В гостях у киноклуба «Киноа» — художник и музыкант Алексей Вайнер. Учился в Италии, жил в Париже, рисует комиксы и книжные иллюстрации для издательств «Поляндрия», «Амфора», «Азбука» и других, занимается дизайном и пишет песни. Журналист Андрей Бурлака посвятил группе Вайнера WINE целую главу своей рок-энциклопедии: «Если джаз и рок-н-ролл придумали не в России, то брит-поп, безусловно, родился на берегах Невы, и WINE имеют к этому непосредственное отношение». Мы разузнали о кинопристрастиях Вайнера, его взглядах на творчество и искусство.

Кино и комикс

— И в кино, и в комиксах есть условное деление на авторское и массовое: есть Сокуров, а есть массовое, если не Тарантино, то «Человек-паук» или «Бэтмен»…

— Мне больше нравится «Человек-муравей».

— А был такой?

— Да. Там очень смешные гопники участвуют в борьбе со злом.

— Ну, а все–таки, вы какое кино больше любите?

— Развлекательное. Мне тяжелее и тяжелее с каждым годом терпеть так называемое «серьезное искусство», особенно в кинематографе. Я в молодости любил группу «The Smiths», и из Моррисси мне запомнились только две цитаты, которые для меня до сих пор важны и которыми я руководствуюсь. Во-первых, «Повесьте диджея, сожгите все диско, потому что эта музыка ничего не говорит мне про мою жизнь». А вторая — «Послание должно быть чистым и понятным». То есть даже в «Pulp Fiction» из диалогов можно почерпнуть про жизнь больше, чем в трехчасовом фильме Сокурова. Или я помешан на лаконизме, не знаю.

— Почему экранизации комиксов такие прямолинейные и упрощенные?

— Мне всегда казалось, что экранизация культуры комиксов — это чисто развлекательное мероприятие для подростков. Я с удовольствием хожу поесть попкорн и посмотреть фильм, основанный на комиксах, с 3D-эффектами, где все взрывается. А чего-то более глубокого от них и не стоит ждать.

— Много комиксов, как и фильмов, черно-белых: японские манги, например…

— Надо смотреть просто по своим ощущениям. Взять книжку какую-нибудь с комиксами, пролистать и посмотреть, от чего больше устанешь, — от черно-белого или цветного. Вот и все.

— Но есть примеры, когда в оригинале комикс был черно-белый, а потом издательство захотело раскрасить…

— С фильмами то же самое, «Семнадцать мгновений весны», например. У кожи минимум 150 оттенков, а там просто охрой лица покрашены — и все. Мне нравится черно-белое кино. Не потому что картинка другая, а потому что кино очень редко имеет какое-то отношение к окружающей нас реальности, а черно-белая картинка еще более его отдаляет, то есть на черно-белое кино смотришь как на какой-то ну совсем волшебный придуманный мир. И претензий к нему поменьше, к тому же графику не надо тратиться на краски, как живописцу, — тоже выгодно. Вот «Мольба», из трилогии: я как-то случайно включил, смотрю — господи! Каждый кадр — это просто живопись. Вырезай кадр из фильма, вставляй в рамку и вешай на стену, и ведь не ошибешься. А о чем фильм — меня абсолютно не волновало.

— Вам нравятся какие-то современные аниматоры? Мультики?

— Мультики нравятся. Например, из не самых последних — «Книга жизни» Гильермо дель Торо про день мертвых мексиканский (в этом проекте Гильермо дель Торо выступает не как режиссер, а как продюсер — прим.). История детская, но мне так понравилось, как там все сделано. Обязательно посмотрите. Там все исковеркано, все фигурки как бы деревянные, все очень странно утрировано…

— А мультфильмы по комиксу?

— А я что-то не натыкался… Наверное, спасти такое может только 3D с актерами-датчиками. Не знаю, как всю эту динамику анимировать покадрово. Какие-то старые я смотрел, «Дик Трейси», «Женщина-кошка», еще какие-то… Но там все равно урезанная анимация, деревянные солдаты, или стоп-кадры — и кровь течет. Комикс берет динамикой, а не историей, есть даже такой постулат: комикс любит насилие. Как можно больше действия и как можно меньше слов. Это не я придумал. Еще я люблю многоплановость, когда говорят об одном, а происходит все по-другому, и это можно по много раз раскапывать. Когда общая канва есть, и есть где поковыряться внутри. Может, поэтому и Довлатова, и Гоголя перечитывать по несколько раз интересно, все время какие-то закорючки находишь, которые раньше не замечал. А так — динамика и насилие — это наш лозунг.

