Краткая заметка буддийского учителя и писательницы Шэрон Зальцберг — одного из самых известных учителей буддийской практики любящей доброты — из её колонки для проекта On Being. Переведено для коллекции ФКИ

Идея «наличия веры» в кого-то или что-то — доверия по отношению к человеку, веры в конкретную идею или чувство, жизни в соответствии с конкретной религией или идеологией — часто привязана к историям, допущениям, конкретным и заранее определенным идеям о том, что вера должна из себя представлять.

Хотя нам и может быть известно общепринятое значение слова «вера», мне интересно: в какой степени мы задумываемся о том, чем вообще является чувство веры? На пали — языке исходных буддийских текстов — вера обозначается словом "саддха". На самом буквальном уровне саддха переводится как «помещение сердца на». Если (и когда) мы «помещаем» сердце на что-то, мы отпускаем, разжимаем кулак и ослабляем хватку.

Тем не менее, отпускать в таком ключе непросто. Наша культура считает важным контроль, ценит самодисциплину, упорный труд и конкуренцию — во всех аспектах нашей жизни у нас и в буквальном, и в метафорическом смысле должны «белеть костяшки рук». С силой мы скорее ассоциируем сжатые кулаки, а не способность отдыхать — что, на самом деле, довольно непросто.

Наличие веры требует глубокого интеллектуального, эмоционального и интуитивного понимания того, что сердце по умолчанию способно любить, доверять и отпускать. При наличии веры мы «знаем» всем существом, а не только своим умом.

Когда я встретила Джозефа Голдстейна на своем первом ретрите по медитации в 1970-х годах, то не знала, что в конечном итоге он станет одним из ближайших моих друзей — не в силу чего-то, что Джозеф при нашей встрече сделал или не сделал, а в силу того, что я сама на момент первого пересечения наших путей прибывала в состоянии фрустрации.

Так уж получилось, что первый свой опыт медитации я получила на десятидневном ретрите в Индии. Первый опыт был отнюдь не самым приятным. Я приступила к медитации с очень четким желанием найти себя и каким-то образом оставить позади годы личных страданий, достигнув «просветления»; но с удивлением осознала, что практика медитации выделила пространство для того, чтобы я увидела внутренние механизмы своего ума, из которых значительная часть моих страданий и проистекала. Начальные этапы моей практики были полны разочарования и замешательства — и, что самое примечательное, мучительной боли в колене!

В какой-то момент по ходу ретрита я нашла способ спасти свои колени от столь мощных страданий. Перед каждой сессией сидячей медитации я пораньше приходила в зал, чтобы сесть, опираясь на книжные шкафы; это полностью спасало меня от отвлекающей боли в теле. Я также начала замечать, как в моем уме разворачиваются иные, более тонкие виды деятельности. Как-то раз, вставая после сидячей практики, я случайно посмотрела на дощечку на книжном шкафу:

«Этот книжный шкаф был поднесен Джозефом Голдстейном»

В то время я не знала, кто такой этот Джозеф, но привыкла опираться на этот книжный шкаф и шутливо подумала: «Джозеф Голдстейн спас мне жизнь!».

В тот день, когда я, наконец, Джозефа встретила, я возвращалась с сессии сидячей практики, по ходу которой дошла до мыcли: «Если твой ум еще раз отвлечется, просто уже постучи головой об стену». К счастью, прозвенел обеденный гонг и группа двинулась в столовую. Всё еще ощущая остатки самоосуждения, страха и гнева по поводу своей кажущейся неспособности пережить нирвану прямо сейчас, я услышала, что кто-то спрашивает мужчину в обеденной очереди: «Как твоё утро?».

Мужчина спокойно ответил:

«Было сложно. Мне совсем не удавалось сосредотачиваться, но, возможно, во второй половине дня сегодня всё будет иначе».

Ответ этого мужчины вызвал во мне раздражение; мне непонятно было, почему он так спокойно к этому относится. Также мне непонятна была и лежащая глубже мудрость в основе его спокойствия и принятия — понимание того, что в блуждании ума нет ничего дурного, и что подмечать подобную активность — и есть суть практики. Я слишком увязла в мыслях о том, что медитация должна выглядеть конкретным образом.

Позже по ходу ретрита я встретилась с этим мужчиной официально, и он оказался Джозефом Голдстейном; лишь тогда мне удалось выразить свою благодарность за то, что он «спас мне жизнь» книжными шкафами. Только позже я узнала, что моё цепляющееся, сердитое отношение было не признаком того, что я «хорошая практикующая», а побочным эффектом глубоко критического отношения к себе. Я также стала понимать, что отношение Джозефа не было вальяжным — оно опиралось на реальное, просторное и устойчивое чувство веры.

Между озабоченностью собой и любовью есть огромное различие. На момент своего первого ретрита я считала, что моя самодисциплина — это форма заботы о себе; на самом же деле я запирала себя в жесткой умственной клетке. Мудрость Джозефа меня напугала; его ответ бросил вызов истории, поверить в которую я себя уговаривала — истории о том, что непременным результатом принятия себя станет лень. Именно эта история удерживала меня в состоянии фрустрации и самообвинения.

Вера может спать в каждом из нас — но нам решать, стоит ли себя пробудить. Вера — это пробуждение; простое признание того, что мы можем двинуться к состраданию, любви и связи — прочь от осуждения, страха и изоляции.

Когда мы говорим о балансе или «срединном пути», цель не в том, чтобы отыскать нечто среднее между потаканием себе и самоумерщвлением; наказывать себя за удовольствия или вознаграждать себя за то, что мы себя наказываем. Срединный путь проявляется, когда мы «покоимся сердцем на» принятии напряжения, стресса и общего дискомфорта, связанного с этими крайностями. При наличии этого принятия мы движемся к состоянию подлинного равновесия — а продвинувшись к нему, с верой подталкиваем себя к неизведанному.