Михаэль ДОРФМАН

КАК БОРЮТСЯ С ЭТНИЧЕСКОЙ ПРЕСТУПНОСТЬЮ В США

«Существует ли этническая преступность?» Сама постановка вопроса считается некорректной, поскольку нет точного определения, что это такое. Любая иммиграция, внешняя или внутренняя, в пределах одной страны (жители Северного Кавказа в России или афроамериканцы, мигрировавшие с Юга на промышленный Север в США) порождают этнические банды, не отличающиеся принципиально от банд иммиграции внешней. Америке не в новинку итальянские, еврейские, ирландские, польские, русские, афроамериканские, латиноамериканские, карибские, китайские, корейские и другие банды и мафии. Однако является ли их наличие этнической преступностью?

Дэвид Кеннеди — фигура в профессиональных кругах почти легендарная. Он не просто теоретик, профессор-социолог и криминолог-самоучка, но сам проводил с 1980-х годов программы, позволившие очистить криминогенные районы от уличной преступности, существенно снизить количество убийств, убрать с улиц наркоторговлю. В ноябре прошлого года вышла его книга »Не стреляй! Один человек, уличное партнёрство и конец преступности в городах Америки».

Кеннеди отличается систематическим подходом к вещам. Для него нет политики, а есть факты. И факты говорят, о том, что в Америке существует два мира. В большом мире постоянно снижается преступность, несмотря даже на экономический кризис. Есть и другой мир — мир этнической преступности, где Кеннеди проработал четверть века. Там ситуация немного улучшилась с 1985 года, но именно немного. До сих пор по большинству показателей там творятся вещи почти невообразимо ужасные.

Никто не любит называть эти вещи вслух, потому что это бестактно, но факты есть факты. А факты таковы, что размах оборота наркотиков и беспрецедентный размах жестокого вооружённого насилия существует только в проблемных кварталах, где сосредоточены расовые и этнические меньшинства. И в самом страшном и концентрированном виде этот мир существует в бедных и проблемных афроамериканских кварталах. Там в год убивают одного из каждых 200 молодых мужчин. Это кварталы, где действуют крупнейшие розничные рынки наркотиков.

«Я сказал себе, что надо что-то делать»

Кеннеди предлагает изучать не только криминогенные группы, но всех задействованных здесь людей, как жителей этих районов, так и правоохранительные органы. Ведь все имеют свою позицию, свои убеждения. Так, правоохранительные органы, а особенно полиция, убеждены, что такие кварталы безнадежны, там нет общества, нет человечности. Нет сердца, ничего нет вообще. Никакой общности, никакой общины там не существует. Такие убеждения зачастую определяют мышление и образ действия полиции.

Вторая группа — это жители этих кварталов, которые живут там вместе с наркоторговцами и гангстерами. Это хорошие, в основном законопослушные люди. Они уверены, что власти (а особенно полиция) ничем не помогают им, никогда не помогали и не будут помогать, а потому лучше не иметь с ними дела. Это ещё более-менее мягкая версия того, что там думают.

Большинство жителей кварталов разделяют более жёсткий взгляд, что правоохранительные органы (и особенно полиция) — это враги, часть преднамеренного расистского заговора извне, который действует через правоохранительные органы, чтобы навредить их общине. И это происходит не только потому, что полиция не способна остановить преступность, а потому, что полицейские хотят криминогенности; что наркотиков бы не было, если бы полицейские не хотели, чтобы они там были; что конспираторы-расисты преднамеренно накачивают их общество и их молодёжь наркотиками.

За пределами афроамериканских кварталов от таких разговоров отмахиваются. Белые американцы просто отмахиваются от слухов, что якобы крэк был изобретён ЦРУ и намеренно внедрён в чёрные кварталы. В кварталах этому верят. Верят, что все правоохранительные органы — по борьбе с наркотиками, по борьбе с бандитизмом — всё это создано специально, чтобы гнобить чёрного человека, всё это — продолжение долгой истории расового угнетения в Америке и длится с самого создания американской нации.

