"Мы балансируем на оси истории, живем в эпоху массового вымирания, когда партия человеческих взаимоотношений с природой переходит в катастрофический эндшпиль". О.Лэнг

Одна из ярких и по-настоящему захватывающих линий современной философии — исследование растений и образуемых ими онтологических/гносеологических порядков. К этой теме обращены тексты самых разных жанров — от междисциплинарных трактатов на стыке философии и естественнонаучного знания до поэтико-философских эссе в духе Г.Башляра и просто философско-исторической эссеистики. В последней особое место занимают миниатюры Оливии Лэнг, ювелирно собранные в полотно её блестящей работы "Сад против времени".

Красной нитью через них проходит интерес к саду как к точке особого экзистенциального опыта, особого мироощущения, настройки ума и корпореальной сопричастности. Лэнг много пишет о значимости этого опыта, о том, что в обществах классового неравенства многие, слишком многие несправедливо лишены доступа к нему; о том, как многое они теряют в этой обделённости. Ей она противопоставляет надёжное счастье обладание садом, выстраивание собственных отношений с ним — как со сложной семиотической и тактильной системой, как с текстом, как с продолжением собственной мыслящей телесности, переизобретающей свои способы открытости миру.

Однако прослеживая историю этого опыта, преломлённую разными эпохами, дискурсивными перспективами и индивидуальными биографиями, всё же Лэнг отчего-то так и не преодолевает [совершенно не необходимой!] поляризации между обладанием садом и его недосягаемостью. При этом, сам характер её повествования подсказывает, что "Саду против времени" невероятно пошла бы ещё одна глава: о "чужом саде", о садах в опыте номадов — никогда не обладающих ими (как и вообще чем-либо осязаемым), и всё же проживающих этот опыт с ничуть не меньшей интенсивностью и — в своей, особой модальности. Эту главу, определённо, стоило бы написать.

Хотя бы потому что, возможно, именно из хрупкой фигуры, возникающей на пересечении наличия и отсутствия, только и могло бы прийти в архитектуру повседневности снятие конфликта, навязанного разобщённостью капиталом: нечто подлинно новое, нечто, что уже зарождается в форматах временных мастерских для творческих странников (пока что доступных через лишь специальные программы, гранты и заявки профессиональных сообществ).
Действительно, как свидетельствуют пути многих творцов, опыт уединения и взаимодействия с флоральными содружествами, ценен именно самой возможностью этой встречи. В этом смысле, не будет ошибкой заключить, что в обладании собственным садом подлинной ценностью обладает именно как таковой опыт сада, но никак не модальность владения; и лишь в инерциях капиталистической культуры эти две вещи не только некритично смешивают, но и часто принимают одну за другую.

Между тем, нет ничего легче, чем представить себе обладание, которое — несмотря на все усилия владетеля — так и не оборачивается опытом встречи: куда чаще эти регистры параллельны друг другу, нежели сколько-нибудь совпадают. Неслучайно опустошённое и невротичное владение садом, не способное к сколько-нибудь действительной встрече, становится таким популярным сюжетом литературы и кино, обращённых к баумановской критике фигуры "садовника".

Верно и обратное: как часто опыт встречи случается вне каких-либо отношений обладания (обычно сопряжённых, к тому же, либо с изнурительной и многочасовой работой по поддержанию инфраструктуры объекта, либо — что куда хуже — с наёмным трудом). И если сама модальность номадического наиболее релевантна как таковой бездомной заброшенности человека в мире (принятой без читтерства буквального домствования), то именно скольжение по чужим садам — никогда не принадлежащим тебе, но всё же открывающимся к встрече на краткие мгновения — выглядит в этом пути и закономерной задачей, и достойным испытанием: сумеешь ли ты добиться этой встречи в предстоящее краткое мгновение? Сколь многое удастся тебе из неё взять в дальнейший путь? Как она будет вплетена во все последующие? И какие семена этого сада смогут прорасти в тебе (и за твои пределы)?

Кажется, доступность флоральных мест уединения и встречи с другими порядками времени/тактильности — по-настоящему важный сюжет реорганизации ойкумены — одновременно и свободный от императива обладания, и сохраняющий в опыте то самое ценное, чем оно всегда себя оправдывало (но необходимым условием чего всё же никогда не являлось). Насколько иным мог бы быть мир, в котором присутствию открыты не только проспекты, супермаркеты, публичные увеселительные пространства и общественный транспорт, — говорить излишне.
Свободные от единоличной монополии сады, балконы, террасы, заросшие галереи и прочие пространства, где хорошо дышится мысли, а также удобная и налаженная сеть почтительного доступа к ним — многообещающий сюжет в мире, где старомодное обладание не только недоступно большинству людей, но и, вообще говоря, давно утратило всякий смысл. Феноменологические же оттиски сменяющих друг друга не-своих-садов — возможный ценный разворот рефлексии Лэнг, явно способный дополнить её исследовательское полотно.