Они написали. Они все о них написали, о своих диктаторах, тиранах, каудильо, «отцах родины» — Астуриас, Гарсиа Маркес, Варгас Льоса, Карпентьер, Роа Бастос. Венесуэлец Услар Пьетри в этом ряду менее заметен, однако и на его долю выпало время одного из многочисленных латиноамериканских правителей — Хуана Висенте Гомеса. Все имена и названия в романе изменены, но легко угадываются ключевые географические точки. История жизни романного каудильо Апарисио Пелаэса — слепок судьбы Гомеса, повторяющий происхождение, перипетии восхождения, вехи правления и его конец.

Понятно, почему роман 1976 года не так известен, как произведения коллег Услара Пьетри на ту же тему: слишком реалистичен, излишне хроникален и, честно говоря, несколько скучен, впрочем — неплох. Эта хроника борьбы за власть такова, каков герой — простая, прямая, бесприкрасная, затаившаяся. На муле, в пончо, сильный, лукавый, суровый и замкнутый, появляется он (даже имя его — от испанского aparición — «появление») из немыслимой глуши, чтобы стать мифом. Добавим к этой картине кактусы, пересохшие ручьи, ветер, несущий тучи рыжей пыли, — получается колоритно. «Как бог Чанго у негров, как Амаливака у караибов, как великий Маниту, как Кецалькоатль, пернатый змей» — герой созданного другими мифа, однажды ухватившись за власть, не может её отпустить.

Он сам становится властью, мистически сливается с ней. Его тело, его голос, его присутствие — власть. И прошлое его вдруг видится легендарным, а действовать ему помогают сверхъестественные силы и невероятная удача, то ли дьявольская, то ли божественная. Он, конечно, остаётся прежним, но в его руках власть, и люди, сами люди мифологизируют его, действуют якобы его волей, от его имени. «Он — везде одновременно, тут, там, ещё дальше и ещё, в том, что говорит и чего не говорит, в том, что делает и чего не делает» — многоликим чудовищем, говорящим тысячами уст, действующим тысячами рук, делают его люди. Это настолько сильно и живуче, что имя Гомеса продолжает внушать страх и через восемьдесят лет после его смерти. Я была в Венесуэле, в том числе в Маракае (в романе — Такаригуа, вотчина диктатора). Недалеко от моего дома на перекрёстке стоял старый саман. Власти проводили дорожные работы и решили его спилить. В тот же день на дереве появился рукописный плакат: «Тот, кто срубит это дерево, будет проклят именем генерала Гомеса». Эта история чудесно перекликается с миром романа, в котором Пелаэс/Гомес запрещает рубить деревья. Естественно, саман остался на месте, тенью накрывая весь перекрёсток. Обрывком тени, в царстве которой когда-то жила вся страна. Такова сила власти, даже прошлой. Восемьдесят лет!

В советской аннотации к роману сказано, что он — об «антинародной сущности» диктатора. Это, скорее, не так. Народ автором почти не описан: крестьяне, расходящиеся по домам после очередной войны, да восторженные зрители у президентского дворца. Только в конце правления каудильо появляются протестующие студенты и после его смерти — народ с яростными криками высыпает на улицы столицы. И вовсе не очевидно, что народ, наконец, освободился после тридцатилетнего гнёта, не слышно радости, надежды — только шумное, нервное метание. Народ начал новую борьбу и вновь катится на карусели вечно сменяющих друг друга правителей.

О чём действительно этот роман — так это о власти, о жадном стремлении к ней и об её невероятной силе. Желание вечно властвовать — старый людской недуг, поражающий каждого, кому довелось уловить её аромат. И вот война следует за войной, и ведут их генералы, участники всех этих войн, подобно гарсиамаркесовскому Аурелиано Буэндиа, проигравшему тридцать две. Бесчисленные претенденты сбрасывают один другого. Очередной «оппозиционер», заговорщик, каудильо вдруг превращается в рьяного защитника свободы и права, обещает установить справедливость, настоящую демократию, объявить всеобщие выборы, бороться с коррупцией, с маниакальным упорством готовит вторжение, говоря, что представляет народ. Однако одну тиранию сменяет другая. Рефреном звучит вопрос: «А что будет делать тот или иной, получив власть?». То же самое, что предшественники. «Всякий, кто приходит к власти, думает, что может всё. И в конце концов выясняет, что ничего не может» — страна такая, страна повстанческих отрядов и диких каудильо, а «правители наши всего лишь воплощение нашей же действительности». Получается, что сущность этого нескончаемого аттракциона — самая что ни на есть народная, национальная, что такова извечная судьба страны, в которой «людьми с мачете можно править только с помощью мачете».

В общем, не выказывает автор надежды на смену порядка. Власть оказывается сильнее людей, а сильнее власти — лишь время. Кого не брала пуля, не заставало врасплох неприятельское войско, кого не извели отравой, погубит время. Даже если кажется, что и оно подчинилось, стало медленным, терпеливым, под стать стране, которую Пелаэс видит большим деревенским хозяйством с загонами для быков, надёжными волами и плохо объезженными конями. Услар Пьетри настаивает на том, что его герой — не диктатор и не тиран, а каудильо, то есть местный, латиноамериканский продукт. Землевладелец, кровати предпочитающий гамак, ни с кем не делящий ни власть, ни женщину, ни лошадь, ни землю, он — не крестьянин, не военачальник, не президент, всё вместе и ничто. Он вцепится в жизнь и будет терпеть и длиться, пока не заревёт, как поваленный бык. И всё по новой.