Непринуждённая беседа с Мэттью Картером, случившаяся на вернисаже его выставки в Book and Design Gallery (Tokyo) в сентябре 2019.

Ирина Смирнова: Какое программное обеспечение вы используете?

Мэттью Картер: О, я очень старомоден и использую Fontographer. Конечно, в нём я только рисую, а для всех последующих этапов мы используем другие программы. Мне так удобно, я работал в нём много лет.

И: Неужели он до сих пор поддерживается и работает на современных системах?

К: Хм, на моём компьютере стоит не самая последняя операционная система, но у меня всё отлично работает.

И: Над каким проектом вы сейчас работаете?

К: Мы только что закончили первую часть большого проекта с компанией Morisawa, эта часть длилась пять лет.

И: Рисуете японский?

К: Нет, только латинский, но обучаю японцев.

И: Много ли времени вы проводите в Японии?

К: Не очень. Но они приезжали в Штаты, три дизайнера приехали и работали со мной в течение 6 месяцев.

И: Вы, наверное, исследуете как взаимодействуют латинская и японская письменность?

К: Нет, ничего японского, весь проект о латинице. Morisawa — большая, успешная компания, они хотят расширить рынок на весь мир, так что логично, что они решили заняться латиницей. Они заказали этот проект по двум причинам: добавить в свою библиотеку большое шрифтовое семейство с латиницей, но что для них ещё важнее — это понимание латиницы в Японии, чтобы разрабатывать свои собственные латинские шрифты.

И: Когда вы работали над кириллицей для Верданы и Джорджии, был ли у вас консультант?

К: Да. Изначально я работал с Максимом Жуковым, он живет в Нью-Йорке и раньше работал в ООН. Я знаю Максима очень давно. Он мне сильно помог на ранних стадиях. Позже я общался и с Ильёй Рудерманом, и другими. И мне очень нравится кириллица! Я работаю с кириллицей в текущем проекте для Morisawa, в нём будет и кириллица, греческий, и так далее. Всё это очень интересно!

И: Есть ли у вас мнение насчёт формы буквы [к]?

К: Видишь, как всё не просто! (Смеётся) Нет, у меня нет мнения. Не думаю, что я достаточно осведомлен в этом вопросе. Но я начал понемногу понимать взаимосвязи в кириллице. Если вы принимаете какое-то решение в одной букве, то другая должна ей отвечать. И эти связи я вижу всё яснее.

Забавная история, много лет назад я спроектировал такой шрифт, который называется Charter.

И: Да, он очень популярен у нас. Владимир Ефимов разработал кириллицу.

К: Да, и я не видел ничего до тех пор, пока работа не была полностью закончена. Я не могу сказать, что хоть как-то причастен к созданию кириллической версии Чартера, но, по крайней мере, он успешен (смеётся).

Оля Панькова: Кто ваш любимый шрифтовой дизайнер?

К: Я не могу позволить себе выбирать любимчиков. Если я назову одних, другие услышат и будут злиться. Ни одного любимого дизайнера, ни одного любимого шрифта и ни одной любимой буквы. Будем считать, что я совершенно беспристрастен.

А чем вы занимаетесь сейчас, в Санкт-Петербурге?

И: У нас своя студия с Максом. Мы работаем над кириллицей для шрифта Neutral. Исследование нейтральности в кириллице, оно длится уже целый год. Мы проанализировали высоты и ширины белых и чёрных форм в качественно отобранных 14 референсах, а затем сопоставили каждое отношение к каждому, чтобы увидеть наиболее последовательно проявляющиеся взаимосвязи. Находка здесь заключается в том, что мы увидели, что каждая маленькая часть может устойчиво соотносится с любой другой совершенно непривычным образом, и этого не увидеть глазами. Таким образом, мы пытались увидеть то, чего обычным способом не видно. Нам было интересно найти необычный способ смотреть на вещи.

К: Интересный анализ.

Макс Ильинов: Мы обработали около шестидесяти тысяч пропорций в каждом конкретном шрифте, и больше миллиона значений в конечном счёте.

И: Макс написал много кода для этого.

К: (Смеётся) Да, я понимаю.

И: Как вы думаете, существует ли нейтральность в шрифте?

