Перевод популярной брошюры «Церковь и социализм» (1905), написанной Р. Люксембург под псевдонимом «Юзеф Хмура» для польских рабочих. Перевод осуществляется по третьему изданию: Chmura J. Kosciol a socializm. Warszawa: Wydawnictwo Socjaldemokracji Królestwa Polskiego i Litwy, 1906.

Существует информация, что брошюра была опубликована на русском языке в Москве в 1920 году, однако обнаружить этот текст в интернете не удалось.

Перевод источника выполняется в исследовательских целях. Он дополнен иллюстрациями, а также сносками и примечаниями (в квадратных скобках). Информация по неустановленным источникам может быть обновлена со временем. Выделение текста полужирным — согласно переводимому изданию; курсив заменяет оригинальную разрядку. Авторское употребление прописных и строчных букв сохранено. Этот перевод пока не содержит приложения (сейчас приведён только его вступительный абзац).

I.

С тех пор, как по всей нашей стране — так же, как и в России — рабочие начали неутомимую борьбу с царской властью и эксплуататорами-капиталистами, мы всё чаще слышим, что священники выступают с проповедями против борющихся рабочих. Особенно остро духовенство наше выступает против социалистов, стараясь всеми силами опозорить их в глазах рабочих. Всё чаще теперь случается, что верующие люди, приходящие в воскресенье или в праздничный день в церковь послушать проповедь и найти религиозное утешение, должны вместо того слушать резкую, иногда жестокую речь о политике, о социалистах. Вместо того чтобы утешать страдающих и обедневших в трудной жизни людей, которые с верой приходят в церковь, священники громят рабочих, бастующих или борющихся с властью, призывая их к покорному и терпеливому влачению нищеты и угнетения, и вообще делают из церкви и амвона место политической агитации.

Каждый рабочий по собственному опыту должен признать, что такое вмешательство духовенства в борьбу против социал-демократов ничем с их стороны не вызвано. Социал-демократы никогда не начинали борьбу с религией. Социал-демократы стараются привлечь и организовать рабочих для борьбы с капиталом, то есть с эксплуатацией предпринимателей, высасывающих из них кровь, для борьбы с царской властью, душащей народ на каждом шагу, но нигде социал-демократы не стараются отнять у рабочих религиозную веру. Напротив! Социал-демократы у нас, как и во всём мире, придерживаются того принципа, что совесть и убеждения человека — вещь священная и неприкосновенная. Каждому можно иметь такую веру и такие убеждения, какие даруют ему счастливый дух. Никому нельзя преследовать и оскорблять других людей по их религиозным убеждениям. Так провозглашают социал-демократы. И для этого, между прочим, они также призывают весь народ к борьбе с царской властью, которая насилует совесть людей, преследует католиков, униатов, евреев, отпавших [от религии] и нерелигиозных.

Социал-демократы стоят именно на передовой в защите свободы совести и вероисповедания каждого человека. И поэтому, казалось бы, духовенство должно благосклонно относиться к социал-демократам и поддерживать их за то, что они просвещают трудящийся народ.

Мало того. Если задумаемся, к чему социал-демократы вообще стремятся и чему учат рабочий класс, то эта ненависть к ним со стороны духовенства делается ещё менее понятной.

Социал-демократы стремятся к тому, чтобы упразднить правление богатых хищников и эксплуататоров бедного трудящегося народа. Но в этом, казалось бы, служители христианской церкви первыми должны поддерживать социал-демократов и подавать им руку, ведь учение Христа, которому служат священники, гласит, что скорее верблюд пройдёт через игольное ушко, чем богач войдёт в царство небесное! [Ср. Евангелие от Матфея 19:24]

Социал-демократы стремятся установить во всех странах общественный порядок, основанный на равенстве всех людей, свободе и братстве. Но и в этом духовенство должно было бы с радостью приветствовать агитацию социал-демократов, если бы оно искренне желало, чтобы христианский принцип «возлюби ближнего твоего, как самого себя» [Евангелие от Марка 12:31] применялся в жизни человечества.

Социал-демократы стараются неутомимой борьбой, просвещением и организацией трудящегося народа поднять его из унижения, из нищеты, обеспечить ему лучший быт, его детям — лучшее будущее. И в этом — это должен признать каждый — священники должны бы были только благословлять социал-демократов, ведь Христос, которому служат священники, сказал: «Что сделаете одному из малых сих, то мне сделаете» [Ср. Евангелие от Матфея 25:40].

Но между тем мы видим, что духовенство проклинает и преследует социал-демократов, а рабочих призывает терпеливо сносить свою участь, то есть дать себя использовать богачам-капиталистам. Духовенство громит социал-демократов и уговаривает работников, чтобы они не «бунтовали» против правительственной власти, то есть чтобы сносили терпеливо угнетение со стороны правительства, которое убивает беззащитных людей, которое посылает на войну, то есть на жестокую бойню, сотни тысяч людей, которое преследует за веру и исповедание католиков, униатов, староверов.

Так духовенство встаёт на защиту богачей, на защиту эксплуатации и угнетения, в явном противоречии с христианским учением. Епископы и священники выступают не как служители Христова учения, но как жрецы золотого тельца и кнута, бьющего бедных и беззащитных.

Кроме того, каждый знает по опыту, как часто священники сами насмехаются над бедностью трудящегося народа, сдирая с рабочего за свадьбы, крещения, похороны порой последний грош. И сколько раз уже случалось, что священник, вызываемый на похороны, заявлял, что не выйдет из дома, если ему заранее не выложат столько-то рублей, и рабочий с тоской в сердце уходил, вынужденный быстро продавать или закладывать последнюю домашнюю утварь, чтобы купить религиозное утешение для своих близких.

Есть, что правда, и другие священнослужители. Есть и те, кто, полные доброты и милосердия, без оглядки на заработок, готовы сами помогать там, где видят нищету. Но каждый признает, что это исключения, белые вороны. Большинство священников улыбается и склоняется перед богатыми и влиятельными, молча прощая им все беззакония и разврат. А к рабочим духовенство обращает по большей части лишь безжалостную алчность и строгие проповеди против «похоти» трудящихся, когда те пытаются хоть немного защититься от нахальной эксплуатации капиталистов.

Это явное противоречие между поведением духовенства и христианским учением должно заставить каждого мыслящего рабочего невольно задаться вопросом: а почему же так происходит, что рабочий класс в своём стремлении к освобождению находит в служителях церкви не друзей, а врагов? Почему так происходит, что церковь сегодня — это не убежище угнетённых и притесняемых, а крепость и защита богатства и кровавого угнетения?

Чтобы понять это поразительное явление, необходимо хотя бы вкратце ознакомиться с историей Церкви и посмотреть, какой она была когда-то и какой она стала с течением времени.

II.

Одно из самых тяжких обвинений, которое духовенство бросает в сторону социал-демократов, состоит в том, что социал-демократы хотят утвердить «коммунизм», то есть общую собственность на земные блага. Однако прежде всего будет интересно указать, что выступая против «коммунизма», сегодняшние священники выступают против первых апостолов христианства. Так как они сами были пылкими коммунистами.

