Текст впервые опублкиован в журнале "Koinon", Vol. 4, № 4, 2024.

За последние несколько десятилетий было написано достаточно много работ, которые посвящены агентности и сопротивлению нечеловеческих животных [см.: Räsänen, Syrjämaa 2017; Donaldson, Kymlicka 2016; Best 2016; McFarland, Hediger 2009]. Часто исследователи в своих работах обращаются к приютам для животных. В англоязычной литература они называются sanctuaries. Приюты-sanctuary следует отличать от приютов-shelter.

В первую очередь, в приютах-sanctuary нечеловеческие животные могут прожить весьма долгий промежуток времени (скорее всего, всю свою жизнь) после того, как они оказались там, будучи спасенными из цирков, зоопарков, лабораторий или промышленного животноводства (или сбежав из этих учреждений). В приютах-sanctuary также оказываются дикие нечеловеческие животные, чья привычная среда обитания пострадала или больше не существует. Приюты-shelter рассчитаны на проживание в относительно короткий период времени, пока владельцы приюта не смогут найти нечеловеческим животным, которые чаще всего являются бродячими и бездомными, их новый дом и новую семью. В приютах-sanctuary такой ресоциализации не происходит, у них нет цели встроить нечеловеческих животных в человеческие семьи.

Во-вторых, приюты-sanctuary открыты для всех видов нечеловеческих животных (включая сельскохозяйственных животных, диких нечеловеческих животных с увечьями, старых животных^[1]), тогда как приюты-shelter сфокусированы исключительно на одном конкретном виде домашних животных (например, кошках, собаках, птицах и так далее).


^[1] При этом Марго ДеМелло пишет, что у приютов-sanctuary может быть специализация на каком-то определенном виде животных [см.: DeMello 2017, 299–301].

В-третьих, приюты-shelter зачастую некритически воспроизводят паттерны человеческой власти, пытаясь найти нечеловеческим животным человеческую семью. Этими действиями они поддерживают убеждение, что у каждого одомашненного нечеловеческого животного должен быть человеческий компаньон. Приюты-sanctuary, наоборот, в своей работе пытаются донести до людей проблемы, связанные с насилием над нечеловеческими животными, выступают за веганство, рассказывают об эмоциональной и интеллектуальной жизни нечеловеческих животных, а также настаивают на связанности различных форм угнетения (интерсекциональность) — спесишизма, расизма, сексизма, гомофобии, эйблизма, — выступают за социальную справедливость и применяют ее принципы в своей работе^[2].

^[2] Несмотря на преимущества приютов-sanctuary над приютами-shelter, и у тех, и у других учреждений есть свои недостатки, связанные, например, с биополитическим контролем, усыплением нечеловеческих животных и дисбалансом власти [см.: Calarco 2021; DeMello 2017; Pachirat 2018].

Несмотря на некоторое количество отличий приютов-sanctuary от приютов-shelter, у них есть одно общее важное сходство: стремление к тому, чтобы нечеловеческие животные проявляли свою агентность, и к созданию условий для ее проявления. 

Исследователи обращаются к приютам-sanctuary для того, чтобы продемонстрировать, как животные проявляют агентность и субъектность, сопротивляются, взаимодействуют друг с другом, а также с человеческими животными. Опыт взаимодействия внутри приютов-sanctuary требуется для того, чтобы показать, что нечеловеческие животные могут являться политическими агентами, что они могут участвовать в принятии решений о своей собственной жизни и перформатировать пространство, внутри которого они существуют.

Я предлагаю обратиться к приютам-sanctuary и посмотреть на них через распространенную и в исследовании животных часто используемую рамку STS — Science, Technology and Society. В первую очередь, обратившись к идеям Аннмари Мол и Бруно Латура. 

Прежде чем приступить к анализу приютов с точки зрения STS, следует обратиться к нескольким важным понятиям и темам в исследованиях животных: к агентности, сопротивлению и связи онтологий и политик.

Агентность «означает воздействие на мир такими способами, которые отражают желания или волю субъекта» [Blattner, Donaldson, Wilcox 2020, 4]. Однако «желания и воля не возникают в вакууме» [Meijer, Bovenkerk 2021, 54]. В их формировании, а следовательно, и в самом понятии агентности, «важную роль играют отношения — на индивидуальном уровне, а также на уровне социальных, политических и культурных структур. Другими словами, всегда существует взаимодействие между агентостью и окружающей средой животного. Социальные, политические и культурные структуры могут ограничивать возможность проявления агентности животных» [Meijer, Bovenkerk 2021, 54-55], но также могут служить катализатором для ее проявления.

