Краткая биография:

Костас Константинидис (Κώστας Κωνσταντινίδης) родился в Салониках, где он вырос и живет. Учился в Версальской консерватории (Le Conservatoire à rayonnement régional de Versailles), музыкант по профессии. Его стихи были опубликованы в разных поэтических блогах и онлайн-изданиях и вошли в состав трех поэтических сборников. Также принимал участие как автор в онлайн-журнале по психологии «animartists». В ноябре 2018 года был выпущен самостоятельным изданием по выбору его первый личный поэтический сборник под названием «Ножом до кости» («Με το Μαχαίρι στο Κόκαλο»). В декабре 2019 г. таким же образом вышел второй поэтический сборник «Времена постмодерна» («Καιροί μεταμοντέρνοι»). Его стихи также появляются на его странице в FB.

Если что-то точно присуще поэзии Костаса Константинидиса, то это ничто иное, как поиск истины и справедливости; этим же отличается и его любовная лирика. Эти понятия по определению связаны с понятиями феминизма и квир. Совершенно не случайно, что женские образы его стихов, побуждающие к переосмысливанию и действующие как источник социальной эмансипации («Которые сидят, свои полные уверенности ноги / раздвинув, сливая Фрейда»), в целом приближают женский идеал, который он предвидит и с которым пытается собеседовать во время своей персональной Одиссеи.

Отправляясь из точки травмы, так как его самоопределение гласит, что он — один из «бесчисленных оторванных от корней», через письмо, захватывающее своей силой и нередко изобилующее мифологической интертекстуальностью, способной отразить реальные и психоаналитические размеры означаемого, греческий музыкант и поэт увлекает читателя в путь по морям отчуждения и больной нормативности с надеждой «существованье превзойти» («в безвременьи, в безместьи с тобою потеряться»).

Определяя женское тело как первую родину человека, желающего постоянно возвращаться к ней через эротизм, он применяет положения известной феминистки, семиолога и психоаналитика Джулии Кристевой, помещающей семиотику на бессознательную предэдипову стадию («ради репатриации, / смиренно погружаюсь я в тебя»), как нечто сдерживающее и принимающее смысл, так как она способна дестабилизировать преобладающий дискурс символического порядка по Лакану («И если спросишь их, то они ответят, / что Париса маразм / виной несчастью целого народа, / а не женщина одна»), («В твоей бескрайней глубине / быть может я спасусь»).

Порывая с новомодным ханжеством обществ Спектакля, он отображает их женоненавистническую и гомофобную («ради сомнительной мужественности некого Дон Жуана») структуру («И для нагло-трусливых сексистов нарочно становятся / кошмаром, извиванием напомнив им / изречение Тиресия») и выступает против общепринятого для женщин маскарада «Казаться-быть» («Мне нравятся девчонки с неподчинимыми взглядами / и ненакрашенными восставшими лицами»), заставляющего женщину «приводить» правило, чтобы подтверждаться как жизнеспособный субъект установленной нормы, неотделимой от отношений дисциплинирования, регулирования и наказания («Которые держат в списке избежания предписанную мораль»), («Которые на материнский инстинкт недоверчиво глядят / И безразлично им, войдут ли в белом в церковь»), («Её красота сразу привлекала внимание […] к её простой кажуальной одежде»).

С другой стороны, тезисы Костаса Константинидиса о женщине противопоставляются традиционному феминизму, в итоге изображающему женщину конкурентно по отношению к мужчине («Он терпеть не мог пустышек с […] их конкурентностью»), и подчеркивают необходимость не только эмансипации, но и самосознания женщины («Которые любить умеют всё же и быть любимыми / И женственность свою не отрицать»), в то же время указывая на последствия положений радикального феминизма о матриархате и мизандрии («Что силы символ я ношу, теперь я постигаю! / Ведь те, кто вырастил меня, боялись, что узнаю!»), («он мною обладает! / Мне говорили, высший — тот, с кем точно так бывает»). То же касается соответствующего вывода, совпадающего с меланхолическими гендерными идентичностями по Фрейду — где субъект в процессе интроекции усваивает и сохраняет в эго запрещенные объекты — полученного опытным путем и описывающего еще один аспект, латентно ведущий к сексуальной реориентации («Благоговейно грудь мою он, чую я, лобзает […] Меня не возжелала ни одна, лишь боль мне доставляя!»).