Христианская религия возникла, как известно, в Древнем Риме, во время величайшего упадка этого некогда могущественного и процветающего государства, охватывавшего тогда современную Италию, Испанию, часть Франции, часть Турции, Палестину и разные другие земли. [Общественные] отношения, которые царили в Риме во времена рождения Христа, были очень похожи на современные отношения в России. С одной стороны — горстка богачей, тешимых безграничным изобилием и роскошью, с другой стороны — огромная масса народа, погибающего в ужасной нищете, и над этим всем — правление деспотов, в опоре на насилие и моральное разложение распространяющих невыразимый гнёт и выжимающих последние соки из населения; во всём государстве беспорядок, внешние враги, угрожающие государству с разных сторон, солдатня, господствующая с диким распутством над бедным населением, опустошённые и обезлюдевшие деревни со всё сильнее истощающимися землями, а также города, а именно столица — Рим — переполненные обездоленным народом, с ненавистью смотрящим на дворцы богачей, народом без хлеба, без крова, без одежды, без надежды и перспективы какого-либо выхода из бедствия.

Только в одном отношении между гибнущим Римом и современным царским государством существовало великое различие. В Риме тогда не существовало капитализма, то есть не было большой фабричной промышленности, производившей товары для продажи с использованием наёмных рабочих. В то время в Риме господствовало рабство, и как знатные роды, так и богачи и финансисты удовлетворяли все свои потребности трудом рук рабов, захватываемых на войне. Те богачи постепенно захватили практически всю территорию Италии, лишая римских крестьян их земли. И поскольку зерно взималось с завоёванных провинций в качестве дани бесплатно, богачи превращали свои собственные угодья в огромные плантации, виноградники, пастбища, фруктовые сады и роскошные огороды, забота о которых падала на плечи больших армий рабов, принуждаемых к труду плёткой надзирателей. Лишённый земли и хлеба, сельский народ стекался со всей провинции в столицу — Рим, но и там не находил никакого заработка, поскольку и все ремесленные работы выполняли рабы для своих господ. Таким образом в Риме постепенно скопилась огромная масса людей без какой-либо собственности — пролетариат [лат. proletarius], не способный даже собственной рабочей силы продать, поскольку никто не нуждался в его работе. Этот пролетариат, прибывающий из сельской местности, не был поглощён городами, как это происходит сегодня благодаря фабричной промышленности, но был вынужден погрузиться в безнадёжную нищету, жить попрошайничеством. Поскольку такая огромная масса народа, захлёстывающая пригороды, улицы и площади Рима, оставалась без хлеба и крыши над головой, — она представляла постоянную опасность для правительства и господствующих богачей, а потому власти приходилось невольно хоть как-то гнёт её бедности смягчать. Время от времени из государственных хранилищ раздавалось пролетариату зерно и даже готовые продукты питания, чтобы на какое-то время унять его грозный ропот. Также устраивались бесплатные представления в цирке, чтобы занять разум и чувства возмущённого народа. Таким образом, вся масса пролетариата Рима фактически жила за счёт милостыни, в отличие от современности, когда пролетариат, напротив, своим трудом обеспечивает всё общество. Тогда же в Риме вся работа на благо общества лежала на плечах несчастных рабов, рассматриваемых как рабочий скот. И посреди этого моря нищеты и человеческого унижения немногие римские магнаты устраивали оргии безудержного разгула и разврата.

Выхода из этих чудовищных общественных отношений не существовало. Пролетариат, что правда, роптал и время от времени угрожал восстанием, но этот класс нищих, не трудящихся и живущих только крохами, брошенными им со стола богачей и государства, не мог создать нового общественного порядка. А тот класс, который своим трудом поддерживал всё общество — рабы, были слишком унижены, рассеяны, удерживаемы ярмом, и кроме всего этого находились вне общества, были отделены от него, как сегодня отделён рабочий скот от людей, чтобы иметь возможность реформировать всё общество. Рабы, конечно, время от времени устраивали мятежи против своих господ, пытались освободиться от кабалы огнём и мечом, но римская армия в конце концов всегда подавляла восстания рабов, которых тысячами распинали на крестах и истребляли.

В таких ужасных условиях разлагающегося общества, когда для огромной массы людей не было никакого видимого выхода, никакой надежды на лучшую судьбу на земле, несчастные начали искать эту надежду на небесах. Христианская религия казалась тем, кто был отвергнут и обездолен, спасательным кругом, утешением, облегчением, и с самого начала стала религией римских пролетариев. В соответствии с материальным положением людей этого класса, первые христиане стали провозглашать необходимость общей собственности — коммунизм [здесь — намеренный анахронизм]. Это было естественно: у народа не было средств к существованию, он погибал от нищеты, поэтому религия, вставая на защиту этого народа, возвещала, что богачи должны делиться с бедными, что богатства должны принадлежать всем, а не только горсти избранных, что между людьми должно господствовать равенство. Однако это было не тем требованием, которое выдвигают сегодня социал-демократы, чтобы орудия и вообще все средства производства принадлежали всем, так чтобы все вместе могли работать и жить за счёт труда рук своих. Пролетарии того времени, как мы увидели, жили не своим трудом, а милостыней от властей. Поэтому требование общей собственности христиане выдвигали не в отношении средств труда, а только в отношении средств употребления, то есть, они не требовали, чтобы всем вместе принадлежала земля, мастерские или вообще орудия труда, но чтобы каждый обеспечивал друг друга жильём, одеждой, едой и тому подобными готовыми предметами человеческого быта. Откуда эти богатства возьмутся — об этом христианские коммунисты не заботились. Работа оставалась уделом рабов. Народ христианский требовал только, чтобы те, кто обладает богатством, отдавали его при обращении в христианство в общее владение, и чтобы все по-братски и в равенстве с этих богатств жили.

Так организовывались первые христианские общины. «Эти люди — описывает один современник [неустановленный источник], — за ничто почитают богатство, но весьма хвалят совместное владение и нет среди них никого, кто был бы богаче других. Они придерживаются правила, согласно которому все, кто желает к ним примкнуть, должны отдать своё имущество в общее пользование, потому не найдёшь среди них ни нужды, ни избытка, всем владеют вместе как братья. Не живут они в каком-либо городе по отдельности, но в каждом городе у них свои дома, и если люди, принадлежащие к их религии, прибывают к ним с чужбины, то делят с ними своё имущество, которое те могут использовать как своё собственное. Эти люди принимают друг друга, даже если никогда раньше не встречались, и общаются друг с другом так, словно дружили всю жизнь. Когда путешествуют они по стране, то не берут с собой ничего, кроме оружия для защиты от разбойников. В каждом городе у них есть управляющий, который уделяет прибывшим одежду и пищу… Между собой они не торгуют, но когда кто-то даёт что-то другому нуждающемуся, то взамен он тоже получает то, что ему нужно. И даже если кто не может ничего предложить взамен, то всё равно может смело требовать от каждого то, в чём нуждается».

Также в деяниях апостолов (IV, 32, 34, 35) читаем описание первой христианской общины в Иерусалиме: «Никто ничего из имения своего не называл своим, но всё у них было общее. Между ними не было никакой нужды. Не было между ними никого нуждающегося; ибо все, которые владели землями или домами, продавая их, приносили цену проданного и полагали к ногам Апостолов; и каждому давалось, в чем кто имел нужду».