Важно отметить, что когда понятие агентности используется в отношении приютов-sanctuary, подразумевается, что в них нечеловеческие животные могут реализовать свою агентность более свободно, чем в тех пространствах, из которых они были спасены или из которых сами сбежали. В приютах-sanctuary нечеловеческие животные могут формировать свои собственные общие пространства, пространства, в которых будут существовать не только отдельные конкретные виды (например, когда коровы живут исключительно с коровами или гуси с гусями), но и имеется возможность для формирования межвидовых пространств. В создании межвидовых пространств могут участвовать не только представители разных нечеловеческих видов, например, коровы и гуси, но и человеческие животные как вид среди других видов.

Понятие сопротивления животных я заимствую у исследовательницы Сарат Колин. Она пишет, что сопротивление нечеловеческих животных — «борьба и стремление к свободе против плена или других репрессивных условий путем нарушения границ, созданных человеком» [Colling 2021, 12]. Очевидно, что на самом деле внутри приютов-sanctuary нечеловеческие животные не сопротивляются в том смысле, о котором говорит нам Колин, потому что она использует другой материал для анализа и концептуализации сопротивления. Однако мне важно показать, что сопротивление — это нарушение границ. Когда мы наблюдаем за тем, как нечеловеческие животные, когда они приходят в новый приют-sanctuary, пытаются пересобрать то пространство, которое изначально для них было создано — это говорит об изменении или нарушении границ, созданных для них человеком.

Нечеловеческие животные меняют свое местожительство. Допустим, те, кто работают в приюте-sanctuary, хотели, чтобы новоприбывшие нечеловеческие животные жили в одном конкретном месте и жили там со своим видом. Однако довольно часто нечеловеческие животные не подчиняются человеческому конструированию пространства и меняют свое местожительство, предпочитая жить на улице, а не в здании, жить с другим видом, а не со своим. Таким образом они выходят из тех границ, которые были предписаны им изначально человеческими животными. Нечеловеческие животные создают новые пространства во взаимодействии с другими животными или предметами. Часто один вид нечеловеческих животных помогает новоприбывшему другому виду нечеловеческих животных адаптироваться в приюте-sanctuary, понять, где и что находится, а также перестроить вместе с другими человеческими и нечеловеческими животными пространство, в котором они все вместе находятся. Всегда существует нарушение границ и пересборка пространства. Ничего никогда не является стабильным. Агентность и сопротивление тесно связаны между собой, так как нарушение границ подтверждает тот факт, что у нечеловеческих животных есть агентность.

Важным для моего текста является тезис о связи онтологий и политик. Как пишут Сара Элленцвейг и Джон Заммито, «новый материализм инвестирует в онтологию жизненной материи, чтобы обеспечить новые формы политического действия и участия» [Ellenzweig, Zammito 2017, 9]. Новый материализм пытается показать, что если раньше на онтологическом поле у нас существовал только человек, который определял абсолютно все структуры: социальные, политические, культурные, экономические и другие, — то в тот момент, когда нечеловеческое дает о себе знать, и помимо человека на этом онтологическом поле появляется еще и нечеловеческое как таковое и нечеловеческие животные в частности (которые на самом деле были на нем всегда), оказывается, что не только человек главенствует над всеми социальными, политическими, культурными и другими структурами. Нечеловеческое как таковое и нечеловеческие животные, в частности, тоже их определяют. Когда оказывается, что помимо человека на онтологическом поле существуют и нечеловеческие животные, рождается новая онтология, новые отношения. В связи с тем, что изменилась онтология, появляется необходимость пересобрать и переосмыслить политику, потому что из нее было исключено достаточно большое количество агентов и онтология не позволяла их увидеть.

В своей статье об онтологической политике Аннмари Мол связывает друг с другом понятия политики и онтологии и пишет, что «расположение реальности зависит от области, в рамках которой реальность рассматривается. Например, в социальных исследованиях науки именно лаборатория описывалась как социо-материальная практика, где трансформируется реальность, и создаются новые способы ее задействования. Оттуда они экспортируются не столько в форме “теории”, сколько — или, по крайней мере, столько же — в виде прививок, микрочипов, клапанов, двигателей внутреннего сгорания, телефонов, генетически модифицированных мышей и других объектов, несущих с собой новые реальности, новые онтологии» [Mol 1999, 95].