К: Мне никогда не приходилось об этом думать! Люди немного экспериментировали с этим раньше. Фрутигер работал с этой темой. Он накладывал формы друг на друга и пытался увидеть что-то общее в них. Также есть замечательная книга Легро и Гранта ‹Typographical Printing-Surfaces›. Знаете её? Это библия металлического шрифта! И вот, они анализировали, накладывая друг на друга похожие по форме буквы [c-e-o], например. А потом пытались спроектировать шрифт, подчёркивая различия. Идея была в том, чтобы повысить различимость форм. Но не сказать, что это действительно сработало. Это не новая идея, что должна быть некая идеальная форма для каждой буквы, которую можно вывести из всех лучших версий этой буквы. Но я никогда сам не решался на такие эксперименты. Кому-то это интересно. Хотя в этом случае идёт речь не о нейтральной, а скорее об идеальной форме. Мне кажется, что это должно быть сильно связано с читаемостью.

И: Мы не исследовали читаемость. И мы и не думали, что можем найти абсолютную нейтральность.

К: Правильно.

И: Но это была очень интересная точка обзора. Она дала нам критерии для того, чтобы смотреть на вещи. Как хороший способ взаимодействовать с материалом. Так что мы даже и не надеялись спроектировать идеальную форму. Скорее, можно сказать, что следование намеченному пути давало опору и критерии.

Павел Писклаков: Как вы думаете, есть ли зависимость от культуры, например это русская письменность, или японская? Наверное, можно говорить о различных типах нейтральности.

И: Конечно! Более того, в нашем проекте мы поняли, что нейтральность зависит ещё и от времени. Это был важный момент, так как латинская часть шрифта была спроектирована в 2004 году, а референсы для кириллицы мы подбирали актуальные для 2019-го. В 2004 они были бы другими. Так что и место, и время влияют очень сильно.

П: Здесь можно было бы продолжить мысль, и подумать о нейтральности, которая отражена во времени, то есть, например, нейтральность 1930-х, 40-х, 50-х, 60-х и так далее. Получается, что каждое поколение имеет свою нейтральность!

К: А также у нас может быть нейтральность, взятая по всем нейтральностям!

М: И в конечном итоге это должен быть вариативный шрифт!

П: Нейтральность всех времён!

К: Да, и потратить на этот проект всю жизнь!

(Все смеются)

И: Есть ли, по вашему мнению, есть ли что-то, что кажется вам важным, но современные шрифтовые дизайнеры упускают это из виду?

К: Мне ничего не приходит в голову. Нет. Нет. Это правильный ответ? Или ты думаешь, что такие вещи есть?

И: Нам было бы интересно найти что-то такое, неочевидное.

К: Это слегка зависит от того, о каком типе шрифта мы говорим. Возможно, для кириллицы это будет иначе, но когда мы говорим о латинице, то если бы мы могли воскресить Йенсона, Альда или кого бы то ни было из ранних дизайнеров шрифта, то им бы понадобилось полтора дня для того, чтобы освоиться с компьютером. А после этого они бы поняли всё, что мы делаем. Есть вещи, которые не поменялись совсем. Они такие же, как в 1470 году или в 1495. Есть вещи, которые нам доступны, но были недоступны им. Некоторые вещи нам стало делать намного проще, кернинг и так далее, прогресс в технической части. И я не могу придумать ни одного существенного качества или характеристики, которая существовала раньше, но не существует сейчас.

Я благодарен судьбе за то, что дожил до цифровой эпохи. Потому что я думаю, что цифровой шрифт — это лучший способ шрифтового проектирования. Я даже не знаю что ещё можно было бы в нём улучшить. Многие со мной не согласятся, но у меня нет чувства, что что-то было утеряно. Я думаю, что есть небольшие приобретения, в каких-то аспектах типографики. Для латиницы они совсем не велики.

И: А как насчёт материальности, тактильности, теплоты металлического набора?

К: О да, да, да, да, да… Иногда я смотрю на какой-нибудь пример изысканного металлического набора и думаю о том, как это прекрасно. Но если я положу на одну чашу весов это ощущение, а на другую то, что мы можем делать теперь, то для меня цифровой шрифт побеждает. Возможно, мы потеряли немного, больше в печати, чем дизайне шрифта. Но я не жалею ни о чём. Я счастлив!

5 сентября 2019 года, Токио, Book and Design Gallery