Один немецкий историк Фогель в 1780 году [неустановленный источник] о первых христианах пишет то же самое: «Каждый христианин, как правило, имел право на имущество всей общины и в случае нехватки мог требовать от состоятельных членов отдать ему столько имущества, сколько ему было необходимо. Каждый христианин мог пользоваться имуществом своих братьев, и христиане, которые чем-либо обладали, не могли отказать своим нуждающимся братьям пользоваться их благами. Например, христианин, не имевший дома, мог требовать от другого христианина, который обладал двумя или тремя домами, чтобы тот предоставим ему жильё, однако право собственности оставалось у владельца. Но по праву общего пользования место проживания должно было быть предоставлено нуждающемуся». Движимое имущество и деньги передавались в общую кассу, а управляющий, выбранный из числа братьев-христиан, делил общее имущество между всеми.

Более того. Общее пользование было настолько продвинуто, что в первых христианских общинах ежедневный приём пищи обычно происходил за общими столами, как это описано в деяниях апостолов. Таким образом семейная жизнь первых христиан была фактически упразднена, и все отдельные христианские семьи какого-либо города жили вместе, как одна большая семья. Наконец, стоит добавить, что-то, что некоторые священники пытаются в своём невежестве или злобе приписать социал-демократам, а именно — обобществление жён, о чём социал-демократы, естественно, совсем не думают, так как считают это постыдным и животноподобным извращением супружеских отношений, — в некоторой степени действительно практиковалось у первых христиан. Идея общей собственности, коммунизма, так неприятная и противная сегодняшнему духовенству, так была мила первым христианам, что некоторые секты, как, например, секта гностиков, известная под названием Адамитов [или адамиа́не, адамитя́не], во втором столетии по рождестве Христовом проповедовала, что все мужья и жёны должны жить друг с другом без различения, и эта община жила в соответствии с этим учением.

III.

Так в первом и втором столетии христиане были страстными последователями коммунизма. Но этот коммунизм пользования готовой продукцией, не основанный на коммунизме труда, вовсе не мог улучшить положение общества в то время, не мог устранить неравенство между людьми и пропасти между богачами и бедняками. Поскольку средства производства, главным образом земля, оставались частной собственностью, и поскольку работа на общество продолжала основываться на рабовладении, то богатства, создаваемые трудом, по-прежнему стекались к немногим владельцам, а народ оставался без средств к существованию, которые продолажал получать лишь по милости богачей, как милостыню.

Если одни люди, и это относительно небольшая горстка людей, владеют исключительным правом на все земли, леса и пастбища, все стада и хозяйственные постройки, все мастерские, инструменты и материалы для производства, а другие — подавляющее большинство людей — не владеют ничем, чем и на чём могли бы зарабатывать, то в таких условиях никакое равенство между людьми возникнуть никак не может, тогда неизбежно будут существовать богатые и бедные, изобилие и нищета. Предположим, например, что сегодня эти богатые господа, склонившиеся к христианскому учению, отдадут на общее пользование народа и разделят между нуждающимися все свои деньги и всё произведённые блага, которыми они обладают в зерне, фруктах, одежде, мясном скоте и так далее. Каков будет результат? Только тот, что на несколько недель исчезнет нужда и люди в какой-то мере накормятся и оденутся. Но эти вещи быстро исчерпываются. По прошествии очень короткого времени ничем не владеющий народ, употребив распределённые богатства, снова окажется с пустыми руками, а владельцы земли и орудий труда будут способны руками рабочих — некогда рабов — производить дальше столько, сколько душе угодно; и всё быстро сделается как было. Потому социал-демократы сегодня смотрят по-другому, нежели коммунисты-христиане, и говорят: мы не требуем, чтобы богачи делились с пролетариатом, мы не хотим никакой милостыни или подачки, потому что это не избавит от неравенства между людьми. Мы хотим не того, чтобы богачи делились с бедными, но чтобы не было ни богатых, ни бедных вообще. А это возможно только тогда, если источник всякого богатства — земля и любые другие средства и инструменты труда — будут совместно принадлежать всему трудящемуся народу, который будет производить сам для себя необходимые предметы по потребностям всех. — Первые же христиане хотели нужду огромного безработного пролетариата покрыть постоянным поделом богатств, отдаваемых богачами, но означало это то же самое, что черпать воду решетом.

Мало того. Христианский коммунизм не только не мог изменить и улучшить общественных отношений, но не мог и сам долго продержаться.

Поначалу, пока исповедующих новое евангелие было мало, пока они составляли лишь небольшую секту ревнителей среди римского общества, было возможно отдавать имение на общее разделение, на общие приёмы пищи и часто проживание под одной крышей.

Но по мере того, как к христианству присоединялось всё больше людей, когда общины распространились уже по всему государству, общая жизнь его сторонников становилась всё более сложной. Обычай совместных ежедневных приёмов пищи вскоре совсем исчез, и в то же время пожертвование своего имущества на общее пользование приобрело уже иной характер. Поскольку теперь христиане уже не жили как одна семья, но каждый должен был сам заботиться о своей семье, то и в общее пользование братьями-христианами отдавать начали не всё имение, а только то, что оставалось после обеспечения нужд собственной семьи. То, что отныне более состоятельные отдавали христианскому обществу, было уже не участием в коммунистическом сосуществовании, а лишь жертвой другим несостоятельным братьям, это уже было благотворительностью, милостыней. И с тех пор как богатые христиане перестали сами пользоваться общим имуществом и отдавали лишь часть для других, с тех пор и эта часть, отданная для бедных братьев, была разной, большей или меньшей, в зависимости от воли и характера отдельных верующих. Таким образом постепенно внутри христианской общины возникло то же неравенство между богатыми и бедными, которое существовало в римском обществе и с которым поднимались на борьбу первые христиане. Лишь бедные христиане-пролетарии питались теперь вместе за счёт общины верующих, которая их обеспечивала, богатые же держались вдали от таких трапез, жертвуя на них часть своих излишеств. Так что фактически среди христиан повторились те же отношения между народом, живущим милостыней, и меньшинства богатых, бросающих милостыню, которое царило в римском обществе. Отцы церкви ещё долго боролись с этим проникновением социального неравенства внутрь христианской общины пламенными словами, ругая богатых и постоянно призывая к возвращению к коммунизму первых апостолов.

Святой Василий [Великий (Кесарийский)], например, в четвёртом веке после Христа, так упрекал богатых: «О, убогие, как желаете оправдаться перед судиёй небесным? Отвечаете мне: какой грех мы совершаем, когда оставляем себе лишь то, что нам принадлежит? Я же вас спрашиваю: что называете вашей собственностью? От кого получили её?.. Как же богатеют богатые, если не путем завладения вещами, принадлежащими всем? Если бы всякий брал лишь то, что нужно для поддержания его жизни, оставляя излишек другим, то не было бы ни бедных, ни богатых».

