Уолтер никогда не любил кошек.

Они казались ему социопатами животного мира,

необходимым злом

Jonathan Earl Franzen

Так рада, что занимались этим тогда. Пятничный вечер, тишина от усталости. Размышляя. Наслаждаясь губами. О том, что ничто не вечно. Лишь только ласка тел, и шепот: «Доброй ночи, любимая…». Бокалы с терпкой жидкостью, пьянят. Доброй, за тысячи, но рядом. Тишина от плотных темных штор. Трансляция. Словно погрузив ноздри в локоны. Вечер пятницы. Полумрак. Блики. Свечение экрана на кирпичной стене. Актеры балуют своей прелестью. Безумно родной по набору персонажей. История Бенджамина, дикое наслаждение. Удивительно. Ранняя влюбленность в картины прошлого в настоящем. «А себе мы купили дуплекс, не было никакой мебели, клялись не поддаваться рутине». Виски разбавляет вечер. «Просто очень, очень не хотела стареть». Руки кончиками тянутся набрать, не хочется продолжения пошлости, останавливает возможность испортить блаженства пятничного вечера. «Ему 49, он с каждой секундой молодеет, с каждым вздохом, ей 43, она прекрасна». Каждый своим во вне занят. Обещания, клятвы о жалости к себе. Только со временем пришло осознание, притяжение той, без жалости к себе внешней. Нет жалости. Хочу писать, просто в сумерках, мило выводя каракули, естественно улыбаясь от закручивающегося. Ламанш покорен, та другая, в пять утра беседуя, подкрадываясь, уловками, скрывая приличия, сумасшедшие. Сотни тысяч соскучившихся без человеческого внимания, с ночным безразличием на материальное.

Милая? Все читаешь? Прячешься? Глупая.

Бланшет — сюрреалистическая красота, исключительно чуждая, не всякому. «А ей нужен тот, кто не сопливый ровесник». Продано остальное. Ушел прежде чем… Мотоцикл взревел, куртка вздулась, наполнена свободным ветром… Каждое слово им… Врезаны. Надеюсь, что хватит сил начать все сначала, если вдруг без гордости собой, и неважно с кем. Он же до безумия молод. Не скажу в слух, осознание. Другой должен быть с прошлою. Стать замужнею, другая жизнь, параллельная. «Ты так помолодел». Был прав, лишнее. Стук в деревянную. «Входи. Прости. Ничто не вечно». Твои сомнения в соблазнительности. Одеваешься с рассветом возвращаясь к привычному. Как хотелось бы послушать рассуждения, ощущение, что прожито тысячи, но позабыто безвозвратно, утоплено среди иных картин прошлого. Все более юн, все более смешно топающий ножкою, забавный с короною. А она? По-прежнему, за чужой выставленной подсматривает, от скуки пишет лишним, сердечки раздаривая, ножкой топая от непокорности. Так спокойно внутри, не обращая внимание на беснующихся чужих воробьев внутренних: «Дурная, распрекрасная, моя козочка… Рожденные с короной, и она у них внутри… Могут склоняться пред смешной гордостью, слабостью, желанием… Прогуливайся на тысячи зеленых лугах, пей воду из сотни чужих рук, принимая дары и швыряя обратно подаренное… Помня, самое очаровательное капризное малое внутри… Дари безрассудно близкому… Обязательно проснется со временем, отбросив мох. Станет, всползет, поднимется, но будет там, где рассказали ему на экваторе звезды… Не исключено по медвежьи черпая опыт, с шишками, как умеет. Обязательно будет стеснение, опуская глаза, мокнуть ресницами, взбираясь, больно за живое затронутых». Непринужденно тикали дольки времени, отсчитывая минуты, часы, летело время, притягивая буквы, ртутными каплями в строки.

Вечер пятницы. Понимаешь?

Приглашаем прочесть полностью https://proza.ru/2022/04/03/801