Отталкиваясь от этой мысли, я думаю, можно смотреть на приюты-sanctuary как на лаборатории, в которых происходит новое взаимодействие человеческих и нечеловеческих животных друг с другом и человеческих животных с нечеловеческими животными. Приюты-sanctuary как лаборатории нужны для того, чтобы понять, как формируются отношения между нечеловеческими животными и между нечеловеческими и человеческими животными и понять, что нет ничего пугающего и страшного в том, чтобы впустить нечеловеческих животных в политическое сообщество (тем более, что они сами того требуют), признать их частью политического сообщества, и начать иначе взаимодействовать с ними, как следствие, перестроив на этом основании наши взаимоотношения и, в целом, наши общие институты (как правовые, так и политические).

Для Аннмари Мол лаборатория — это среда экспериментов [Mol 1999]. Применяя ее идеи в отношении приютов-sanctuary, приюты-sanctuary становятся средой, внутри которой мы можем пытаться рекомбинировать наши отношения, экспериментировать с ними, пытаться понять, как мы можем взаимодействовать с нечеловеческими животными (а они с нами), какой отклик они нам дают, как они отвечают на тот отклик, который даем им мы, и экспортировать новые знания в мир, материально изменяя его.

Важные для моего текста размышления также содержатся в работе Бруно Латура «Дайте мне лабораторию, и я переверну мир» [Латур 2002], в которой есть похожий ход. Латур анализирует то, как Луи Пастер преобразовал Францию. Луи Пастер боролся с заболеванием, которое было характерно для промышленных животноводств, пытаясь придумать вакцину от сибирской язвы. В итоге, у него все получилось. Однако Латур пишет, что после того, как Пастер создал вакцину, она не работала вне стен лаборатории. Пастеру следовало изменить общество, сделать условия в обществе такими же, какими они были в лаборатории, благодаря чему прививки бы заработали. И он сделал это.

Поэтому Латур пишет, что «поскольку научные факты производятся внутри лабораторий, то для обеспечения их свободного распространения необходимо создать дорогостоящие сети, внутри которых будет поддерживаться их хрупкая эффективность. Если это значит превратить общество в большую лабораторию, то так оно и будет. Распространение лабораторий в те области, которые за несколько десятилетий до этого не имели ничего общего с наукой, является хорошим примером построения подобных сетей» [Латур 2002, 27].

Анализируя понятие лаборатории и Б. Латур, и А. Мол стремятся показать, что с помощью лаборатории можно перевернуть мир, пересобрать общество, чтобы то, что у нас возникло внутри лаборатории, работало и в обществе.

Отталкиваясь от идей Латура и Мол, я предлагаю смотреть на приюты-sanctuary как на лаборатории, в которых можно экспериментировать с межвидовыми взаимоотношениями, а потом внедрять все те практики (или какую-то их часть), которые были созданы внутри приютов-sanctuary в процессе взаимодействии с нечеловеческими животными, в нашу общую политическую реальность.

Далее я бы обратился к работам двух крупных исследователей, которые работают в рамках политической теории и занимаются исследованиями животных — это Сью Дональдсон и Уилл Кимлика. В одной из своих статей они критикуют приют Farm Sanctuary [см.: Donaldson, Kymlicka 2015]. Это один из самых популярных приютов-sanctuary, являющийся на данный момент крупной некоммерческой организацией, которая помогает нечеловеческим животным. Однако Farm Sanctuary, как пишут Дональдсон и Кимлика, предоставляет животным защиту, безопасность и право на то, чтобы они жили внутри приюта, то есть убежище (refuge) и защиту их прав (advocacy).

Но таким образом Farm Sanctuary ограничивает агентность нечеловеческих животных, так как не дает им право участвовать в создании и преобразовании того места, в котором они находятся. Поэтому Дональдсон и Кимлика противопоставляют этому приюту другой приют, VINE Sanctuary. В этом приюте-sanctuary работает концепция трех P — Protection, Provision и Participation. В нем нечеловеческие животные не только находятся под защитой, и обеспечены всем необходимым, но им предоставляется возможность участвовать в построении того микросообщества, внутри которого они оказались.

