Donate
Philosophy and Humanities

5 тейков о сложности: анархо-педагогический скетч по краям декораций

Материя медиареальности переменчива: в её потоках стремительно перековывается консенсус о формах познания/повествования; меняются и сами эти формы. Сегодня всё громче звучит представление о том, что высказываниям следует быть:  

а)ультракороткими 

б)ультрапростыми 

в)ультраяркими/ультрадинамичными (или, как сегодня говорят в модных школах письма -"гибридными"). 

г) и, по возможности, развлекательными.

Горячо спорить с этим взглядом мне приходилось не раз, не два и не десять. В рамках подготовки к очередному большому курсу об анархистском образовании эти споры вновь напомнили о себе, и я решила собрать в целое несколько главных контраргументов модным тенденциям системы.

Контртейк 1: Анархистский

Для анархистов всегда был важен тезис о единстве целей и средств. Справедлив он и для сферы познания: средствами, побуждающими к безотчётному накоплению данных, к обмякшему пассивному поглощению — нельзя ни разделить с познающим новое знание, ни даже по-настоящему сагитировать его на активность: на выходе всегда будет получаться в лучшем случае скучающий потребитель с несколькими новыми бледными тезисами-аксессуарами, в худшем — фанатик с дубиной, исписанной правильными формулами. Логика мышления и чувствования работает в других плоскостях, и от маркетинговых формул — даже самых "полезных" — не запускается ничего, кроме полицейского вайба и в очередной раз мутировавшего неолиберального нарциссизма, питающегося от простого соответствия трендовым образам блага. 

Контртейк 2: от Мамардашвили

От чего же "запускается" мышление? Однажды Мамардашвили спросили в аудитории, зачем он на протяжение лекции всё время повторяется, и почему бы не дать все тезисы последовательно и сжато.

На это он возразил так: мышление подобно лесу, и его логика — логика блуждания: увиденное на одном этапе рефлексии предстаёт иным на следующем. Добавим: в этом мышление действительно больше похоже на узор, чем на список, и выстроено как композиция, а не как таблица.

Как и знание, мышление — не про информацию. Именно это так сложно понять изнутри того, что Фрейре проницательно поименовал "банковской концепцией образования" — построенной вокруг логики накопления сухих данных (в перспективе успешно монетизируемой). Однако знание — это не информация, а познание — не её сохранение на жёсткий диск. 

Знание и познание — это активные процессы чувствования и умозрения, доступные только за пределами бюрократического ритуала сбора данных. По очевидным причинам менно их заинтересованы сделать недоступными системы власти. Часто — прибегая к аргументам о "моральной устарелости" или "неуместной сложности/величине". Во всяком случае, именно последние стали излюбленной мишенью успешных проповедников модных школ (видимо, очень уж скучавших на школьной скамье, и теперь решивших взять над ней реванш).

Однако — как и во всех других важных бытийных процессах (от романтических отношений — с их повторяющимися поцелуями, словами и жестами — и до музыкального концерта, который вряд ли кто-то готов слушать в кратком пересказе или в записи с чужого телефона) — если скипнуть "долгую часть", сразу перейдя к легко калькулируемой, ничего хорошего не получится (ни для кого, кроме рынка). Место слияния бытийно-языкового с развлекательно-рыночным — которое так часто птают с "прогрессом", оказалось фатальным для всего живого, на что способен текст. И это заметно уже не только чудаковато-ретроградным апологетам цветущей сложности — даже редакторы крупнейших публицистических издательств (вроде Ф.Фоера) вовсю бьют тревогу о последствиях редукции мыслящей речи к инфантильном утилитаризму языка. И, пора признать, не без оснований.

Контртейк 3: о “выученной беспомощности”

Этатизм убеждает нас в том, что человек не способен к политической субъектности. Именно поэтому ему якобы нужен ментор, руководитель, правитель, система. Увы, за несколько веков многие успели в это уверовать.