Ревностнее всех призывал к возвращению христиан к первоначальному коммунизму апостолов Иоанн Хризостом [(Златоуст)], патриарх Константинопольский, рождённый в Антиохии в 347 году, а умерший в изгнании в Армении в 407 году. В своей одиннадцатой проповеди по деяниям апостолов этот проповедник говорил:

«„И великая благодать была на всех их [(апостолах) и не было между ними никого нуждающего [Деяния 33, 34]. И потому так было, что ничего из имения своего никто не называл своим, но всё у них было общее [ср. Деяния 32]].“ Потому что благодать — в том, что никто не был беден, то есть, от великого усердия дающих никто не был в бедности. Не часть одну они давали, а другую оставляли у себя; и (отдавая) всё, не (считали) за своё. Они изгнали из среды себя неравенство и жили в большом изобилии; притом делали это с великою честью. Так они не смели отдавать в руки (апостолов) и не с надменностью отдавали, но приносили к ногам их и предоставляли им быть распорядителями и делали их господами, так что издержки делались уже как из общего (имения), а не как из своего. Это предохраняло их и от тщеславия».

«Если бы так было и теперь, то мы жили бы с большею приятностью — и богатые, и бедные. Как бедным, так и богатым было бы приятно.[… Поскольку жертвующие] не делались [бы] бедными, но и бедных делали [бы] богатыми».

«Но изобразим теперь это словом: пусть все продадут всё, что имеют, и принесут на средину, — только словом говорю; никто не смущайся — ни богатый, ни бедный. Сколько, думаете, было бы собрано золота? Я полагаю, — с точностью сказать нельзя, — что если бы все мужчины и все женщины принесли сюда свои деньги, если бы отдали и поля, и имения, и жилища (не говорю о рабах — их тогда не было, быть может, отпускали их [первые христиане] на волю), то, вероятно, собралось бы тысяча тысяч литров золота или лучше сказать даже два и три раза столько. Скажите, в самом деле, сколько теперь вообще жителей в нашем городе [Константинополе]? Сколько, думаете вы, в нём христиан? [Не] думаете ли, что сто тысяч, а прочие язычники и иудеи? Сколько же тысяч золота было бы собрано? А как велико число бедных? Не думаю, чтобы больше пятидесяти тысяч. И чтобы кормить их каждый день, много ли было бы нужно? При общем содержании и за общим столом, конечно, не потребовалось бы больших издержек. Что же, скажут, мы будем делать, когда истратим свои средства? Ужели ты думаешь, что можно когда-нибудь дойти до этого состояния? Не в тысячи ли раз больше была бы благодать Божия? Не изливалась ли бы благодать Божия обильно? И что же? Не сделали бы мы землю небом? Если между тремя и пятью тысячами [первых христиан] это совершалось с такою славою, и никто из них не жаловался на бедность, — то не тем ли более в таком множестве? Даже и из внешних (нехристиан) кто не сделал бы приношения?»

«А чтобы видеть, что разделение сопряжено с убытками и производит бедность, представим себе дом, в котором десять человек детей, жена и муж: она, положим, прядёт пряжу, а он получает доходы отвне. Скажи же мне, когда больше издержат они, вместе ли питаясь и живя в одном доме, или разделившись? Очевидно, что разделившись; если десятеро детей захотят разделиться, то понадобится десять домов, десять трапез, десять слуг и постольку же прочих принадлежностей. И там, где много рабов, не для того ли все они имеют общий стол, чтобы меньше было издержек? Разделение всегда производит убыток, а единомыслие и согласие — прибыль. Так живут теперь в монастырях, как (жили) некогда верные. И умер ли кто с голода? Напротив, кто не был удовлетворен с большим изобилием? А теперь люди боятся этого больше, нежели броситься в неизмеримое и беспредельное море. Но, если бы мы сделали опыт, тогда отважились бы на это дело. И какая была бы благодать? Если тогда, когда не было верных, кроме лишь трех и пяти тысяч, когда все по вселенной были врагами (веры), когда ни откуда не ожидали утешения, они столь смело приступили к этому делу, то не тем ли более это возможно теперь, когда, по благодати Божией, везде по вселенной (находятся) верные? И остался ли бы тогда кто язычником? Я, по крайней мере, думаю, никто: таким образом, мы всех склонили бы и привлекли бы к себе»

Такие горячие призывы и проповеди Иоанна Хризостома остались безрезультатными. Никакой попытки установления коммунизма ни в Константинополе, ни где-либо ещё не было сделано. Вместе с распространением христианской религии, которая с начала 4-го века сделалась в Риме господствующей религией, верующие не возвращались к примеру первых апостолов, к общей собственности, и только отдалялись всё дальше от него. Неравенство между богатыми и бедными внутри общины верующих всё больше увеличивалось.

Ещё в шестом веке, то есть спустя 500 лет после рождества Христова, слышим мы призыв Григория Великого [неустановленный источник]: «Не отнимать у других их собственности — этого ещё мало; нельзя считать себя невинным, пока удерживаешь для себя блага, созданные Богом для всех. Кто не даст другим своего имения, тот убийца и душегубец, он оставляет себе то, что могло бы служить для содержания бедных; а потому о нём можно сказать, что он убивает ежедневно столько людей, сколько могло бы жить от его избытка. Делясь с нуждающимися, мы даём им не своё имущество, а принадлежащее им».

Но призывы эти были тщетны. Помешало упорство христиан того времени, которые, безусловно, были ещё чувствительны к проповедям отцов церкви, нежели сегодняшние. Но не впервые в человеческой истории экономические условия оказались сильнее наикрасивейших проповедей. Тот коммунизм, та общность пользования, которую провозглашали первые христиане, не могла бы никак удержаться без совместного труда всего человечества на всей земле и в общих мастерских, а такого общего труда с общими средствами производства в то время невозможно было добиться, поскольку работа, как мы уже говорили, была участью рабов, стоявших вне общества, а не делом свободных людей. Христианство с самого начала не предприняло и не могло предпринять упразднения неравенства в труде и в обладании средствами труда, потому усилия его по устранению неравенства распределения богатств были безнадёжны. Вот почему голоса отцов церкви, призывавших вернуться к коммунизму, должны были остаться воплем в пустыне. Но вскоре и те голоса становятся всё более редкими, пока совсем не исчезают. Отцы церкви сами перестают уже призывать к общности и разделению богатств, поскольку по образу общины верующих и сама церковь переменилась в корне.

IV.