Дональдсон и Кимлика утверждают, что нечеловеческие животные должны быть полноценными членами микро-общества, внутри которого они оказались. В этом смысле работники приютов-sanctuary не должны находиться на вершине иерархии по отношению к нечеловеческим животным, конструируя совместное пространство жизни, указывая нечеловеческим животным в каких пространствах они должны жить, с кем они должны взаимодействовать и так далее. Приюты-sanctuary должны обеспечить нечеловеческим животным возможность участвовать в принятии решений о том, с кем они контактируют, где живут и какие новые связи выстраивают, а какие прерывают^[3].

^[3] Так должен выглядеть образцовый приют-sanctuary, чтобы он был лабораторией, из которой можно будет экспортировать знания и внедрять их в макросообщество.

Исследователи также пишут о самоопределении, об индивидуальном благополучии нечеловеческих животных — и то, и другое нужно для того, чтобы дать им возможность самим выбирать, каким образом они хотят реализовать свою агентность и свободу внутри приютов-sanctuary.

Важной для Дональдсон и Кимлики является тема гражданства [см.: Donaldson, Kymlicka 2011]. Они пишут о том, что концепция трех P (Protection, Provision, Participation) должна быть реализована и в понятии гражданства. То есть то, что было воссоздано и практикуется внутри приютов-sanctuary, в микро-сообществах, должно впоследствии находить отражение в больших политических и правовых структурах и оформлять наше сообщество.

Исследователи также говорят о зависимой агентности. Мы все, и человеческие, и нечеловеческие животные, никогда не существуем одни. Человеческие животные, которые существуют внутри приютов-sanctuary, должны опосредовать взаимоотношения, коммуникацию между нечеловеческими животными, помогать им, когда это требуется. Человеческие животные не должны дистанцироваться от нечеловеческих животных, но принимать активное участие в их взаимодействиях. При этом нечеловеческие животные — это не просто пассивные объекты, которым надо указать, что нужно делать, где находиться, но и агенты, которые могут сами выбрать и понять, что им требуется, что они хотят, к чему стремятся.

Последнее, что стоит отметить — понятие поддерживающего выбора и реконфигурации пространства жизни. На деле это означает, что человеческие животные должны реагировать на те сигналы, которые идут от нечеловеческих животных, и стараться отвечать на нее, т. е. вступать в коммуникацию.

Обращаться к приютам-sanctuary нужно для того, чтобы анализировать то, как формируются отношения с нечеловеческими животными и между человеческими животными и нечеловеческими животными, которые отличны от взаимодействий, происходящих в обыденной жизни, чтобы анализировать неожиданные взаимодействия нечеловеческих животных друг с другом и человеческих и нечеловеческих животных между собой, пытаясь, в конечном итоге, воплотить их в действительности.

В конце стоит отметить, что существует большой количество исследователей, которые работают на пересечении политической теории и Animal Studies [см.: Donaldson, Kymlicka 2011; Cochrane 2018; Cochrane 2020; Meijer 2019; Smith 2012; Best 2014; Pellow 2014]. Также есть некоторое количество разработанных политических концепций, которые пытаются описать агентность нечеловеческих животных, рассматривая ее с политической точки зрения, что позволяет исследователям говорить о том, что нечеловеческие животные могут быть частью нашего общего политического сообщества и могут влиять на принятие решения о своей собственной жизни.

В идеях Латура участие в политическом сообществе нечеловеческого возможно через репрезентацию их агентности экспертами, которые помогают нечеловеческому себя проявлять, доносить свои требования и настаивать на изменениях коллективов, внутри которых мы существуем [см.: Латур 2018]. У Мол также реальность осуществляют преимущественно люди, так как они все еще обладают большей акторностью, чем нечеловеческие животные. Политические, правовые и другие институты, которые до этого формировали нашим взаимоотношения, нашу акторность все еще управляются людьми, и люди все еще остаются теми, кто осуществляет реальность и теми, кто изменяет политические, правовые и другие институты [Mol 2021].

При этом необходимо смотреть на приюты-sanctuary, как на то место, которое может стать лабораторией, которая трансформирует реальность, откуда новые способы взаимодействия могут экспортироваться, неся с собой новые реальности и новые онтологии, потому что на их примере мы видим, что у нечеловеческих животных есть агентность, они могут ее проявлять, они не являются пассивными объектами, как о них думали раньше, они могут воспринимать ответы, которые мы даем на их проявление, а также они способны к некоторой форме ответ-ственности (response-ability) [см.: Харауэй 2020] за принятие своих решений.

