Самым странным является наиболее незавершенное и наиболее разьедененное. «Так текучи здесь вещи», — говорит Алиса, вещица остается недостижимой, такой же не доступной, как и понимание логики смысла Делеза для его критиков.

1Появление слова virtualis датируется началом XVI века, хотя примерно до второй половины XVII века, пока не было введено в терминологический словарь второй схоластики, оно встречалось довольно редко. Может показаться, что слово virtualis не означало ничего, кроме чистой возможности, потенции, подлежащей осуществлению в акте, поскольку схоластики отчасти следовали аристотелевской логике, тем не менее оппозиция виртуального-актуального уже не могла лишь дублировать господствовавшую еще со времен Аристотеля оппозицию возможного-актуального. Виртуальное в схоластическом понимании — это нечто идеальное, например Бог — виртуален, но это, конечно, не значит, что он возможен, — он в полной мере реален. И актуализация в схоластике — это переход не из потенции в акт, а из виртуального в актуальное. Отголоски такого понимания реального и виртуального мы находим и у Делеза, который также неоднократно обращался и к оппозиции возможного-реального, достаточно подробно рассматриваемой в «Различии и повторении».

Попытки буквального понимания речи — формализация живого языка, с которой сталкиваются герои книг Льюиса Кэролла; в нигах «Алиса в стране чудес», «Алиса в Зазеркалье» речь идет о категории специфических вещей: о событиях, чистых событиях. «События Делеза» — предмет философского рассмотрения.

Измерение требует квантования времени и движения.

Проблема истинности противоположных высказываний раскрывается в дискурсе о смысле; тема смысла важна для понимания человеческого существования, творчества, познания, общения. Под этой проблемой лежит мощный пласт конкретики, представленный логикой, лингвистикой, психолингвистикой, когнитивистикой. Проблема смысла в своем роде нерв современной исследовательской мысли, не распутанный узел. Делез «восстает» в своей интенции против классической традиции теории смысла, он переворачивает мнение о понимании соотношения смысла и нонсенса. Его вывод эпатирует: нонсенс — источник смысла, нонсенс обеспечивает дар смысла (стр. 93), смысл как возникающий эффект.

Поэтическим тропом представляются слова Делеза о «растягивании в двух смыслах-направлениях», двузначность функции «растягивания в двух смыслах-направлениях» и «сущности становления» могут сочетаться друг с другом только в поэзии и в математике. Объективная структура события — неопределенность личного, не является сомнением, внешним по отношению к происходящему, так как событие движется в двух смыслах-направлениях сразу и разрывает субъекта на части. Парадокс — это разрушение смысла, смысла здравого, как единственного возможного, фиксированного тождества, утверждение двух смыслов одновременно и есть парадокс.

Древняя практика экстатического прорицания основана на восприятии воображения. Судьба — единство тел, как собственных следствий и причин в космическом масштабе. Тела — причины событий, события становятся эффектами, в языке это глаголы. Но трех последовательных измерений времени нет, а есть лишь два одновременных прочтения времени, потому что настоящее существует и собирает-поглощает прошлое и будущее. Три раздела времени сливаются в двуликое настоящее.

В описании возникает парадоксальная инстанция, что непрестанно циркулирует по обеим сериям и обеспечивает коммуникацию, инстанция двуликая, представленная в равной степени в означающей и обозначаемой сериях, потому что это двустороннее зеркало. Вещь — слово, слово — вещь. Древняя китайская максима столь популярная у современных анархистов: чтобы обьединиться нужно разьединиться, срабатывает, как универсальная догма и здесь. Я читаю Делеза: «Следовательно, это она (инстанция) обеспечивает схождение двух пробегаемых ею серий, но при условии, что сама же вынуждает серии все время расходиться. Ее свойство быть смещенной в отношении самой себя. Если термины каждой серии смещены — по отношению друг к другу, то как раз потому, что несут в себе абсолютное место», а воображение явно вырисовывает в соответствии с текстом визуальный образ — изображение фунции Лиссажу.