— Как у Тарантино?

— Да, но он перегнул уже палку с китчем, сколько можно-то уже китч этот? Но «Pulp Fiction» я, наверное, раз тысячу смотрел. И все равно, господи, какую они околесицу несут!

— Чем отличается динамика в комиксе от динамики в кино?

— Нет, я не знаю, как проводить параллели между различными областями в искусстве. В комиксах всегда стоит какая-то сиюминутная задача для каждого кадра, и это можно подчеркнуть правильной динамикой. У нас в Италии ребята делали комикс по Достоевскому «Игрок». Я вообще не понял, зачем это нужно. Там языка Достоевского нет, только выжимка и диалоги вставленные, и на всех картинках стоят мужики в сюртуках и разговаривают. Зачем это надо-то было? Ну, Достоевский — величина, как-то приобщиться, ну, а толку-то? Это как пробовать скрестить зебру с пальмой: ни от зебры ничего не останется, ни от пальмы тоже. Комикс — это же не слайд-шоу с подписями все–таки, хотя многие так его, наверное, и воспринимают. Лично я тяготею к малым формам. Тот же комикс для меня — это многовато, кино — это вообще что-то запредельное. Малая форма предполагает больше вызовов тебе как артисту: у тебя есть максимум три куплета по четыре строчки, и мысль надо максимально сконцентрировать, сжать так, чтобы это слушалось.

— Вам не кажется, что длинные работы и графические романы, особенно последних лет, чересчур многословны, в них и близко нет того лаконизма, как в четырехкадровом стрипе или песне, они носят, скорее, какой-то терапевтический эффект?

— Не знаю, какую задачу люди перед собой ставят. Рассказать все, что в голове накопилось, выговориться? Скорее всего так, да. Какой-то нашумевший был комикс недавний, про мышь в концлагере…

— «Маус» Шпигельмана?

— Да, мне подарили, и я пару полос пролистал и понял, что это невозможно ни читать, ни смотреть. Каша-малаша из каких-то мелочей, деталей, куча текста… Это к комиксу не имеет никакого отношения, там нет ни динамики, ничего. Комикс сам по себе сложен для восприятия, потому что на одной полосе 8-12 картинок да еще и с текстом, то есть глаза устают моментально. А если у тебя еще 50 полос таких, то ты просто теряешься и не понимаешь, зачем и кому вообще это надо. Важно сохранять грань между динамикой и действительно серьезным наполнением. Но так как я мастер малой формы, стихов из одной строчки, для меня такой объем недоступен. Мне в молодости очень нравилось рисовать отдельные кадры из комиксов. У меня несколько пухлых папок с этими рисунками дома лежат. Это как случайный кадр, фрагмент жизни. Находишь где-нибудь на помойке этот листочек и думаешь: ведь жалко, там, видимо, предыстория какая-то есть, продолжение, только где их искать-то?

Мне до сих пор кажется очень милой книжка Макса Фрая «Идеальный роман», где по стилистике разложены последние строчки из романов разных направлений. И оказывается, этого достаточно, одной последней строчки. «А сейчас мы все умрем, — сказал Хосе и разжал пальцы». Все. Что еще можно тут написать?

О творчестве и креативности

— Как проходит ваш творческий процесс?

— Рецептов никаких нет. Это как Курехин говорил: есть один критерий в искусстве — нравится или не нравится, и ничего с этим не поделаешь. Творческий процесс построен по одним и тем же законам и в музыке, и в изобразительном искусстве, и в кино, а на выходе — что там сложилось… Все–таки я решил стать неандертальцем в последнее время, потому что поиски ответов, скорее всего, никогда ни к чему не приведут, только голова лопнет с годами. Когда меня попросили выйти в люди, я понял, что потерял практически все связи с реальностью, как самурай, потерявший свой будильник и проспавший с утра харакири. Однажды мне нужна была статья на английском про свою рок-группу. Я нашел хорошую большую статью про Стивена Патрика Моррисси и просто поменял там имя на свое.

— Никто не обнаружил подлог?

— Мне говорили: как ты хорошо пишешь по-английски, оказывается. В искусстве у нас одна только цель — продавать, продавать и продавать. Если мы встречаем других артистов, то воровать, воровать, воровать.

— Но творчески, как рекомендуют в очередной книжке про креативность «Кради как художник». Как вы относитесь к массовой креативности?