Сначала, когда число христиан было ещё небольшим, полноценного [в современном смысле] духовенства вовсе не было. В каждом городе верующие собирались, образуя самостоятельную религиозную общину, которая выбирала среди себя для руководства богослужением и исполнения религиозных обрядов каждый раз одного из братьев. Епископом и пресвитером тогда мог быть кто угодно из верующих, это были временные выборные должности, не дающие никакой власти, кроме той, которой община добровольно в их руки вкладывала, и совершенно безвозмездная. По мере того, однако, как число приверженцев [христианства] росло и общины становились всё более многочисленными и богатыми, управление делами общины и проведение богослужения начало делаться занятием, требующим много времени и всецелого посвящения. Поскольку с заданием этим уже не могли справляться отдельные братья-христиане, выполняя при этом собственные дела, начали выбирать членов общины на духовные должности как на отдельное занятие. За этим последовало, что служители эти уже должны были за своё посвящение делам церкви и общины получать какое-то вознаграждение, которое бы позволило им жить. Таким образом в лоне христианской общины возникло новое разделение: из собрания верующих выделилась группа особых служителей церкви — духовенство. К неравенству между богатыми и бедными добавилось новое неравенство: между духовенством и народом. Сначала выбираемые из равных себе верующих для временной заботы об общине в церковном служении, духовенство скоро возвысилось до касты людей, стоящих над народом. Чем больше христианских общин появлялось во всех городах великого римского государства, тем больше христиане, преследуемые со стороны правительства и иноверцев, чувствовали потребность в объединении друг с другом ради увеличения своей силы. Разбросанные общины начинают объединяться в одну церковь на всей территории государства, но это объединение уже прежде всего объединение не народа, а духовенства. В четвёртом столетии от рождества Христова духовенство отдельных общин начинает регулярно съезжаться на соборы; первый такой соборы прошёл в Никее в 325 году. Так духовенство тесно объединилось в одно сословие, отдельное от народа. При том среди духовенства на соборах, естественно, председательствовали епископы наиболее сильных и богатых общин, и поэтому епископ христианской общины в городе Риме вскоре стал главой всего христианства как глава церкви, папа. Так образовалась иерархия духовенства, которое всё более отделялось от народа и всё больше над ним возвышалось.

Вместе с тем изменились также экономические отношения народа и духовенства. Раньше всё, что более богатые члены церкви жертвовали для общества, считалось исключительно фондом бедного народа. Потом из того же самого фонда начали выдавать всё большую часть в качестве платы для духовенства, а также на обеспечение потребностей церкви. Когда с начала четвёртого столетия христианство стало объявлено в Риме главенствующей религией, то есть единственной, признаваемой и поддерживаемой правительством, и преследования христиан закончились, богослужения перестали проводиться в подземельях или скромных комнатах, но ради них начали строить церкви, и всё более величественные. Расходы на это всё сильнее истощали фонд бедных. Уже в пятом столетии после Христа доходы церкви разделялись на четыре равные части, из которых одну забирал епископ, одну — остальное низшее духовенство, одна шла на строительство и поддержание церквей, и только одна четвёртая часть была предназначена на поддержание бедных. Весь бедный христианский народ вместе получал теперь столько же, сколько брал один епископ. А со временем вообще перестали выделять какую-либо оговорённую часть для бедных. Чем стремительнее высшее духовенство возносилось и росло в могуществе, тем скорее верующий народ утрачивал всякий контроль над имуществом и доходами церкви. Епископы давали бедным столько, сколько считали нужным. Народ теперь сам клянчил милостыню у своего собственного духовенства.

Но это ещё не всё. Сначала все дары христианских верующих в основном были добровольными, но со временем духовенство, особенно после того, как религия была признана государственной, начало требовать пожертвований принудительно от всех верующих, как богатых, так и бедных. В шестом столетии духовенством был учреждён особый церковный налог: десятина (то есть десятая часть урожая, десятая часть скота и т. д.). Этот налог упал новым ярмом на шею народа и в последующих Средневековье стал бичом божьим для бедных, выжимаемых крепостничеством крестьян. Десятина взималась с каждой пяди земли, со всех благ, и за господ должен был в кровавом поте отрабатывать её крепостной крестьянин. Теперь уже не только бедный люд не получал от церкви помощи и поддержки, но наоборот, церковь присоединилась к другим эксплуататорам и обирателям народа: к князьям, помещикам и ростовщикам.

И когда в Средние века благодаря крепостному праву трудящийся народ всё больше и больше погружался в пучину бедствия, духовенство всё больше богатело. Помимо доходов от десятины и других налогов и сборов, церковь получала в то время огромные пожертвования и наследства от благочестивых богачей или богатых распутников обоего пола, которые щедрым завещанием в пользу церкви хотели искупить в последний час свою греховную жизнь. В пользу церкви жертвовались и завещались деньги, дома, целые деревни вместе с крепостными, а иногда трудовые повинности и земельные ренты. Таким образом в руках духовенства скопились невероятные богатства. И теперь клир перестал быть только управляющим порученным ему церковным имуществом, то есть общины верующих или, по крайней мере, бедной братии. В двенадцатом столетии духовенство открыто провозгласило и провернуло закон, якобы вытекающий из слов святого писания, что все богатства церкви это не имущество общины верующих, а частная собственность духовенства, а прежде всего его главы — папы. Духовные должности таким образом становились лучшим способом добиться больших доходов и богатств, и каждый из духовенства, распоряжаясь церковным имуществом как своей собственностью, щедро обеспечивал им своих родных, детей и внуков. Поскольку церковное имущество таким образом было значительно раздроблено и таяло в руках семей духовенства, папы позаботились о сохранении богатства в целости и сохранности, объявив себя верховными собственниками церковного имущества, а вместе с тем введя целибат, или безбрачие духовенства, чтобы избежать дробления имущества по наследованию. Целибат был сначала введён уже в 11-м веке, но под сильным сопротивлением священников всеобще принят был лишь в конце 13-го столетия. А чтобы ни одного кусочка богатства не уходил из рук церкви, папа Бонифаций VIII в 1297 году издал указ, запрещающий кому-либо из духовенства какое-либо дарение своих доходов светским людям без папского дозволения.

Так церковь сосредоточила в своих руках неизмеримые богатства, особенно в землях. Во всех христианских странах духовенство сделалось крупнейшим землевладельцем. Обычно оно обладало третьей частью всех земель в государстве, а иногда даже больше. Таким образом, на всех королевских, княжеских и дворянских землях крестьяне, помимо своей крепостной зависимости, должны были платить десятину духовенству, а на огромных земельных участках церковных владений миллионы крестьян и сотни тысяч ремесленников работали непосредственно на епископов, архиепископов, каноников, приходских настоятелей и монастыри. Среди господ-эксплуататоров народа в Средние века, в период господства феодализма, церковь была самым могущественным господином и эксплуататором. Например, во Франции перед Великой революцией, т. е. к концу 18-го века, духовенству принадлежала пятая часть всей земли Франции, с чего оно получало годовой доход около 100 миллионов франков *).

*) Франк — это французская монета, в настоящее время стоимостью около 38 копеек [т. е. около 5 бутылок молока], а в то время она была значительно дороже.

Десятины, собираемые с частных владений, составляли 23 миллиона. С этого содержались и кормились 2 800 прелатов и надвикариев, 5 600 аббатов и приоров, 60 000 настоятелей и викариев, а в монастырях — 24 000 монахов и 36 000 монахинь. Вся эта невероятная армия клира была полностью освобождена от налогов и от военной службы, и отдавала лишь в годы всеобщих бедствий, таких как войны, неурожаи, эпидемии, «добровольный налог» в казну государства, который, однако, не превышал 16 миллионов франков.

