Кэнселлинг и публичное обвинение появляются тогда, когда право по какой-то причине не срабатывает: либо нет соответствующих законов для защиты определенной группы населения, либо законы есть, но они не используются, либо определенная группа людей оказывается в серой зоне с шатким правовым статусом.

В каких-то случаях кейсы опубличивания заставляют заработать правосудие. Например, во Франции общество было настолько шокировано волной французского metoo, что система перестала настолько рьяно покрывать патриархальное насилие, т. к. оно стало очень дорого обходиться обществу. Появились громкие дела над человеком, который годами опаивал жену снотворным, давал ее насиловать мужчинам за деньги и снимал это на видео, а также дело детского хирурга, который на протяжении всей своей карьеры насиловал детей под наркозом. Многолетнее насилие вскрылось из-за того, что одна маленькая девочка была научена настороженно относиться к непрошенным прикосновениям взрослых, а родители — верить, когда ребенок рассказывает о произошедшем.

В рф люди привыкли к тому, что право не работает, что мы не пожелали бы российского суда и врагу, поэтому долго пытались (безуспешно) разбираться с проблемами, возникающими внутри сообщества, сами. Широко обсуждаемые кейсы насилия или попыток совращения несовершеннолетних показывают, что сообщество культурных работников всегда оказывается расколото и не способно качественно разрешить ни одну ситуацию. Когда речь идет о рукопожатности и возможности сотрудничества, все в итоге сводится к личному выбору каждого отдельного участника сообщества. Отчасти это происходит потому, что оно не является сообществом людей с общими ценностями, где возможны внесудебные решения проблем через товарищеский суд или разговор с медиацией. С другой стороны, четкая судебная процедура именно потому и существует, что без четко расписанных ролей, законов и протоколов, почти невозможно закончить тяжбу. Даже при наличии идеальных условий в виде беспристрастного судьи, эмоционально нейтральных обвинения и защиты, многие тяжбы длятся годами.

Сейчас же сообществу культурных работни_ц в эмиграции нужно отреагировать на куда более сложный кейс, чем сексуализированное насилие в адрес одного или нескольких человек. В ситуации войны России с Украиной, пострадавшие — это похищенные дети и дети на оккупированных территориях, чей правовой статус намеренно размывается рф.

Империи и их государственные институции, в том числе культурные, довольно часто оказываются замешаны в геноциде. Например, в США рабовладение, резня в Талсе, принудительная стерилизация коренных женщин, школы-интернаты, где детям запрещали говорить на их языке, а также никак не отслеживали соблюдение и прав (в связи с чем нередки были изнасилования и убийства детей) с до сих пор не признаны элементами геноцидов. Если нет универсальной инстанции, которая может призвать к ответу мировые державы, то тогда есть ли вообще смысл обращаться к русскоязычному литературному сообществу, которое не объединено ни общими ценностями, ни общим правовыми реалиями, ни географически?

Многие люди в этой ситуации апеллируют к презумпции невиновности. Презумпция невиновности предполагает, что нельзя считать человека виновным, пока это не доказано в суде. Но презумпция невиновности не означает, что нельзя выдвигать обвинения. Если мы пытаемся подавить обвинения, мы во многом подавляем возможность правосудия как такового. Это особенно верно в отношении публичного обвинения, так как — напомню — оно возникает тогда, когда правосудие не работает так, как должно: к определенного рода заявлениям относятся с пренебрежением в виду нормализованного в культуре определенного типа насилия, сама система правосудия себя дискредитировала, как в рф, или просто напросто сложно или невозможно найти универсальную инстанцию, у которой были бы полномочия разбираться с такой проблемой. Если обвинение подавлено и невозможно, это просто напросто значит, что преступление остается невидимым, а жертвы продолжают претерпевать то, что они претерпевают, в безмолвии.

В этой связи аргументы о том, что подобные обвинения раскалывают сообщество антивоенных эмигрантов, которым необходимо держаться вместе во что бы то ни стало — это высказывание того же порядка, что и “не раскачивайте лодку” и “не разрушайте семью”. Это сознательный выбор в пользу воображаемого единства, в которое одни, несмотря ни на что, допущены, а другие принуждены сталкиваться с рисками и насилием.

Строго говоря, человека нельзя признать виновным даже тогда, когда существуют разлетевшиеся по интернету видео абьюза и сотни личных свидетельств, как в случае с делом рэпера P Diddy. Пока суд не признал его виновным, все это — лишь свидетельства, указывающие на его возможную виновность.