— Как восемь к трем. Был какой-то пост в интернете: представьте себе, человек открывает книгу Дейла Карнеги, сидя в Челябинске в спальном районе, и первая строчка, которую он видит, — «вам нужно выйти из зоны комфорта». Где она — эта зона комфорта, он ее отродясь не видел. Я как-то смотрел интервью с Джоном Клизом из «Монти Пайтон», он тоже этим увлекается, но немножко с другой стороны. Ему как артисту нужно подпитываться где-то, и он смотрит, как создавать модель окружающей среды, которая ему бы не мешала, а помогала, и вот его совет: идите куда-нибудь в парк, где никого нет или мало людей, сядьте на скамейку, посидите полчаса — и все само придет. И все, вот и вся креативность. Хорошо было сказано в «Generation «П» про это дело, только матюгами.

— Вава, пойдешь ко мне криейтором?
— Творцом, что ли?
— Творцы нам на *й не нужны, нужны криейторы!

О современном искусстве

— Что вы думаете о комиксе как о современном искусстве?

— Недавно подвыпил в баре, было много артистической молодежи, и я ко всем приставал с этим вопросом про современное искусство. Как можно называть человека художником, который даже не знает и не понимает основ анатомии, но пытается людей рисовать? Они мне таких концепций нарассказывали, mamma mia! Как разбираться в современном искусстве, не привлекая внимания санитаров? К сожалению, для большинства ребят из артистической среды для того, чтобы назвать человека артистом, достаточно, чтобы у него было художественное мышление, чтобы он относился к жизни как художник, а может он это в жизнь воплотить или нет — это уже другое. Если мы посмотрим работы Пикассо позднего периода — это ни в какие ворота не лезет, в детском саду дети лучше делают картины. Но сомнительная концептуальная база подогнана — все, это большое искусство.

— То есть сегодня вам никто из художников не нравится?

— Все–таки бывают настоящие артисты. Вот приходишь в Эрарту, ходишь-ходишь, думаешь, господи, что только люди ни лепят, — и вдруг натыкаешься на какую-то странную картину, три раза помазанную, и такой цвет классный, так красиво, и линия… Один из пятидесяти или из ста. Думаешь, есть все–таки у некоторых людей правильное чувство. А так, получается, что «Черный квадрат» настолько популярен, что его постоянно воруют, сторожа в Третьяковке его переписывают по ночам, чтобы не заругали за халатность… Когда идет серьезная машина, комиксная развлекательная, допустим, как Marvel, набираются команды на каждый проект. Конечно, там требования простейшие: нужна школа, умение рисовать, анатомия и так далее. Чтоб не было, что тут у нас динамика, все летает, персонажи кулаками машут, а на этой полосе почему-то все какие-то деревянные, потому что другой мальчик отрисовывал. Там все понятно, минимальный уровень задан уже. Об этом можно как-то судить — что лучше, что хуже. А авторские проекты всегда очень спорные, потому что художники безумные же все… Может, это и имеет право на жизнь. Можно рисовать как курица лапой, и это, кстати, даже и хорошо. Тут вот совсем критериев никаких.

— Никаких?

— Все как-то странно, потому что раньше все это делалось на больших листах, уже с раскадровкой, компьютеризации не было никакой. А сейчас же никто так не работает: кусочек в айпаде начеркал, кусочек отсканировал, ну и сложил все в компьютере. Ну, а что, зачем лишний раз ошибаться-то? Как бы все хорошо, но вот у меня тоже в иллюстрациях детских практически нет оригиналов, я по частям их рисую и раскладываю. XXI век, что делать, исходников нет в принципе. Так, почеркушки…

— А как вы относитесь к тому, когда художник (в смысле — большой художник, живописец) берет элементы комикса и вставляет в картину?

— Лихтенштейн, что ли? Ну, это какая-то попс-культура… Если бы у него были диалоги вставлены, на уровне поговорок каких-нибудь, — это, может, было бы поинтереснее. Да, под это же база подгоняется: он как бы утрирует абсурдность этой реальности и так далее. Кто там, Марсель Дюшан пионер-то у нас, да? Если при этом еще коммерческая жилка есть — тогда все карты в руки. Потом привозят в Эрмитаж какую-нибудь картину Веласкеса — приходишь и стоишь целый час, не можешь отойти, думаешь, какой там Лихтенштейн, пойди-ка, мазни так!