Список источников

Латур Б. Дайте мне лабораторию, и я переверну мир // Логос. 2002. № 5. С. 1–32.

Латур Б. Политики природы. Как привить наукам демократию. М.: Ад Маргинем Пресс, 2018.

Харауэй Д. Оставаясь со смутой. Заводить сородичей в Хтулуцене. Пермь: Издательство Hyle Press, 2020.

Animals and Agency: An Interdisciplinary Exploration / ed. by S. E. McFarland, R. Hediger. L., B. : Brill, 2009.

Best S. Animal Agency: Resistance, Rebellion, and the Struggle for Autonomy. 2011. WordPress. URL: https://drstevebest.wordpress.com/2011/01/25/animal-agency-resistance-rebellion-and-the-struggle-for-autonomy/ (accessed: 23.08.2024).

Best S. The Politics of Total Liberation: Revolution for the 21st Century. Palgrave Macmillan, 2014.

Blattner C. E., Donaldson S., Wilcox R. Animal Agency In Community: A Political Multispecies Ethnography Of VINE Sanctuary // Politics and Animals. 2020. Vol. 6. P. 1–22.

Calarco M. R. Shelters and Sanctuaries // Animal Studies: The Key Concepts. L., N.-Y. : Routledge. 2021. P. 122–124.

Cochrane A.  Sentientist Politics: A Theory Of Global Inter-Species Justice. O. : Oxford University Press, 2018.

Cochrane A. Should Animals Have Political Rights? Cambridge: Polity Press, 2020.

Colling S. Animal Resistance In The Global Capitalist Era. East Lansing. M. : Michigan State University Press, 2021.

DeMello M. Shelters and Sanctuaries // Humans and Animals: A Geography of Coexistence / ed. by C. L. Johnston, J. Urbanik. Santa Barbara, California; Denver, Colorado: ABC-CLIO, 2017. P. 299–301.

Donaldson S., Kymlicka W. Between Wild and Domesticated: Rethinking Categories and Boundaries in Response to Animal Agency // Animal Ethics in the Age of Humans: Blurring Boundaries in Human-animal Relationships / ed. by B. Bovenkerk, J.Keulartz. Springer, 2016. P. 225–242.

Donaldson S., Kymlicka W. Farmed Animal Sanctuaries: The Heart of the Movement? A Socio-Political Perspective // Politics and Animals. 2015. № 1. P. 50–74.

Donaldson S., Kymlicka W. Zoopolis: A Political Theory Of Animal Rights. N. Y. : Oxford University Press, 2011.

Ellenzweig S., Zammito J. H. Introduction: New Materialism: Looking Forward, Looking Back // The New Politics of Materialism: History, Philosophy, Science. L., N. Y. : Routledge, 2017. P. 1–15.

Garner R. A Theory of Justice for Animals. Animal Rights in a Nonideal World. O. : Oxford University Press, 2013.

Meijer E. When Animals Speak: Toward An Interspecies Democracy. N. Y.: New York University Press, 2019.

Meijer E., Bovenkerk B. Taking Animal Perspectives Into Account In Animal Ethics // Animals in our Midst: The Challenges of Co-existing with Animals in the Anthropocene / eds. B. Bovenkerk, J. Keulartz. 2021. Springer. Vol. 33. P. 49–64.

Mol A. Eating in Theory. Durham, London: Duke University Press, 2021.

Mol A. Ontological Politics. A Word and Some Questions // The Sociological Review. 1999. Vol. 47. № 1. P. 74–89.

O’Sullivan S. Animals, Equality and Democracy. New York: Palgrave Macmillan, 2011.

Pachirat T. Sanctuary // Critical Terms for Animal Studies ed. by L. Gruen. Chicago, London: The University of Chicago Press. 2018. P. 337–355.

Pellow D. N. Total Liberation: The Power and Promise of Animal Rights and the Radical Earth Movement. Minneapolis, London: University of Minneapolis Press, 2014.

Shared Lives of Humans and Animals: Animal Agency in the Global North / ed. by T. Räsänen, T. Syrjämaa. L., N.-Y.: Routledge, 2017.

Smith K. K. Governing Animals. Animal Welfare and the Liberal State. O.: Oxford University Press, 2012.