Киньяр размывает границы между экфрасисами, разбросанными по «Террасе в Риме», и общим романным повествованием. Биография вымышленного гравера и описания его гравюр не отделены друг от друга. Нет ни специальных маркеров, ни кавычек, ни явных рамок.

Сверхкраткая глава XIII, впрочем, начинается с уведомления: «Гравюра Мари Эдель сухой иглой». Но глаз читателя это уведомление проскакивает. Глаз уже расфокусирован. В первой главе Киньяр предупредил нас: «…люди живут в пространстве, подобно фигурам на фресках».

Минускул (minuscule) — не только обычное французское прилагательное, которое не раз встречается в «Террасе в Риме», но и название популярного шрифта. В этом крошечном романе всё кажется миниатюрным и походит на буквы минускульного шрифта. Зазор между фигурами и их отображениями у Киньяра минимальна.

Что за женщина сидит под деревом в тринадцатой главе? Реальная Мари Адель, изображенная Киньяром, или Мари Адель, изображенная Моумом, изображенным Киньяром? Нацарапан ли персонаж, действует ли он в романе, является ли он реальным историческим лицом — это вопросы без ответа.

Киньяр усложняет мерцающую иерархию репрезентаций частыми отсылками к репрезентациям внешним, реальным или мнимым. В тринадцатой главе — к картине Рембрандта «Хендрикье, входящая в реку». Картина пересказана всего двумя фразами: “Elle a remonté sa robe sur ses deux genoux. Il voit le reflet de ses cuisses blanches dans l’eau étale sous elle”.

Точнее, первой из этих двух фраз: у Рембрандта никакого наблюдателя нет. Есть ли он на гравюре Моума, тоже вопрос, — но наблюдатель точно есть в киньяровском описании гравюры.

Нарочито примитивный киньяровский синтаксис не упрощает, а усложняет роман. Игра отражений усложняет его же больше. Ноги Мари Адель отражаются в воде. Вода (точнее, la lumière de l’eau) отражается в глазах гравера. Гравер отражается в своей гравюре.

Какой во всем этом смысл? Или это всего лишь игра?

Вспомним, что отсылающая к (цветной) картине Рембрандта (монохромная) гравюра выполнена «сухой иглой». Это неслучайная деталь. Для разных сюжетов Моэм использовал разные техники. Сухой иглой выполнены, как выражается французский писатель, лишь «светозарные» творения. На них — только счастливые сцены, люди в минуты умиротворения, чаще — женщины (к примеру, гравюра с фиванской принцессой Антиопой, соблазнённой Зевсом).

И, как минимум, на двух таких гравюрах, кроме Мари Адель, неявно присутствует и сам Моэм. Один раз он «за кадром», другой раз — спиной к зрителю. Обе гравюры так или иначе о любви. И выполнены не «черной манерой», без применения кислоты.

Кислоты, которая уничтожила (вместе с лицом) первую и последнюю любовь самого Моэма.