Donate
Philosophy and Humanities

Прощай, малышка. Заметка о выходе из планетарного патриархата

Lesia Prokopenko21/02/22 17:411.8K🔥

Исследовательница и куратор Антония Маяча (Antonia Majaca) презентовала эту лекцию в рамках художественно-исследовательской программы Women on Airplanes («Женщины в самолетах»), позже текст был опубликован в связанном с проектом журнале Inflight Magazine. Перевод на русский осуществила Леся Прокопенко для ридинг-группы «Разотождествленная принадлежность» в рамках проекта «Сцены из русской культуры» фонда V-A-C.

Приземление Валентины Терешковой. ИТАР-ТАСС
Приземление Валентины Терешковой. ИТАР-ТАСС

Возможно, мы могли бы возвратиться к понятию гравитации, с которого символически начали при просмотре видеоработы Otolith I. Размышления о гравитации взывают к размышлениям о планетарной принадлежности, а выход за пределы гравитации подразумевает задачу разотождествления с планетой (planetary dis-identification).

Во время презентации Гарнетта Кадогана на фоне звучала песня Арчи Льюиса «Прощай, малышка» (Goodbye Little Girl), а я вспоминала о Валентине Терешковой, советской космонавтке. Подумайте только об этом эпическом «пока», этом орбитальном — внеорбитальном — «пока», этом космическом прощании малышки Терешковой — дочери тракториста и работницы текстильной фабрики, которая сама работала на шинном заводе и училась в вечерней школе, а в итоге прохладным утром 16 июня 1963 года стала первой женщиной, полетевшей в космос. Она провела три долгих дня в маленькой, неуютной, жаркой и совершенно небезопасной кабине Востока, выполнив сорок восемь оборотов вокруг Земли.

Терешкова, 26-летняя девушка из маленькой деревни на Волге, остается единственной женщиной, совершившей одиночный космический полет. На трибуне Мавзолея Ленина на Красной Площади ей вручили награду Героя Советского Союза. Но о полете Терешковой не стоит думать в прометеанских терминах — по крайней мере, не в тех, которыми пользовалась она сама. Вот она стоит в обычной гражданской одежде, зажатая между мужчинами в военной форме, и с улыбкой принимает медаль. В конце концов, не стоит забывать, что решение отправить именно эту «малышку» в космос было частью исключительно мачистской планетарной игры: космической гонки времен холодной войны. Руководитель подготовки советских космонавтов Николай Каманин просто не мог допустить, чтобы первой женщиной в космосе оказалась американка. Это, как он выразился, было бы оскорблением патриотических чувств советских женщин. Правда? Выходит, космические путешествия маленькой фабричной работницы Валентины и бродячей собачки Лайки — вещи одного порядка. Создание племени (making kin) в открытом космосе [1].

Но покинуть гравитацию — какая необычайная для любой малышки перспектива! Это заставляет задуматься обо всех захватывающих и непредсказуемых линиях ускользания и автономии [2], которые может открыть такой радикальный, освобождающий, детерриториализирующий исход. Вряд ли можно представить себе более радикальную форму разотождествления (dis-identification), чем разотождествление с целой планетой, живущей под надзором и пытками законов универсального экстрактивистского белого патриархата. Этот грандиозный выход в космос открывал сам космос, пространство. Пространство для новых законов, новых кодексов, не обремененных ни гравитацией, ни линейной темпоральностью. Представьте себе выход другого порядка — неромантический и неинструментальный. Выход из маскулинных фантазий научно-технической планетарности. Выход из планетарного патриархата.

Следует представлять бесконечность в виде неопределенного игрового пространства разотождествленной принадлежности

Каким же образом выход такой рьяной «малышки» может вывести концепцию автономии за пределы того, что Вальтер Беньямин называл мифическим насилием: насилием элементарного нарушения закона и законотворчества? Вспомним, что «автономия» происходит от двух слов: auto, «само-» и nomos, «закон». В контексте проекта «Женщины в самолетах» стоит задать вопрос: как именно могли бы феминистки писать собственный закон в контексте планетарного государственнического патриархата? Думаю, нам стоит меньше смотреть в историю женщин, участвующих в проектах по формированию государства, и вместо этого обратиться к истории женщин, участвовавших в антифашистской партизанской борьбе, к женщинам из Сапатистской армии национального освобождения, к женщинам, управлявшим общественными кухнями, завтраками для «Черных пантер», к Рожаве, к разрозненной и неуловимой, но приземленной и конкретной повседневной борьбе тех женщин, большинство из которых в жизни не летали на самолетах, не говоря уже о космическом корабле.