Кроме того, стоит отметить, что теория квир-мыслительницы Джудит Батлер о перформативности, гласящая, что социальные гендерные индентичности устанавливаются перформативными высказываниями внутри дискурса («Какой же танец соответствует униженному?»), («Если бывает, что я строю из себя крутого, не сердись, / Всё потому, что я боюсь»), («Злобной цивилизации я на себя приказ, / Весь мужественный и авторитетный, надеваю, / К яме любовников-нарциссов подходя»), («И безразлично было мне, за чистокровного самца / Сойду ли я моей партнерше») , («Закат, с благоразумием / Мне говоришь, пусть меня не увлекает») многократно встречается в поэзии греческого музыканта.

Как истинный выразитель сомнения, он ставит множество вопросов, но и восклицаний покоренным и соблюдающим приличия перформаторам (выражаясь языком Батлер). Он предпочитает остроту романтиков и проклятых поэтов, а его реалистическая прямота и искренность непроизвольно открывают его размах. Его строки, лаконичные и полные, текут с естественной музыкальностью, зачастую в характерном для греческой поэзии пятнадцатисложном размере, облицованном богатством греческого языка, помещая рассматриваемую сцену в самое сердце современной реальности в её наиболее нуарных оттенках, а их глубина и острота жалят привязанных к закону, неспособных потрудиться над болезненным переосмыслением бытия. Для Костаса Константинидиса спасение от кафкианского абсурдизма нашей эпохи лежит на пути самопознания и духовного освобождения.

~

Девчонки с неподчинимыми взглядами

Мне нравятся девчонки с неподчинимыми взглядами

И ненакрашенными восставшими лицами,

Которые сидят, свои полные уверенности ноги

раздвинув, сливая Фрейда

И завидев попа, будучи не в настроении, хватаются

за свое разгневанное влагалище,

Которые держат в списке избежания предписанную мораль

И если спросишь их, то они ответят,

что Париса* маразм

виной несчастью целого народа,

а не женщина одна,

Которые на зов отвечают неустанно

своих гордых клиторов

И сколько лотосов, плодов запретных

вздумается им, берут на пробу,

Которые ради сомнительной мужественности некого Дон Жуана

любовный храм свой булимии не отдали

И для нагло-трусливых сексистов нарочно становятся

кошмаром, извиванием напомнив им

изречение Тиресия**,

Которые на материнский инстинкт недоверчиво глядят

И безразлично им, войдут ли в белом в церковь,

Которые любить умеют всё же и быть любимыми

И женственность свою не отрицать.

* интертекстуальная ссылка на «Илиаду» Гомера

** Тиресий, прорицатель из греческой мифологии, по преданию прожил десять лет в образе женщины, и после этого бог Зевс задал ему вопрос: «Какой из двоих, мужчина или женщина, больше наслаждается любовным актом?», на что Тиресий ответил, что женщина наслаждается в десять раз больше

~

Ностос*

В моменты те отчаянья и боли,

что в наказание мне присудила жизнь

за то, что жить осмелился я храбро,

она, как у Икара, мои крылья забрала,

мне видится, нагая ты лежишь со мною рядом,

с сочувствием целуешь в губы ты меня,

А груди осторожно поднесешь ко мне поближе,

и из сосков твоих тогда безветрие я пью,

Что все это неважно, на ухо ты мне шепчешь,

при этом гладя ласково меня по голове,

Мне чудится, к груди моей ты льнешь тогда губами,

так гомеопатически ты побеждаешь боль,

Затем чуть дальше, говоришь, чуть ниже пуповины

мне с молчаливой прямотой, что любишь ты меня.

И наконец, ради репатриации,

смиренно погружаюсь я в тебя,

а ты тогда в краях своих ладоней

вокруг спины, объятье даришь мне.

* «νόστος», чувство, передающее возвращение на родину после долголетнего отсутствия, с косвенной ссылкой на возвращение Одиссея на Итаку

~

В твоей бескрайней глубине хочу я потеряться

В твоей бескрайней глубине

быть может я спасусь

~

Моей любви природа

Если бывает, что я строю из себя крутого, не сердись,

Всё потому, что я боюсь

Вдруг ты моё желанье расстоянье одолеть,

Чтобы в безвременьи в безместьи с тобою потеряться

Не оттого что в глубине души меня пугает смерть,

хотя с тобою я на благоденствие надеюсь,

За слабость примешь,

И что за прелесть, что из глаз твоих струится,

И той твоей хочу отдаться красоте,

И вместе пережить бытия расширенье,

Слившись с тобой, существованье превзойти,

Вдруг не поймешь,

Вот потому от страха моего, страха, что не поддашься,

Злобной цивилизации я на себя приказ,

Весь мужественный и авторитетный, надеваю,

К яме любовников-нарциссов подходя,

Пока меня ты не поднимешь

с пониманием, глубоко и ласково глядя мне в глаза.

