Хуан Гойтисоло, лауреат Премии Сервантеса 2014 года, главной литературной награды испаноязычного мира, мало известен в России. За последние четверть века на русском был издан лишь однажды (Перед занавесом. Тверь: Kolonna Publications, 2012). В шестидесятые, да, печатался в СССР. Роман 1961 года «Остров», в 1964 — уже был переведён и напечатан. Перевод хорош, но не идеален: если «Сен-Тропез» вполне можно допустить, то газолин вместо бензина — нет, а «раздражение кожи, вызванное ожирением» — предположу, всего-навсего целлюлит. Впрочем, это дело второстепенное и для доинтернетных времён допустимое.

«Остров» напоминает бунюэлевское «Скромное обаяние буржуазии» без его сюрреалистической составляющей: то же общество, те же измены, та же выпивка. У Бунюэля герои никак не могут пообедать вместе, у Гойтисоло — они не могут друг от друга отделаться: «всегда ищут чьего-то общества, словно боясь хоть на миг остаться наедине с собой». Непрерывное общение с людьми раздражает, истощает силы, — признаётся Клаудия, от лица которой автор ведёт повествование.

Это общество обеспеченных буржуа, собравшееся в курортном Торремолиносе, в общем-то ничем не занято. Они встречаются, пьют красное вино и херес, едят тапас, спят в сиесту, купаются, собирают морских ежей и изменяют супругам — «мужья изменяют жёнам. Жёны изменяют мужьям», — изменяют, не скрывая измен. Они не отдыхают, «распорядок их безделья» — один из самых длинных и утомительных на свете. Их существование так однообразно, что читатель в какой-то момент может заскучать вместе с ними. Они не похожи на туристов и не являются ими. Торремолинос, Малага — города их молодости.

Как за рекламными вывесками туристической Коста-дель-Соль с иностранными машинами, многочисленными барами и богатыми туристами кроется пустынная суровая страна, где царит страшная нищета, так и за видимостью счастья и благополучия героев, нередко балансирующих на грани срыва, находится трагедия утраченных иллюзий: «хорошо выглядеть на людях, а дома [предаваться] чёрной меланхолии и хандре».

Читатель оказывается в поле действия главной темы испанской литературы — темы Гражданской войны. При этом автор говорит о победителях, о тех, кто поддержал Франко, точнее — «победителях», так, в кавычках. Одна из них, героиня романа Клаудия, красивая сорокалетняя испанка, рассказывает, что́ произошло с ними за прошедшие после войны двадцать лет.

«В восемнадцать лет мне казалось, что жизнь — это бесценный дар, и когда пришло время и смерть постучалась в каждую дверь, когда всё летело вверх ногами, я наивно верила, что мир можно переделать».

Закончилась бессмысленная война, победители, как водится, казнили побеждённых («те, кто убил моих родителей за то, что они были фалангисты, теперь сами были казнены вместе со множеством других людей, может быть, ни в чём не повинных»), рассеялась иллюзия братства, исчезли готовность умереть за идею и энтузиазм вместе с любовью к ближнему, «идеализм военных лет сменился отвращением к добродетели, презрением и эгоизмом».

Почему это произошло? «Та маленькая пружинка внутри нас, что сжимается и разжимается под влиянием мировой скорби, сломалась во мне в первые годы после войны», — признаётся Клаудия. Это произошло не с ней одной. Надломленные персонажи романа живут по инерции, по привычке. А каким ещё может быть итог гражданской, то есть внутренней войны, между своими, войны, разрушившей стержень человеческих отношений? Война запустила механизм эрозии, разрушившей все привязанности, потому так слабы дружеские и семейные связи героев, потому в родном краю их то и дело принимают за иностранцев.

Эрозия — главный и точный образ, выбранный Гойтисоло для описания того, что происходит с человеческими отношениями после гражданской войны — медленное, предельно медленное и неизбежное разрушение. Автор акцентирует внимание читателя на этом образе последней фразой текста: «Время летело быстро, и эрозия продолжалась». Сломанную пружину не починить, начавшуюся эрозию не обратить.

Удивительным манером в рассказе о пустой праздности автор показывает трагедию испанского народа, любого народа, пережившего гражданскую войну. «Как дышать? Что делать?», — мучается Клаудия. Равнодушие к жизни, «гангрена безразличия», ощущение напрасности прошедших лет и абсурдности существования, внутреннее разложение — цена дорогой победы: «мы не думали, что однажды придётся расплатиться за прошлое и счёт будет настолько велик, что оплатить его мы будем не в состоянии».

Что остаётся, когда счёт выставлен? «Немного фламенко, аплодисменты и, главное, побольше воздуха», море, напоминающее на вкус дынные корки, небо, упрямо сверкающее синевой, и солнце, на которое больно смотреть, чешуйчатыми бликами лежащее на земле. Скромное обаяние Испании.