Современный маркетинг идёт ещё дальше: он принуждает обывателя (и тех, кто обслуживает его потребности -в том числе, в познании) поверить в то, что он не способен мыслить за пределами формата мультфильма для 6-летних детей, фокусировать внимание больше одной минуты и читать больше одного абзаца за раз. Этот тезис предлагается как исходный в большинстве современных медиа — в том числе претендующих писать на сложные темы (раскрыть которые — вот парадокс! — этим языком просто невозможно, не впав в догматично-шаблонное бормотание всем известных истин).

Императив скудоумия настолько популярен, что отстаивать его готовы даже очень опытные и образованные люди. Однако кроме того, что он ничему не соответствует в эмпирической действительности (проверено путём нехитрых экспериментов с теми, кто никогда не имел опыта чтения книг), он также содержит в себе потайное, совершенно не обоснованное высокомерие: "люди не могут…" (хоть я и могу), "люди не станут…" (хотя мне это раз плюнуть), "сегодня никто не в состоянии…" (хотя я — очень даже). Выходит, что-либо этот "я" — не "человек", не "современные люди", либо этот "я" чем-то онтологически от них отличается. 

Принципиально анархистский тейк здесь таков: ни у кого из нас нет оснований приписывать другим скудоумие и разговаривать с ними языком младенцев. Не впадая в крайность узкопрофессиональных жаргонов, мы вполне можем создавать общие языковые пространства, релевантные сложности нашего мира и событиЯ в нём — даже если от кого-то это потребует раз или два загуглить непонятное (иначе, чёрт возьми, зачем нам вообще гугл?).

Контртейк 4: лингвистический

Любой, кто учил хотя бы один иностранный язык, знает: для понимания общего смысла речи достаточно разобрать хотя 70%. Если в докладе на зарубежной конференциии вы не разобрали 10% слов — считайте, что доклад вы поняли полностью. В том числе потому, что ум имеет свойство достраивать смыслы через контексты, знакомые корни, приставки и суффиксы. В этом смысле даже те 10%, которые не были поняты полностью — всё же были поняты хотя бы частично. В речи носителя своего языка немыслимо столкнуться с ситуацией, когда нам непонятно хотя бы 5% слов. В сложных случаях их можно пересчитать, в крайнем случае, по пальцам двух рук. Это около 1% — число, статистически не влияющее вообще ни на что. Так что совершенно очевидно: нет никакого резона очищать текст/речь от всех слов, которые непонятны ребёнку младше 10 лет — тем более, что в повседневности даже малыши (а отнюдь не только взрослые) постоянно встречают и осваивают новые слова — и здесь маркетинг не стесняется быть на них щедрым, забивая память именами брендов, песнями-одноневками и рекламными слоганами. И одновременно имея наглость прославлять значимость "развития линости" и "освоения новых языков" — но, разумеется, только когда речь заходит о рынке платных услуг.

Контртейк 5: альпинистский

Никто и никогда не ждёт от тренажёрного зала или восхождения в гору, что это будет так же легко, как лежать в ванне. Однако маркетинг был вынужден разработать грандиозную систему аргументации, позволяющей нам легко прощать эти сложности и спортзалу (потому что есть фитнес-индустрия), и горам (прибыльность туризма запредельна). Напротив, всё, что связано с мышлением, преподносится как пассивное сглатывание в положении "пристёгнуто-лёжа" — и в гомеопатических дозах (чем дольше растянут процесс, тем выше итоговый прайс). Как и всякая власть, эта — также держится на полуправде.

Вся же правда в том, что не только воркаут и горы, но и вообще всё в мире — альпинистский трекинг. Мышление и познание — тоже. И дискомфорт в этом пути — не баг "продукта", но часть, а иногда — также и условие маршрута. Чтобы подготовить тело к восхождению в горы, придётся трудиться. Чтобы увидеть новые пропасти вокруг них — придётся выходить в режим "кардио" и терпеть неудобства. Путь познания и мышления — точно так же сопряжён {с увлекательными} усилиями. И если почему-то вдруг удаётся обойтись без них, — скорее всего, это не то, что было анонсировано в туристическом проспекте, и вокруг — просто театральные декорации.

Фідель 🏴
Comment
Share

Building solidarity beyond borders. Everybody can contribute

Syg.ma is a community-run multilingual media platform and translocal archive.
Since 2014, researchers, artists, collectives, and cultural institutions have been publishing their work here

About