— Кабакова вот тоже недавно привозили. Его серия «Чья это муха?» тоже ведь с элементами комикса…

— Ну вот, нужен генератор идей, чтобы это было, по крайней мере, интересно, забавно. Главное — чтобы работало, чтобы живинка была. У Кабакова как-то хорошо, линия гармоничная очень, несмотря на примитивизм, как-то все на месте, очень реально.

— Комикс — все-таки форма или жанр отдельный?

— Я думаю, отдельный жанр все–таки. Надо брать, наверное, лучшие образцы. Мне очень нравятся бельгийские старые комиксы «Счастливчик Люк» и «Тинтин»: там все очень правильно с динамикой, с тем, что на заднем плане происходит, и ты настолько быстро в эту историю погружаешься, что уже забываешь, что это просто полосы печатные, несколько картинок. Это какое-то запредельное искусство, тут уже ничего не проанализируешь, тут или есть или нет. Как Инна Чурикова выйдет на сцену — и все, а Михаил Боярский выйдет — и ты не веришь, даже в кота Матвея не веришь.

Об архитектуре и трендах

— Бывают архитектурные комиксы?

— Я редко встречал, но есть. В Италии есть маленькое издательство «Kleiner Flug», или «Маленький полет» по-немецки. Как будто между изобразительным искусством и комиксом на самолете лететь не больше часа. Эти ребята делают комиксы по литературным произведениям, географические. Но это же комикс все–таки, не надо забывать, что это поток. Ты не можешь каждый кадрик вылизывать. Про Никколо Пизано они делали, о том, как он строил Площадь чудес в Пизе.

С архитектурой вообще хорошо, модель жизни можно на ней построить. Знаешь, почему ар-нуво все равно всегда будет лучшим стилем в архитектуре?

— Почему?

— Потому что в природе нет ни одной прямой линии. Все вот это вокруг чуждо природе планеты Земля.

— Но ар-нуво же упрекают за чрезмерную декоративность, все эти листики…

— Лучше побольше сделать, потом отрезать, чем недоделать. Нет, с точки зрения поиска какой-то глобальной гармонии, архитектура, конечно, на первом месте стоит. Когда мы ездим с женой, она готовится, ни одной церкви не пропускает, специальные книжки в смартфоне скачивает, кто там какую колонну вырезал, в какой церкви, а я уже в баре сижу, жду ее. И так же и в картинных галереях: она читает внимательно, как он создавал это, кто, что, а меня, главное, чтобы зацепило. Но вот, допустим, есть Филиппо Брунеллески, который умудрился купол во Флоренции построить. Все забывают, что сам собор проектировал больше чем за 100 лет до него Арнольфо ди Камбио, который этот купол заложил в проект. Когда еще никто не знал даже, с какой стороны подойти к строительству этих куполов, а он взял и заложил. Про него вообще практически информации никакой нет. Вот такие ребята мне намного более интересны.

— В современных комиксах существует набор популярных тем — автобиографии разного сорта, истории взросления, феминизм и так далее. Что это, социальный заказ?

— Или активная жизненная позиция. Тренды приходят и уходят, общие тенденции не отслеживаю. Сверхзадачи интереснее. Надо брать какие-то отправные точки: солнце, луна, небо… Допустим, я могу написать песню про разъем micro-USB, но через десять лет люди спросят: это вообще о чем, кому это надо, что это? Но если я напишу:

на дороге звездный мост,
на дороге висит луна,
впереди светится-маячит погост,
слева стена и справа стена,

это будет понятно и через сто лет. Пока будешь по сторонам глазеть, во-первых, и резьбу сорвешь на шее, во-вторых, кроме кладбища ничего не увидишь. Банальная мысль. Посмотри вверх — поймешь, что есть другие измерения. Мы же артисты, спекулируем на творчестве бога и ангелов (кто-то — их оппонентов, не важно), и нет избитых тем, есть избитые решения. Автобиографичность — это основополагающий принцип в творчестве, но на первом месте должна стоять исповедь, а не проповедь, когда ты не учишь, а просто рассказываешь про свою жизнь, про свою проблему. Все устроены-то практически одинаково, у нас проблемы-то у всех абсолютно одинаковы, и люди начинают себя узнавать в твоем творчестве, а потом приходят аналитики и называют это «элемент автобиографического жанра в творчестве такого-то». А на этом все и должно строиться. Как я могу писать об эмоциях, о страсти между мужчиной и женщиной, если я девственник? Если я не знаю, как все это устроено, что я буду об этом писать и это рисовать? Не поверит никто.

Вопросы задавал Алексей Воринов

Подписаться:

Facebook

ВКонтакте