Обвиняемый не может быть признан виновным, но обвиняемого ограничивают в правах. И вот здесь русскоязычное культурное сообщество могло бы действительно сыграть свою роль и не допускать участия таких людей, как Безносов (обвиняемых в причастности к военным преступлениям), к участию в мероприятиях, не выдавать ему признания и не делая его частью сообщества. Многие против такого ограничения прав именно потому, что не ясно, сколько времени пройдет до наступления настоящего правосудия, а также потому, что не считают себя уполномоченными так поступать. Однако, это лишь иллюзия гуманного поведения, потому как, не ограничивая в правах (т.е. доступе к ресурсам сообщества) людей, про которых есть достаточно оснований полагать, что они замешаны в военных преступлениях, значит подвергать опасности других — украин_ок, людей, проживающих в Украине, людей, которых могут завербовать для работы на российские спецслужбы, в конце концов всех, чья репутация может пострадать от участия в одних проектах с такими людьми.

После многих прочитанных постов и комментариев мне кажется, что проблема серьезнее. Некоторые пишут, что Безносов написал якобы антивоенный роман, и поэтому обвинения в его сторону не валидны. Такие аргументы указывают не столько на неготовность брать на себя ответственность и ограничить этого человека в правах. Это скорее указывает на то, что сообщество уже взяло на себя функцию суда, приняло решение о недостаточности доказательств и оправдало Безносова на основании его романа. Строго говоря, это является превышением полномочий.

Когда живешь в Европе, становится понятно, что сейчас почти невозможно быть выключенными из цепочек чудовищного угнетения, даже вне логик войны: детский и практически рабский труд, используемый в уважаемых транснациональных корпорациях, мусор, покрышки и выброшеная одежда, который “этичные” компании не сортируют, а тоннами отгружают в африканских странах, литий для этичных солнечных батарей, который добывается в Конго, где мировые державы поддерживают ситуацию гуманитарной катастрофы, чтобы труд был смехотворно дешевым, конструкции в море, рвущие резиновые лодки бегущих с африканского континента людей, чтобы они не доплывали до Европы и не были для нее обузой… Для того, чтобы каждый день противостоять невольному или сознательному включению в эти цепочки, нужны большие ресурсы. Этический поступок предполагает поведение, идущее вразрез с личными интересами. Наша жизнь физически не может состоять из одних этических поступков. Но у каждого из нас сейчас есть область, которая определяет нашу жизнь. Это область, на которую мы не можем закрывать глаза. В нашем случае это война россии с Украиной. Место вины должна занять ответственность за действия в той ограниченной и конкретной зоне влияния, которая каждому из нас и нам как сообществу доступна.

Характерной чертой российской политики при путинизме (как внешней, так и внутренней) является намеренное размывание границ. В первую очередь это конечно касается границ государств, но также и границ ответственности и намеренного сокрытия границ влияния. Наивно полагать, что если вы однажды решили отмежеваться от политики рф — высказывались против войны, переехали, ушли во внутреннюю эмиграцию, то рф даст вам спокойно жить. Мы каждый день видим в новостях, насколько рф уважает чужие решения и чужие границы.

Если вы русский, россиянин, русскоговорящий, если ваше государство граничит с россией или если вы просто любите русскую культуру и относитесь к ней некритически, то рф считает вас своим активом. Она не перестанет пытаться использовать вас в своих целях, не перестанет пытаться влиять на ваши действия и высказывания через финансовые потоки, диаспору, чувство обиженности и отвергнутости, через литературу, через советскую и постсоветскую идентичность, хотите вы признавать, что она у вас есть или нет.

Если рф намеренно размывает границы, то нашей задачей является устанавливать их снова и снова, настаивать на них. Так что можно сказать, что сейчас время не объединяться, а отмежевываться, проводить различия. Есть огромная разница между тем, чтобы участвовать в пропагандистских мероприятиях, направленных на граждан рф, и в насильственной русификации похищенных детей. Несмотря на то, что высказывание — это действие само по себе, есть разница между тем, чтобы заявлять, что ты не поддерживаешь политику государства рф (особенно в относительной безопасности в эмиграции) и действительно ее активно не поддерживать. Есть разница между заявлениями об общем русскоязычном пространстве и солидарности с украин_ками и конкретным выражением солидарности.