обрести профессию инженера–авиастроителя. Стоящий посреди моря «волшебный остров» также символически противоположен стоящей посреди европейского континента «волшебной горе», как профессия авиастроителя противоположна профессии судостроителя. Герой Манна в горних высотах прощается с морем, а герой Крули на морском берегу встречается с горними высотами. К этому надо добавить, что сам Томас Манн в авторских комментариях к своему роману соглашается с теми литературоведами, которые давали «Волшебной горе» мифолого-символическую интерпретацию, считая героя Манна очередным вариантом «героя-искателя», рыцаря, находящегося в поисках Святого Грааля. Разумеется, в той же самой степени эта же символическая интерпретация применима и к герою Крули. Однако, если в финале «Волшебной горы» герой уходит на войну, так и не найдя свой Святой Грааль, если у Кроули в «Дневнике наркомана» обнаружением своего персонального «Святого Грааля», своей Истинной Воли все кончается и все исчерпывается, то в «Бессильных мира сего» нахождением «Святого Грааля» — своего Единственного Таланта — все только начинается.

Сэнсэя в романе Стругацкого беспокоит, что его любимые ученики, у которых он открыл уникальные способности, заняты на бессмысленных и недостойных их работах. Они не думают ни о чем высоком. Гениальный телохранитель, способный интуитивно предчувствовать опасность, работает охранником у сомнительного политика. Гениальный прогнозист работает метеорологом. Ученик, способный интуитивно отличать правду от неправды, работает чем-то вроде «детектора лжи» в частном охранном агентстве. И так далее. На первый взгляд, становится не совсем ясно, чего же именно хочет Сэнсей от своих учеников. Какие способности — таково и применение. Если ты рожден телохранителем, даже гениальным, то и работать тебе суждено телохранителем. Конечно, может быть более «красиво» было бы охранять не кандидата в губернаторы, а какую-нибудь миссию Красного Креста — но так ли уж существенна разница? Но, по всей видимости, Стен Аркадьевич Агре не считает, что простого применения уникальных способностей по их прямому назначению достаточно. Он, кажется, хотел бы, чтобы его ученики использовали свои способности, пытаясь выполнить невыполнимую миссию — такую, для какой и этих, и любых других способностей не хватило бы. Ни много, ни мало — просвещения человечества, превращения «Наглой обезьяны» в «Человека Воспитанного».

По мнению многих рецензентов, за образами учеников Агре кроются представители научно-технической интеллигенции поколения «шестидесятников» — те, что не смогли после крушения СССР продолжить работать в соответствие со своими научными и инженерными специальностями. Иными словами, прототипы «носителей таланта» из «Бессильных» хотели бы, как сэр Пендрагон, конструировать вертолеты и самолеты. Они знали, что предназначены для этого — но спроса у общества на это «предназначение» не было, что и составляет главную проблему «Бессильных мира сего». Может быть, Кроули и случайно сделал своего героя именно инженером-авиаконструктором, но в сопоставлении с романом Стругацкого этот выбор кажется действительно символичным: Кроули, писатель более ранней эпохи, пишет о более ранней стадии развертывавшейся проблемы: у Кроули речь идет о «поиске предназначения», у Стругацкого — о том, что будет после того, как предназначение найдено. Впрочем, в творчестве братьев Стругацких проблема «что делать с талантом» обсуждается давно, и поэтому закончить обсуждение этой темы хотелось бы одной, как нам кажется весьма уместной цитатой — диалогом героев из более ранней повести братьев Стругацких — «улитки на склоне»:

«- Ты просто ограниченный человек. Ничего, тебя разовьют. Найдут у тебя какие-нибудь способности, будешь сочинять музыку, вырезать что-нибудь такое…

— Сочинять музыку — не проблема. Вот где найти слушателей…

— Ну, я тебя послушаю с удовольствием… Перец вот…

— Это тебе только кажется. Не будешь ты меня слушать. И стихи ты сочинять не будешь. Повыпиливаешь по дереву, а потом к бабам пойдешь. Или напьешься…

— Каждый человек в чем-нибудь да гений, — возразил товарищ секретаря.

— Надо только найти в нем это гениальное. Мы даже не подозреваем, а я, может быть, гений кулинарии, а ты, скажем, гений фармацевтики, а занимаемся мы не тем и раскрываем себя мало. Директор сказал, что в будущем этим будут заниматься специалисты, они будут отыскивать наши скрытые потенции…

— Ну, знаешь, потенции — это дело темное. Я-то, вообще, с тобой не спорю, может быть, действительно в каждом сидит гений, да только что делать, если данная гениальность может найти себе применение либо только в далеком прошлом, либо в далеком будущем, а в настоящем — даже гениальностью не считается, проявил ты ее или нет. Хорошо, конечно, если ты окажешься гением кулинарии. А вот как выяснится, что ты гениальный извозчик, а Перец — гениальный обтесыватель каменных наконечников, а я — гениальный уловитель какого-нибудь икс-поля, о котором никто ничего не знает и узнает только через десять лет… Вот тогда-то, как сказал поэт, и повернется к нам черное лицо досуга…»

После перестройки российские конструкторы геликоптеров — все сразу, коллективно — увидели это самое «черное лицо досуга», что отчасти и нашло свое выражение в «Бессильных мира сего».