Жаль, что на русский переведено ничтожно мало произведений Мильяса для того, чтобы читатель мог в достаточной мере погрузиться в художественный мир испанского автора, герои которого переходят из одного романа в другой. Сколько тут работы для переводчиков! Вот и данный роман составляет часть так называемой «Трилогии одиночества» или «Трилогии об одиночестве».

Одиночество, осознаваемое безумие, беспричинная, безнадёжная тоска, наваливающаяся, когда заканчивается день, грусть воспоминаний, обесцвечивающая жизнь — каждодневная печаль героя. "Вернулся домой, поставил книгу на полку и сел ждать когда закончится жизнь" — с таким настроением действительно пора посетить психоаналитика, только вот тому психоаналитику, также ощущающему некоторое сумасшествие, самому нужна консультация коллеги. Толика горького безумия повседневной жизни, как слуховая галлюцинация, доносится с каждой страницы романа Мильяса.

Тайная жизнь героев, которую те питают и растят, всеобщее двойничество и отрицание уникальности отдельного человека усиливают шизофреничность происходящего. Герой хочет занять место своего психоаналитика, а тот идентифицирует себя со своим пациентом. Места двух людей в мире — взаимозаменяемы, "люди легко могут поменяться ролями, достаточно одной случайности", и даже автор и герой в определённый момент меняются местами и опровергают то, что "нельзя быть одновременно писателем и персонажем". Герой расщепляется на себя-писателя и себя-персонажа романа, который пишет сам-писатель, "он ложится и наблюдает за воображаемым писателем, который, сидя за его столом, писал его роман, роман под названием «У тебя иное имя». Таким образом, читатель тоже вовлекается в эту постмодернистскую игру, в ходе которой герой романа, становясь собственным автором, «пишет» роман, который читатель в этот момент держит в руках.

В этой игре того, "кто нас пишет, кто нас рассказывает", открывается другое измерение, то, "что скрыто от нас за событиями повседневной жизни". Происходит некое расслоение пространства и времени. Пространство превращается "в самостоятельную единицу, далеко отстоящую от тех мест, где происходят события", вещи обретают пугающую автономность, становятся фрагментами утраченной целостности, даже слова становятся "круглыми и тяжёлыми, словно шары, до отказа наполненные смыслом". Время же, клочками, ветхое, истёршееся, ограниченное и безымянное, "длится и воспроизводится в пространстве само по себе". Тогда-то герой, в ознобе повышающейся температуры, и входит в контакт с этой обратной стороной вещей, перекраивая реальность на своё усмотрение. Реальность вдруг становится похожа ни глину, которой он, подобно демиургу, может придавать различные формы.

И всё это — чтобы заполнить пустоту, чтобы то, что происходит, и то, что не происходит, то есть пустота, составляли бы единое целое, чтобы вернуть тот незримый восхитительный космос, исчезающий в эрозии отношений между двумя людьми, чтобы на фоне повышений по службе, адюльтеров, болезней и убийств добраться до сути, до бездны.