Так обеспеченное духовенство сотворило вместе с землевладельцами-дворянами одно сословие, господствующее над бедным народом и живущее от его крови и пота. Высшие церковные должности, как наиболее доходные, были всегда раздаваемы дворянам и удерживались в дворянских семьях. Поэтому духовенство во времена крепостного права всегда держалось рука об руку с дворянством, поддерживало его господство, и вместе с ним сдирало последнюю шкуру с народа, убеждая его терпеливо и безропотно сносить нужду и унижение. Духовенство было также заклятым врагом городского и сельского народа, когда тот, наконец, поднялся в революции, чтобы устранить крепостную эксплуатацию и добиться для себя человеческих прав. Что правда, внутри церковной иерархии было тоже два класса: высшее духовенство взимало всё богатство для себя, а массам сельских приходских настоятелей отводились нищенские приходы, приносящие, например, во Франции годовой доход от 500 до 2000 франков. Этот увечный низший класс клира бунтовал против высшего клира и во время Великой Революции, которая разразилась в 1789 году, объединившись с борющимся против власти светских и духовных господ народом.

V.

Так с ходом времени отношение церкви к людям стало совершенно перевёрнуто с ног на голову. Христианство возникло как евангелие утешения для класса лишённых наследства и бедных. Изначально было оно учением против общественного неравенства и проповедовало общность богатств для ликвидации неравенства между богатыми и бедными. Но потихоньку церковь превратилась из убежища равенства и братства в нового распространителя неравенства и вреда. Бросив борьбу с частной собственностью, которую вели первые апостолы христианства, духовенство начало само собирать и прибирать к рукам богатства и присоединилось к классу господ, то есть к тем, кто живёт эксплуатацией труда народа и господствуя над ним. В Средние века, когда феодальная знать господствовала над крепостными крестьянами, церковь была на стороне правящего дворянского класса и охраняла всеми силами его правление от революции. Затем, в конце 18-го века во Франции и в середине 19-го века во всей центральной Европе, когда народ в революции устранил крепостное право и привилегии знати, началось господство современного капитализма, и тогда церковь присоединилась снова к классу господствующих — к торговой и промышленной буржуазии. Теперь, с ходом времени, духовенство не обладает уже такими большими землями, как прежде, но зато обладает капиталами и старается спекулировать ими так, чтобы получить как можно больше выгоды от эксплуатации промышленного и торгового труда народа, как это делают капиталисты. Так, например, католическая церковь в Австрии, согласно собственным церковным реестрам (шесть лет назад), имела активы на сумму более 813 миллионов крон *), из них примерно 300 миллионов в землях и недвижимости, 387 миллионов в облигациях, т. е. в различных ценных бумагах, приносящих проценты, и 70 миллионов церковь давала взаймы под хорошие проценты частным эксплуататорам — фабрикантам, биржевикам и т. д. Таким образом церковь превратилась из средневекового феодала в современного промышленного и финансового капиталиста, и как раньше она принадлежала к классу, который выжимал кровь и пот крепостного, так сегодня принадлежит к классу, что обогащается за счёт эксплуатации фабричных и сельских рабочих, живёт эксплуатацией пролетариата.

*) Крона — это австрийская монета, равная 40 копейкам.

Это изменение сильнее всего заметно в монастырях. В некоторых странах, таких как Германия и Россия, католические монастыри уже давно запрещены и ликвидированы. Но там, где по сей день они сохранились, как во Франции, Италии и Испании, там видно, насколько церковь стала участницей господствующего сегодня над народом капитализма.

В Средние века монастыри всё ещё оставались последним прибежищем бедняков. Там угнетённый народ укрывался от строгости светских князей и сеньоров, от ужасов войны, там искал хлеба и крыши над головой в крайней нужде. И монастыри тогда не отказывали в куске хлеба и ложке супа нуждающимся. Ведь нельзя забывать, что в Средние века, когда ещё не существовало такой обширной торговли товарами, как сегодня, каждый двор и каждый монастырь почти всё для себя производил руками крепостных крестьян и ремесленников, и запасы не всегда могли быть реализованы. Когда зерно, овощи, древесина и молочные продукты скапливались в бо́льшем количестве, чем монастырь мог использовать для себя, остальное теряло почти всякую ценность. Продавать это было некому, да и хранить всё про запас не всегда было возможно. Потому монастыри охотно кормили и укрывали бедный народ, уделяя ему немного того, что сами выжимали из подданных крепостных крестьян, тем более что в те времена делал то же самое и каждый крупный дворянский двор. Но для монастырей всегда особенно выгодна была благотворительность, поскольку обретая известность как приют для бедных, они получали огромные пожертвования и завещания от влиятельных и богатых.

Когда же, однако, наступили времена товарного производства и капиталистической промышленности и каждая вещь в хозяйстве набрала цену и стала предметом торговли, монастыри и дворы господ из числа духовенства ликвидировали всю свою благотворительность и закрыли перед бедными ворота. Тогда бедный народ уже не могли найти убежища и поддержки нигде, и потому среди прочего, в начале господства капитализма в 18-м веке, когда рабочие ещё совершенно не были организованы против эксплуатации, наступила в основных промышленных странах, таких как Англия и Франция, такая страшная нищета среди людей, чему пример человечество переживало лишь 18 столетий назад, во времена упадка Римской империи.

Но тогда христианская церковь выступила с поддержкой погибавшего от нужды римского пролетариата евангелием коммунизма, общей собственности, равенства и братства, а сейчас, при господстве капитала, церковь поступает совершенно иначе. Она поторопилась сама извлечь выгоду из той нужды, в которую впал простой люд, чтобы эти дешёвые рабочие руки впрячь в работу на себя и для собственного обогащения. Монастыри стали притонами капиталистической эксплуатации притом в самой её отвратительной форме, поскольку пользуются работой женщин и детей. Громкий пример такого немилосердного использования детей наших дней явил миру процесс, открытый против монастыря «Доброго Пастыря» во Франции в 1903 году, где девочки по 12, 10 и 9 лет были принуждены в течение целого дня без отдыха тяжело работать, за счёт чего теряли зрение и здоровье, причём кормили их жалким образом и содержали как в самой суровой тюрьме. [Это, увы, не единственный пример].

Сегодня монастыри и во Франции уже почти упразднены, и вместе с тем церковь утрачивает возможность непосредственной капиталистической эксплуатации. Так же уже давно везде устранены десятины, этот бич крепостного крестьянина. Но духовенство и сегодня обладает ещё множеством разных способов обирания трудящихся людей с помощью введения платы за мессы, свадьбы, похороны, крещения, различных диспенсаций [освобождений от различных религиозных обязательств]. Правительства, дружащие с клиром, принуждают население платить им на каждом шагу, и кроме того, везде, кроме Соединенных Штатов Америки и Швейцарии, где религия объявлена частным делом, церковь получает от правительства толстые жалованья, на которые, естественно, трудится народ. Например, во Франции католический клир получает сегодня 40 миллионов франков государственной пенсии. Если брать всё вместе, церковь сегодня живёт вместе с правительством и классом капиталистов за счёт тяжёлого труда эксплуатируемых миллионов народа. Какие доходы имеет сегодня церковь, это былое убежище униженных и обездоленных, показывают, например, цифры доходов католического клира в Австрии. Шесть лет назад церковные доходы во всей Австрии составляли в год 60 миллионов крон. Расходы составили тогда всего 35 миллионов, так что церковь в одном лишь году «отщипнула» от крови и пота трудящегося народа 25 миллионов. Если брать конкретные примеры, то:

Архиепископство венское имеет годовой доход 300 тысяч корон, расходов — менее половины этой суммы; чистая «экономия» составляет около 150 тысяч ежегодно; недвижимое имущество этого архиепископства оценивается примерно в 7 миллионов.