Позвольте поделиться с вами небольшой схемой, которую я начертила во время наших сегодняшних бесед. В центре находится понятие автономии. Ниже я написала два слова: принадлежность (belonging) и разотождествление (dis-identification). Вверху: бесконечность и гравитация. А внизу я расположила что-то вроде народных основ (vernacular fundaments), состоящих из диалектики между государственной политикой и политикой заботы. Теперь же я предлагаю увидеть связь между двумя парадоксальными объектами, которые мы в шутку могли бы назвать гравитационной бесконечностью (gravitational infinitude) и разотождествленной принадлежностью (dis-identified belonging).

Естественно, здесь я предлагаю мыслить о бесконечности за пределами параметров евклидовой геометрии. Что это подразумевает? Бесконечность без геометрии? Что, если мы разотождествимся также и с мыслью о бесконечном как о расширении известного, как о бесконечном повторении того, что предопределено законом — где, имея определенный ряд чисел, вы всегда можете представить большее число, но оно всегда будет просто очередным числом и всегда будет определяться тем, что было перед ним. Вместо этого следует представлять бесконечность не в виде чего-то запредельного, где находится бездна, ничто, а в виде неопределенного игрового пространства встречи с потенциальностью, пространства разотождествленной принадлежности и безграничности — тогда эта процедура в конечном итоге имеет мало общего с выходом из пространства. Скорее, речь идет о выходе из нормализованной западной категории времени, того жестокого онто-эпистемологического инструмента разделения, который так точно описывает Денис Феррейра да Силва [3]. Если вы не принадлежите к системе времени линейной прогрессии, телеологии, времени счета, если вы находитесь вне этого времени, тогда все, что у вас есть, — это пространство. Вы не живете во времени; вы живете в пространстве. В этом пространстве, каким я хотела бы его видеть, есть небольшие вихри, точки пересечения и интенсивности, автономии и разотождествленной принадлежности.

Это подводит меня к нижней части схемы: здесь находятся государственная политика и забота. Когда я смотрела фильмы Джихан Эль-Тахри, наполненные образами «неприсоединившихся» [4] государственных деятелей, стоящих на возвышениях и произносящих исторические речи, в парадной военной форме, украшенной разнообразными цветными значками, медалями и орденами, я попыталась представить Движение неприсоединения с точки зрения Социалистической Федеративной Республики Югославии, которая во многих отношениях представляет уникальный случай в контексте политики холодной войны. Нередко можно услышать о прогрессивной югославской экономической и социальной политике, о самоорганизации рабочих, антифашистской борьбе и Движении неприсоединения. Разумеется, мы должны и дальше хранить верность этим явлениям. Хотя я и продолжаю идентифицировать себя как югославка, меня больше интересует то, что исключает официальная политика государственного социализма, какой бы прогрессивной она не была.

Сейчас я хочу сопоставить мою беспорядочную интеллектуальную схему с этой реальной исторической картой, демонстрирующей ситуацию в Европе в мае 1943 года. Все, что выделено на этой карте зеленым цветом, — оккупированная территория. Как видите, маленькие розовые точки отмечают те немногие территории, которые были на тот момент освобождены. Эти разрозненные розовые точки свободы отражают антифашистское движение югославских партизан-коммунистов. Что немаловажно, 34% партизан составляли женщины. Это означает, что к партизанской борьбе против фашизма всего присоединилось около 150 000 югославок. Теперь, вспоминая кадры из фильмов Джихан, я хочу обратить внимание на то, что происходит в тот момент, когда партизанское движение превращается в государство — будь то национальное государство или, в данном случае, социалистическое. Несмотря на то, что Коммунистическая партия Югославии ввела новые правовые кодексы, гарантирующие юридическое равенство женщин и так далее, патриархат упорно продолжал существовать.

Политика заботы — то, что располагается не в грандиозном номосе Земли, а, скорее, в ее сумбурном ойкосе

Югославские феминистки часто сетуют, что после того, как битва была выиграна, партизанки были более или менее готовы к тому, чтобы возвратиться на кухню и к своим обязанностям по социальному воспроизводству, хотя, как известно, кухню они никогда и не покидали: даже во время освободительной борьбы женщины одновременно и орудовали пулеметами, и ухаживали за ранеными, и готовили пищу в импровизированных кухнях или на открытом огне в горах и лесах, где велась борьба. Выходит, что югославские феминистки часто бессознательно наследуют укоренившееся маскулинистское, неомарксистское предположение, будто то, что несколько нравоучительно зовется политической субъективацией, происходит в некоем фантасмагорическом, прозрачном пространстве «истинной политики», которое разворачивается в чистом, линейном времени, на великом горизонте всемирной истории — не имеющем ничего общего с аисторическим и мучительным круговоротом грязной посуды, обкаканых подгузников и вонючих носков.