~

Флирт

Он давно следил

за её публикациями –

она была умна и глубокомысленна,

эстетична и сенсибильна

Её красота сразу привлекала

внимание к фотографиям

размещаемым ею

К её беззаботной улыбке

к её беззащитному взгляду

к её простой кажуальной одежде

Он терпеть не мог пустышек

с их поверхностностью

и их хитростью,

их эгоцентризмом

и их корыстностью,

их конкурентностью

их отдалённостью

их пустотой и глупостью

Он хотел чего-то глубокого

настоящего

прекрасного

хотел влюбиться

Внезапно и непроизвольно

он вспомнил о полной луне

И решил послать ей сообщение

с чем-то подобным

чем-то, что ей покажет

что он также

испытал глубокую боль;

«Привет, ты мне очень нравишься, хочешь встретимся?»

~

Душой и телом

Где-то там

Под слоем пыли

На мысли чердаке

Молчат и выцветают

Мои любовные свиданья

Когда я телом отдавался и душой

И безразлично было мне, за чистокровного самца

Сойду ли я моей партнерше

И в юности той чистоте

Я уязвимости нам общее

Признанье ставил целью

Теперь когда я вырос

Закат, с благоразумием

Мне говоришь, пусть меня не увлекает

И если разделю постель

Тогда смешно будет искать

Эроса нежное тепло

~

Billy the kid

Billy the kid потерял свою банду

в битве с охотниками за головами

Раненый и изнурённый

ищет убежища с помощью удачи

в ближайшем городке

Он знает что всё кончено

Знает что время идет на часы

Что каждый опытный десперадо

может отличить

его поражение и его размеры

Он пьёт свою текилу

медленно поднимается

хватает салунную проститутку

и танцует

Разводя руки

откидывает голову назад

и танцует

Какой же танец соответствует

униженному?

~

Исповедь

В том мире мысленном, где правит тишь,

В пустыне, полной мглы, меня ты навестишь.

Прильнешь ты к уху моему, чтоб шепотом сказать:

«Вспомни, что здесь тебе меня не избежать.»

Страх с возбужденьем под руку идут тогда,

Ведь законопослушный вольным не был никогда.

Причин сознанье ищет, память мою листает,

Но ожидание, сколько б я ни думал, возрастает.

Ошибка стала верною, должное — заблужденьем,

Так горячо я отдаюсь со страстью и сомненьем,

Как долго я этого ждал и жил как в наважденьи,

Блюдя приличья, для других я прожил от стесненья.

Тело другого, чувствую, по моему съезжает,

Благоговейно грудь мою он, чую я, лобзает,

Я знаю, что лишь он один понять умеет

Ту жалобу и боль, что надо мною тяготеет.

Теперь меня целует в рот, облизывает уши,

И член его стоит, как мой, к нему прильнувший.

Бог мой, какую негу и усладу познаваю!

Меня не возжелала ни одна, лишь боль мне доставляя!

Уж член его глотаю я до основанья страстно!

Что за отраду и избавленье я терял напрасно!

Что силы символ я ношу, теперь я постигаю!

Ведь те*, кто вырастил меня, боялись, что узнаю!

Уж тела часть греховная вины мне не укажет.

Я представляю, что теперь, «тебя хочу я!» скажет.

Он глубоко во мне сейчас, он мною обладает!

Мне говорили*, высший — тот, с кем точно так бывает.

Как только всё закончилось, позором я повязан:

Проклятье с пожеланием теперь носить обязан,

Две грани эроса, как грош, мне будут утешеньем,

Декриминализация — моё теперь стремленье.

Пока печали и вины меня сеть покрывает,

Я будто расколдован вдруг и кто я, вспоминаю.

И все блаженство и восторг, свобода вся и бегство,

Общество беззакония — мне всё вдруг стало мерзко.

* в греческом передается феминитивом, мн.ч. от «та», т. е. «те женщины»

На греческом материал был опубликован на сайте арт-коллектива Void Network

О переводчице

Ксения Калаидзиду (при рождении Сорокина) родилась в 1989 году в Пензе и с 2003 года живет в греческом городе Салоники. Училась на Политехническом факультете Университета Аристотеля в Салониках, выпускница Афинского института русского языка им. А.С. Пушкина, переводчица и преподавательница русского языка. Автор поэтических сборников «Герои безрадостных городов» (2015, «Энекен») и «Психометрика» (2019, самиздат). В прошлом регулярная сотрудница салоникского литературного журнала «Энекен». Её статьи, переводы, стихи и мелкая проза публиковались в различных интернет-журналах, блогах и печатных изданиях Греции.