Пражское архиепископство обладает годовым доходом более полумиллиона, расходами около 300 тысяч; имуществом — почти на 11 миллионов.

Оломоуцкое архиепископство имеет доход более полумиллиона, расходы около 400 тысяч; имущество на более чем 14 миллионов.

Не хуже грабит население и мелкий клир, который обычно жалуется на свою бедность и жестокость народа. В Австрии годовой доход приходов составляет свыше 35 миллионов крон, а расходов имеет всего 21 миллион, так что годовые «сбережения» приходских священников составляют всего 14 миллионов. Общая оценка приходских имений в Австрии превышает 450 миллионов. Наконец, и монастыри тоже имели «чистый доход», то есть за вычетом расходов, уже пять лет назад более 5 миллионов в год, и это богатство растёт с каждым годом по мере роста бедности среди народа, эксплуатируемого капитализмом и государством. И то же, что и в Австрии, происходит и у нас в стране, и повсюду.

VI.

Теперь, познакомившись вкратце с историей церкви и клира, мы уже не должны удивляться тому, что, а наши дни духовенство встало по сторону царского правительства и капиталистов, осуждая ведущих борьбу за лучшую жизнь революционных рабочих.

Сознательные рабочие социал-демократы стремятся к тому, чтобы делать явной в обществе как раз ту идею общественного равенства и братства между людьми, которая была основой христианской церкви у самых её истоков. Это равенство, которое было невозможным ни тогда, в обществе, основанном на рабстве, ни позднее, при господстве крепостного права, становится возможным сейчас, когда во всём мире начала господствовать капиталистическая промышленность. То, что не смогли сделать апостолы христианства своими пламенными проповедями против эгоистичных богачей, могут добиться в недалёком будущем современные пролетарии, класс сознательных рабочих, завладев во всех странах политической властью и отобрав у капиталистов-эксплуататоров фабрики, земли и все средства труда в общественное владение всех трудящихся. Коммунизм, к которому стремится социал-демократия, это уже не та общность пользования неработающих попрошаек, с которыми делятся богатые, но общность добросовестного труда и справедливого пользования общими плодами этого труда. Социализм — это уже не разделение богатых с бедными, но устранение самого различия между богатыми и бедными путём установления равной обязанности труда для всех трудоспособных и устранение самой эксплуатации одних людей другими.

Чтобы установить этот социалистический порядок, рабочие во всех странах должны организоваться в рабочую социал-демократическую партию, которая стремится к этой цели. Именно потому социал-демократия, повышение сознательности среди рабочих, рабочее движение — самые ненавистные вещи для классов, которые сегодня владеют и живут за счёт эксплуатации рабочего труда. Но и клир, и вся церковь [в своей иерархии] тоже принадлежит к этим господствующим классам. Все эти огромные богатства, накопленные церковью, происходят, как нажитые без труда, от эксплуатации и угнетения трудящихся. Поместья архиепископов и епископов, монастырей и приходов так же куплены кровавым потом трудящихся, городских и сельских, так же как и поместья фабрикантов, купцов и земельных магнатов. Откуда ещё берутся эти пожертвования и завещания богатых людей в пользу церквей? Очевидно, что не от собственной работы этих богатых богомольцев, но от эксплуатации рабочих, которые на них работали: в прошлом эти богатства, пожертвованные клиру, происходили от эксплуатации крепостного крестьянина, а сегодня — в результате эксплуатации наёмного рабочего. Что же касается жалований, выплачиваемых сегодня правительствами духовенству, то очевидно, что они берутся из общей государственной казны, наполняемой главным образом налогами, которые собираются с простого народа. Таким образом, клир висит на шее народа и живёт за счёт его унижения, угнетения и невежества так же, как весь класс капиталистов. Народ сознательный, борющийся за свои права и за равенство между людьми, для священников сегодня стал таким же ненавистным, как и для всех паразитов-капиталистов, потому что сегодня введение равенства и упразднение эксплуатации нанесло бы смертельный удар духовенству, живущему от эксплуатации и неравенства.

Но самое главное: социализм стремится дать человечеству честное и достойное счастье здесь, на земле, дать всем людям максимально возможное образование и власть в обществе, и именно этого земного счастья всех людей и света в их головах боятся, как призрака, нынешние служители церкви. Как капиталисты заковывали тело народа в кандалы нищеты и рабства, так и клир, помогая капиталистам и ради собственного господства поработил дух народа, боясь, что просвещённый народ, смотрящий на мир и природу открытыми наукой глазами, сбросит господство священников, не будет их считать наивысшей властью и источником всякой благодати на земле. Итак, искажая и фальсифицируя первоначальное учение христианства, которое было направленно именно на земное счастье простых людей, нынешний клир убеждает народ, что тот страдает и терпит унижения не из-за гнусных социальных условий, а по воле небес, по воле провидения. Тем самым церковь убивает в трудящемся народе дух, убивает в нём надежду и волю к лучшему будущему, убивает в нём веру в себя и свои силы, уважение к собственному человеческому достоинству. Нынешние священники с их фальшивыми и отравляющими дух учениями держатся невежеством и унижением народа и хотят также это невежество и унижение сохранить на веки вечные. В пользу этого есть неоспоримые доказательства. В тех странах, где владычествует над умами людей католический клир, таких как Испания и Италия, там также господствует и невежество среди населения, выше уровень пьянства и преступлений. Так, например, возьмём для сравнения две земли в Германии: Баварию и Саксонию. Бавария — главным образом крестьянская область, где католический клир всё ещё имеет большое влияние на народ. Саксония, напротив, высокоразвитая промышленная область, где социал-демократия оказывает уже много лет влияние на рабочее население. В Саксонии, например, почти во всех избирательных округах выбираются только социал-демократы, поэтому эту землю ненавидит буржуазия, которая клеймит её «красной» социал-демократичной. И что же оказывается? Официальная статистика показывает, что если сравнить количество преступлений, совершённых в течение года в католической клерикальной Баварии и в «красной» Саксонии, то (в 1898 году) на каждые 100 000 человек приходилось: серьёзных краж — в Баварии 204, в Саксонии 185; телесных повреждений: — в Баварии 296, в Саксонии 72; лжесвидетельств — в Баварии 4 случая, в Саксонии 1. Также если сравнить количество преступлений в Познани, где господствует католическое духовенство, и в Берлине, где социал-демократия обладает наибольшим влиянием, то окажется, что в Познани их было в том же году 232 на каждые 100 000 человек, а в Берлине — 172. А в Риме, резиденции Папы, в предпоследнем году существования церковного государства, т. е. светской власти пап, в 1869 году в одном лишь месяце за убийство было осуждено 279 человек, ещё 728 — за телесные повреждения, 297 — за грабёж, и 21 — за поджог! Вот каковы плоды исключительного господства духовенства над умами бедного населения.

