Предисловие от переводчика

Одно из амплуа Хайдеггера — философ поэзии. В его случае это словосочетание значит не просто случайное увлечение или филологический и эстетический интерес. Он в буквальном смысле сделал поэзию частью своей онтологии. Язык — одно из событий бытия, но истоком языка, праязыком, для Хайдеггера является поэзия. Равны ли языки в своем онтологическом статусе или одни ярче «освещают мир», чем другие? Конечно, Хайдеггер, иногда прямо признаваясь в этом, отдает приоритет древнегреческому и немецкому. Архилох, Гомер, Пиндар, Гельдерлин, Рильке, Тракль — вот неполный список поэтов, интересующих Хайдеггера больше всего. Это делает особенно интересным те немногочисленные заметки, которые он оставил о французской поэзии, включая находящийся перед вами текст. Он относится к завершающему этапу творчества, написан в 1972 году (за шесть лет до смерти и впервые опубликован уже после нее) по просьбе его французских друзей, поэтов Рене Шара и Рожера Мюнье, для которых творчество Рембо имело особое значение. Язык оригинала — немецкий, что очевидно из авторского комментария для редакторов, с которого начинается текст. При этом его единственный опубликованный вариант доступен только на французском, поэтому мы имеем дело с интересным случаем: русский вариант это перевод перевода, который не может быть сверен с оригинальным текстом-призраком. Ситуацию усложняет то, что этот текст Хайдеггера, как и многие другие, выстроен вокруг непереводимой игры слов. Можно сказать, здесь одна непереводимость (с немецкого на французский) умножается на другую (с французского на русский). В данном случае это игра между словами porter (глаголом нести) и rapport (существительным связь), которые, судя по всему, имеют схожую этимологию. Чем тогда является поэзия, если ее сущность заключена в этих двух словах? Она носительница связи, ритма, опережающего любое сущее. По возможности я попытался отразить это отношение между значениями в скобках с помощью французских слов.

Мартин Хайдеггер. Высказанное поэзией Артюра Рембо.

Вот мой текст для «Живого Рембо». Из наших бесед вы знаете, что о дословном переводе не может идти и речи; он был бы фальшивым вывертом на французский. Переведите вольно в соответствии со смыслом. Возможно ли опубликовать текст сразу на двух языках? Я не знаю литературу о Рембо. Возможно, то, что составляет предмет моего вопроса уже обсуждалось другими авторами?

Рене Шар в своем введении к избранным работам Рембо (1957) указал нам путь. В соответствии со своим видением всей его поэзии, он небезосновательно поместил среди других «трудов» два письма поэта, датированных 13 и 15 мая 1871. Во втором письме Рембо сам говорит нам, каким образом поэт остается живым: когда поэты начинают с горизонта, из–за которого сами приходят: «они приходят к неизвестному!»

Действительно ли мы понимаем, что это за горизонт, «увиденный» Рембо? Я сомневаюсь насчет ответа и остаюсь с вопросом. Поэт помогает нам поставить его более отчетливо двумя фразами из того же письма: «В Греции поэзия и лира задавали ритм действию. Поэзия больше не будет ритмом для действия; она будет впереди!»

По множеству причин, однако, интерпретация подчеркнутых Рембо слов будет сведена, я это признаю, к нескольким догадкам, которые примут форму вопроса.

«Действие» с большой буквы, обозначает ли оно только оперативную деятельность человека или реальность, возникшую из его целостности? Эта реальность равносильна текущему моменту? Что значит: язык поэзии ведет за собой действие в своем ритме (в смысле гармонической меры)?

Решительно современная поэзия [Хайдеггер отсылает к известным словам Рембо «нужно быть абсолютно современным» — прим. переводчик], напротив, должна не оставаться там, а «быть впереди».

Нужно ли понимать это «впереди» исключительно в темпоральном смысле? Должен ли язык стихотворения, предсказывая или будучи пророческим, предвидеть грядущее, но все же, как поэзия, говорить согласно ритму? Или это «впереди» не подразумевает никакого темпорального отношения? Говоря «поэзия будет впереди», наделяет ли Рембо поэзию присутствием до всякого действия и делания (faire) человека?

Но как тогда дело обстоит с этим присутствием в современном мире индустриального общества? Не становятся ли перед его лицом слова Рембо ошибочными? По крайней мере, не свидетельствуют ли вопросы, сформулированные здесь, что «поэзия пришла раньше неизвестного?» И не очевидно ли это сегодня, когда она почти безнадежно борется за свое присутствие?

Быть может, мы, обдумывая эти слова Рембо, могли бы сказать следующее: близость недоступного (sans-accès) остается той областью, где немногим удается стать поэтами, а также, что все, что они делают — показывают. Но именно в речи, которая именует эту область. Должно ли это именование быть зовом, который зовет в направлении недоступного, и, следовательно, может звать, поскольку он уже изначально имеет принадлежность к близости, и из лона этой близости приносит (porte) целое мира к ритму поэтического языка?

Но что здесь значит греческое слово ритм? Не стоит ли, чтобы услышать его таким, каким оно было выработано, вернуться к грекам и обдумать речь наиболее отдаленного от нас поэта их эпохи? Архилох (650 лет до н.э.) говорит: «γίγνωσκε δ οίος ρυθμός ανθρώπους Εχει», «познай же, какую с-вязь (rap-port) приносит (porte) человек».

Ruthmos, воспринятый в изначальном греческом смысле, не является ли он близостью к недоступному и в качестве такой области с-вязью, которую приносит человек? Грядущая речь поэта, построит ли она, опираясь на эту связь, новое жилище для человека? Или деструкция со стороны лингвистики и информатики, угрожающая языку, подорвет не только присутствие поэзии, но и саму поэзию в ее возможности?

Рембо остается живым, если мы задаемся этими вопросами, если мыслители и поэты остаются открытыми необходимости «сделаться зрячими для неизвестного». Но это неизвестное может быть названо (в указанном выше смысле), только если оно — это местоимение «ты» (Тракль). Истинно молчать может только тот, кто взял на себя ответственность высказать то, что показывает путь и высказать по-настоящему, посредством власти речи, которая ему дорована. Это молчание нечто иное, чем просто немота. Его больше-не-говорить (non-plus-parler) есть уже-высказать (avoir-dit).

Слышим ли мы с достаточной ясностью в высказанном поэзией Рембо, что у него есть «ты»? И видим ли мы уже там горизонт, из–за которого она пришла?

(Martin Heidegger. Le Dit de la poésie d’Arthur Rimbaud // Archives des lettres modernes, 1976, Paris). Перевод с французского — Даниил Тютченко