Оно же соответствует двойному скольжению одной серии над и под другой, так они утверждаются в бесконечном не равновесии по отношению друг к другу, и это не маскировка сходства серий под слоем нововведенных вторичных вариаций, а смещение изначальной вариации, без которого бы раздвоение не отсылало бы к несовпадению. К визуальному пониманию такого текста могла бы я отнести и очерченные поверхности странных аттракторов. Поистине нет ничего более странного, чем эта двуликая вещь с двумя неравными и неровными «половинами». Динамика комбинирования тотально поглощает обыденность некой игрой в перемещение фишки по пустым клеткам. То, что мы ищем (парадоксальная инстанция соотношения события к смыслу) никогда не бывает там, где мы его ищем.

Парадокс — это освобождение глубины, выведение события на поверхность и развертывание языка вдоль этого предела.

Юмор — искусство поверхности: «все происходит на границе между вещами и предложениями» отсылает, по меньшей мере, к разочарованию, которое переживает наивное толкование предложений языка как индикаторов и дескрипторов, указывающих на чувственно воспринимаемые вещи и описывающих их.

Язык быстро обнаруживает, что он существует в себе, без опоры на чувственно достоверные вещи.

События — подобно кристаллам — становятся и растут только от границ или на границах. Еще один довод: только тонкий слой земли плодороден.

Мышлению в движении свойственен отказ от ложной, животной глубины, Бог-Логос скользит по поверхностям, допустим «зазеркалья».

Возникает задача уловить смысл события и отпустить бестелесого двойника.

Череда инверсий — поверхность в любом случае как минимум двусторонняя, неразрывность «изнанки» и лицевой части — вот пример уровня глубины.

о победа все равно за Востоком, даже по признанию Делеза: «откуда приходит все здравое, субстанция того, на что уповают, существование того, что невидимо», — очевидно, речь идет о восчувствовании космических Дао-потоков.

Абсурд — то, что существует без значений, что может быть ни истиной, ни ложью. Манифестация же первична априори в отношении обозначения и является его основанием с точки зрения речи, даже если речь безмолвна.

Закономерна тяга к постчеловеческому состоянию реальности, осуществлению разрыва со всем, что было. В широком смысле это посткультура, но тогда деконструктивизм — это тенденция не философии, но антифилософии, в союзе с когито преодолевает бинарность мышления, обеспечивает «третью линию».

Мы, культурологи, рассматриваем культуру как совокупность различий, проясняем различия в природе (имен). Синтез разнородного — обнаружение универсального единого за более чем 20 столетий письменной речи наскучило нам.

Деконструкция — критика трансцендентального, метафизики и вместе с тем всей философии, деконструкция — антифилософия.

Логика Оккама направлена на снятие проблемы универсалий. Выявление смысла похоже на Кэролловскую Охоту на Снарка. Ответить тем, кому достаточно слов, вещей, образов и идей, — трудно.

Существует ли смысл в разуме или в вещах сказать нельзя. У смысла нет ни ментального, ни физического существования. Смысл — есть выражение, и нельзя сказать, что смысл полезен, так как смысл стерилен в своем нейтральном сиянии.

Логика смысла вдохновлена духом практического эмпиризма, ибо он (эмпиризм) знает, как выйти за пределы видимости опыта, не попадая в плен идеи. Деконструкция (разбор, разбирательство): только разрывая круг предложения, разворачивая его подобно ленте мебиуса, мы обнаруживаем отношение смысла как таковое (четвертое среди манифестации, денотации и сигнификации). Смысл всегда двойной смысл, медаль с ее двумя сторонами — слишком банальный образ. События никогда не являются причинами друг друга. «Все будут любить Сильвию, Сильвия будет любить всех». Однако, дуальность: «есть и быть съеденным», проглатывать слова или говорить о еде, — не одно и тоже.

Сериальная форма необходимым образом реализуется в одновременности по крайней мере двух серий. Вас спрашивают: что это? Вы называете, вновь спрашивают: а это? (в отношении уже не к предмету, а к названному имени). Даете определение, образуя таким образом новое. Так можно идти до бесконечности в общении с человеком, не способным к языку.