Возвращаясь к теме государственной политики, в том числе к теме Движения неприсоединения, можно задать простой вопрос: как ДН выжило (в какой бы то ни было форме)? И встречный вопрос: как так произошло, что триконтинентализм оказался раздавлен? [5] Почему был убит аль-Махди Бен Барка? [6] Не потому ли, что политический горизонт триконтинентализма был поистине интернационалистским и признавал все разновидности низовой, партизанской борьбы, происходившей за пределами политики тех или иных государств?

Как переосмыслить понятие автономии с позиции игры, ведущейся вне управляемого мужчинами и государствами театра военных действий?

Представьте себе, вовсе нет необходимости покидать Землю и пределы гравитации: скорее, нужно принять ту хаотичную малую планетарность, которая основана на политике заботы — на том, что располагается не в грандиозном номосе Земли, а, скорее, в ее сумбурном ойкосе. Таким образом, эта прочно заземленная земная политика будет держаться не на глобусе, который виден из космоса и который, как говорит Спивак, существует только в наших компьютерах, — а на том, что югославские феминистки в 1970-х годах называли «невидимой материей». На той невидимой материи, которая по своей природе сопротивляется включению в структуру государства, которая существует в разотождествляющих и сложносоставных «пограничных областях» (borderlands) Глории Анзалдуа, между микро-вертиго, происходящими в пространстве и за пределами линейного, прометеевского времени, — на материи неподчинимой, низовой, непокорной: у костра земных ойкосов… Я предпочитаю держаться не Прометея, героически несущего нам огонь, а самого огня и тех, кто его поддерживает и о нем заботится. Можем ли мы мыслить об огне без Прометея?

Мне вспоминается детская площадка-интервенция Темитайо. Детские площадки могут быть ограничивающими и скучными. Освобождение игровых площадок означает открытие пространства для игры без сценария, которая не улавливается исчислением времени — где время течет по-другому и где разотождествления превращаются в заклинания. Каким образом можно переосмыслить понятие автономии с позиции такого типа игры — игры, ведущейся вне управляемого мужчинами и государствами театра военных действий, который мы видим в фильмах Джихан? Я хотела бы представить наше собрание в качестве площадки для игры без сценария, с обширным пространством для женщин, которые никогда не садились в самолет, и для планетарной политики, держащейся на невидимой материи.


Примечания:

[1] Making kin: фраза, взятая из названия книги Донны Харауэй Staying with the Trouble: Making Kin in the Chthulucene. “Создание племени”: в соответствии с переводом Марии Мацковской.

[2] Линии ускользания (lines of flight, lignes de fuite) — понятие, разработанное Жилем Делезом и Феликсом Гваттари. Это линии, организующие ризому: они не производят разделение, а задают случайные потоки и связи.

[3] Denise Ferreira da Silva, “Toward a Black Feminist Poethics: The Quest (ion) of Blackness Toward the End of the World.” The Black Scholar 44, 2, 2014, 81–97.

[4] Движение неприсоединения — международная организация, основанная на Белградской конференции 1961 года. На сегодня она объединяет 120 государств на принципах неучастия в военных блоках. Среди них 37 азиатских, 53 африканских, 26 американских, 3 океанических и 1 европейское — Беларусь.

[5] «Движение трех континентов»: антиколониальное антиимпериалистическое политическое движение и, впоследствии, Организация Солидарности Народов Азии, Африки и Латинской Америки (OSPAAAL), основание которой было провозглашено в 1966 году в Гаване.

[6] Аль-Махди Бен Барка (1920–1965) — Марокканский левый политический деятель, панафриканист, возглавлявший «Движение трех континентов». Был похищен спецслужбами и убит во время подготовки к Триконтинентальной конференции 1966 года, на которой была основана Организация Солидарности Народов Азии, Африки и Латинской Америки.

Author

Dmitry Kraev
panddr
Comment
Share

Building solidarity beyond borders. Everybody can contribute

Syg.ma is a community-run multilingual media platform and translocal archive.
Since 2014, researchers, artists, collectives, and cultural institutions have been publishing their work here

About