Это, разумеется, не означает, будто духовенство поощряло преступления, наоборот, священники часто громко высказываются против воровства, грабежа и пьянства. Но, как известно, люди воруют, грабят и пьют не из упрямства или удовольствия, а по двум причинам: из-за нищеты и невежества. И потому тот, кто поддерживает в людях нужду и невежество, как это делает духовенство, кто убивает в людях волю и энергию для выхода из нужды и невежества, кто мешает всяческими способами тем, кто хочет народ просветить и поднять из нищеты, тот несёт такую же ответственность за ширящиеся преступления и пьянство, как если бы подстрекал к ним.

То же самое происходило до недавнего времени в горнодобывающих округах в клерикальной Бельгии, пока социал-демократы не пришли и громко не окликнули несчастного, униженного бельгийского рабочего: встань, рабочий, поднимись из унижения, не пей алкоголь, не склоняй головы от отчаяния, но читай, просвещайся, объединяйся в организации с твоими братьями, борись с эксплуататорами, которые тебя обдирают, и вырвешься из нищеты, будешь человеком! [здесь — аллюзия на новозаветный текст]

Так социал-демократы везде приносят людям воскрешение, поддерживают сомневающихся, объединяют слабых в одну силу, открывают глаза невежественным и указывают им путь к освобождению, призывают народ к строительству на земле царства равенства, свободы и любви к ближнему. Служители же церкви несут везде людям только призывы к смирению, сомнение и духовную смерть. Если бы Христос сегодня пришёл на землю, то наверняка поступил бы с этими священниками, епископами и архиепископами, охраняющими богачей, живущими за счёт кровавого пота миллионов, так же как он прежде поступил с торговцами, которых выгнал кнутом из храма, чтобы не оскверняли они дом Божий своей мерзостью.

Поэтому между клиром, желающим сделать вечными нищету и рабство народа, и социал-демократами, несущими народу евангелие освобождения, должна была завязаться смертельная борьба, подобно борьбе между тёмной ночью и восходящим солнцем. Как ночные тени неохотно и с сопротивлением отступают перед рассветом солнца, так и нетопыри церкви хотели бы теперь своими чёрными сутанами покрыть головы людей, чтобы не увидели они прекрасно восходящего света социалистического спасения. И поскольку социализм они не могут победить духом и правдой, то прибегают к насилию и беззаконию. Языком Иуды они распространяют злую клевету на тех, кто открывает глаза народу, ложью и притворством пробуют обесчестить тех, кто жертвуют своей кровью и жизнью ради народа. И, наконец, эти священники — служители золотого тельца — освящают и поддерживают преступления царского правительства, благословляют убийц народа, встают на защиту трона последнего из царей-деспотов, угнетающего народ огнём и мечом, как Нерон в Риме преследовал первых христиан!

Но напрасны эти усилия! Напрасно мечетесь вы, выродившиеся слуги христианства, что сделались ныне слугами Нерона! Напрасно помогаете вы убийцам и мучителям, напрасно осеняете крестным знамением богачей и эксплуататоров народа! Как никакая жестокость и клевета не смогли когда-то остановить победу христианской идеи, той идеи, которую вы осквернили своим служением золотому тельцу, так и никакие усилия сегодня не остановят победу социализма. Сегодня вы всеми своими учениями, всей вашей жизнью — язычники, а мы, несущие евангелие братства и равенства, сегодня обретаем мир, подобно тому, кто когда-то провозглашал:

«Истинно, истинно говорю Вам, удобнее верблюду пройти сквозь игольные уши, нежели богатому войти в Царство Божие» [ср. Евангелие от Матфея 19:23–24]

VII.

Ещё несколько слов в завершение. У духовенства есть два способа борьбы с социал-демократией. Там, где рабочее движение лишь начинает завоёвывать гражданские права, то есть как у нас, и где господствующие классы всё ещё обманываются, думая, что будут способны подавлять его силой, там клир лишь выступает с острыми проповедями, с очернением социалистов, с угрозами в адрес «жадных» рабочих. Там же, где уже правит политическая свобода и рабочая партия становится сильной, как, например, в Германии, во Франции, в Голландии, там духовенство прибегает к другим методам. Волчьи клыки и когти прячет оно под лисьей шкурой и из искреннего врага рабочих становится их фальшивым другом.

Священники тогда начинают сами организовывать работников, организуют «христианские» профсоюзы. Они стараются таким образам ловить рыбу неводом, то есть ловить рабочих в сети своих фальшивых союзов, где учат рабочих покорности прежде, чем те попадут в союзы социал-демократии, которая их учит бороться и защищаться от эксплуатации.

Когда царский режим наконец упадёт под ударом революционного пролетариата Польши и России, и политическая свобода рассветёт и у нас, наверняка мы доживём до момента, когда тот же самый архиепископ Попел [Винценты Теофил] и те же самые священники, ругающие сейчас в церквях борющихся рабочих, начнут резко организовывать рабочих в «христианские» и «национальные» союзы, чтобы опять обманывать их. Уже сейчас у нас намечается эта кротовья работа в союзах «Народной демократии» [Национально-демократическая партия], которая станет будущим партнёром священников, да и сегодня уже помогает им очернять социал-демократию. Потому рабочие должны быть готовы, чтобы завтра, когда победит революция и будут введены политические свободы, не вестись на сладкие слова тех, кто сегодня смеет с амвонов выступать в защиту царского правительства, убивающего рабочих, и власти капитала, доводящего народ до нищеты. Чтобы защититься от этой враждебности духовенства сегодня, во времена революции, и от его предательской дружбы завтра, после революции, рабочие должны спешно организоваться в свою рабочую партию и присоединиться к социал-демократии. А на все нападки священников у сознательных рабочих должен быть один ответ:

Социал-демократия не отказывает никому в вере и с религией не борется. Напротив, требует она полной свободы совести для каждого и уважения к любой вере и убеждениям.
Но если священники намерены злоупотреблять церковной кафедрой и пользоваться ею как средством политической борьбы против рабочего класса, то рабочие обратятся против них, как и против всех врагов своих прав и своего освобождения. Потому что тот, кто защищает эксплуататоров и угнетателей и желает увековечить текущий подлый общественный порядок, тот смертельный враг народа, и не важно, носит ли он сутану священника или полицейскую форму.

Приложение [*]

Поскольку во всех странах среди клира есть и исключения, то есть такие представители духовенства, которые, будучи честными служителями христианского учения, а не слугами золотого тельца, признают и хвалят стремления социал-демократии, мы приведём здесь слова, сказанные несколькими такими людьми, дабы пристыдить наших священников, сражающихся в защиту кнута и капитала.

[перевод приложения будет дополнен позже]

* * *

Если Вы обнаружили ошибку, пожалуйста, сообщите о ней в комментариях.

Для цитирования:
Люксембург Р. [Хмура Ю.] Церковь и социализм (1905). Пер. Ludens Modus (2024) [Электронный ресурс]. URL: https://syg.ma/@ludensmodus/roza-lyuksemburg-cerkov-i-socializm-1905