В реальности так строится управляющая программа — когда имени одного уровня соответствует имя другого уровня, и так вплоть до самого нижнего уровня двоичного числа, за которым следуют уже не слова, а электрические испульсы и их отсутствие.

Образование новых ноэм — определений прежних денотат, средствами языка, превращенное в игру, приводит к значимым результатам — образованию серий имен, отсылающих друг к другу. Эта игра полезна — позволяет мыслить новые языки постгуманистического мира, в машинных языках серии последовательных отсылок образуют регресс от слов языка высокого уровня до двоичного числа, управляющего триггером. Это кибернетическая серия управляющих команд.

К смыслам человеческой речи не имеет отношения и не способна ничего прояснить в них.

Зато можно распространить игру в имена на литературные произведения, и находить в них указанные серии обозначений, и ложно приписывать авторам (Эдгару По, например) пользование «сериями» как инструментом писателя — еще и с выходом через эти серии обозначающих друг друга имен на бессознательное (по Фрейду).

Чем не соблазн? Этому соблазну поддаются философы от лингвистики и психоанализа. За ними следует Делез. Он пишет:

«… когда мы расширяем сериальный метод — чтобы рассмотреть две серии событий, две серии вещей, две серии предложений или две серии выражений, — их однородность лишь кажущаяся. Одна из серий всегда играет роль означающего, тогда как другая — означаемого, даже если эти роли взаимозаменяются при смене точки зрения. Жак Лакан выявил существование двух подобных серий в одной из новелл Эдгара По…».

«Другой пример того же рода Лакан приводит в комментарии к фрейдовскому исследованию Человека-Волка, где существование серий в бессознательном показано Лаканом с очевидностью. Здесь он описывает означаемую отцовскую серию и означающую сыновью серию, выявляя в обеих сериях особую роль специфического элемента: долга». Делез полагает, что открыл особую «сериальную технику», которую используют писатели:«Нетрудно указать авторов, умевших создавать образцовые в формальном отношении сериальные техники. Джойс, например, обеспечивал связь между означающей серией Блум и означаемой серией Улисс, прибегая к богатству и разнообразию таких форм, как археология способов повествования, система соответствий между числами, привлекая удивительные эзотерические слова, используя метод вопроса и ответа, а также вводя поток сознания как множество путей движения мысли…».

Моделировать логически речевое творчество — это задача достойная архитектора бестелесности.

«Мы называем “означающим” любой знак, несущий в себе какой-либо аспект смысла. С другой стороны, мы называем «означаемым» то, что служит в качестве коррелята этого аспекта смысла, то есть то, что дуально этому аспекту. Таким образом, означаемое никогда не является смыслом как таковым. Строго говоря, означаемое — это понятие. В более широком толковании, означаемое — это любая вещь, которая может быть задана на основе того различия, какое данный аспект смысла устанавливает с этой вещью. Выходит, означающее — это, прежде всего, событие, понятое как идеальный логический атрибут положения вещей, а означаемое — положение вещей вместе с его свойствами и реальными отношениями.

Вопрос о терминологических различиях постгуманизма и трансгуманизма остается дискуссионным, дискурсивным, реверсивным. Критики Делеза не видят иной задачи, кроме формализации в рамках создания машинного языка какой-то программы для работы с текстами. Больше того им становится непонятным что считать означаемым и означающим, выступающим для них в этом контексте этаким прокрустовым ложем от лингвистики.

Самым странным является наиболее незавершенное и наиболее разьедененное. «Так текучи здесь вещи», — говорит Алиса, вещица остается недостижимой, такой же не доступной, как и понимание логики смысла Делеза для его критиков.

Литература:

Жиль Делез «Логика смысла» , глава 1-6 «Сериация» — «пересказ» И.Э. Егорычев

Незванов А.С. «Логика смысла» Делеза

Кравец А.С. «Теория смысла Делеза pro e contra»

Трофимов Н.А. «Актуализация компонентов смысла высказывания в эксперссивных речевых актах»

Кутырев В.А. «Философия иного, небытийный смысл трансмодернизма»