Мотивация правоохранительных органов отнюдь не расистская. Однако это вовсе не безумие, если с точки зрения жителей кварталов всё выглядит именно так. Это парадокс: всё это не правда, однако весьма правдоподобно. «Я не считаю что-то из этого правдой, — говорит Кеннеди. — Однако действительность в этих кварталах такова, что всё это выглядит очень убедительно».

Есть ещё третья группа. Кеннеди называет их уличными хулиганами. Насилие, игра с оружием, активная и открытая деятельность по распространению наркотиков — всё это удел очень небольшого слоя населения. Видными и значимыми они стали благодаря тому, что действуют группами. Структура групп разнообразна. Там есть банды, есть ячейки и сети наркоторговцев, есть мелкие «дворовые» группировки, есть весьма хаотические уличные компании. Всё это развивает колоссальную активность.

«Когда я впервые пошёл работать с уличными бандами в Южном Лос-Анджелесе в 1984 году, — рассказывает Кеннеди, — то, что я увидел, было, словно снимок будущего конца света. Крэк появился лишь за год до этого, и я попал в эпицентр эпидемии.Там были наркоторговцы на всех углах. Там был крэк и героин. Наркоманы бродили повсюду. Проститутки приводили клиентов и тоже занимались распространением наркотиков… Если ты хоть раз видел, как выглядит уличный рынок наркотиков, то знаешь, что там жить невозможно. Я сказал себе: ОК, люди не должны так жить. Это плохо. Надо что-то делать».

Кеннеди решил посвятить себя борьбе за снижение уличной преступности. Он объезжал уличные наркорынки по Штатам, встречался с преступниками, с активистами кварталов, с полицейскими и сотрудниками прокуратуры. Идея обрела плоть в Бостоне. Программа получила название «Бостонское чудо». С её помощью в течение года число уличных убийств упало на 66%. Программа Кеннеди работает теперь в 70-ти городах США.

«Мы работали недавно в Цинциннати, — рассказывает Кеннеди. — Мы установили, что в городе действует 60 банд, в которых около 1.500 человек. Это меньше половины процента населения, но они ответственны за 75% убийств в городе. Их мир — и есть мир уличных банд. Гангстеры убеждены в двух вещах — их община не заботится о том, что они делают, и полицейские испытывают к ним личную ненависть за то, что они чёрные. Много убийств случается на почве неудачной любви, ревности, мести, проявлений неуважения. Все хорошо вооружены. Многие вооружены не потому, что хотят этого, а потому, что боятся. Многие носят с собой пистолет и не испытывают от этого никакого удовольствия, порой даже ненавидят это».

В среднем по Америке кривая убийств неуклонно идёт вниз, и сегодня их уровень составляет 4 на 100.000 в год. Если человек находится в банде, уличной компании или в круге торговли наркотиками, то там уровень убийств достигает 3000 на 100.000 населения в год. «Такая жизнь очень опасна. Когда говоришь с этими ребятами, особенно наедине, за закрытыми дверьми, то они рассказывают примерно одинаковые вещи. Мол, я в ужасе. В меня стреляли. Я получил ножом. Моих друзей подстрелили. Половина из них мертва. Мой старший брат убит. Там на улице — они имеют проблемы с нашими; это значит, что и со мной тоже; и они стремятся подстрелить меня. И они обязательно расскажут несколько недавних историй о том, что кого-то знакомого подстрелили. Когда я начинал беседы с членами банд, то я многого не понимал ещё. На мой прямой вопрос, стреляли ли в них, они никогда не отвечали прямо. Они начинали выяснять, что я имею в виду. Скажем, я был с другом, и его враги стреляли в него, но я там был, меня задело, и это считается, что стреляли? И ещё множество нюансов того, что именно называется „в меня стреляли“. Это была их повседневная жизнь», — объясняет Кеннеди.

Книга Кеннеди — большая, ёмкая, наполненная деталями. Его опыт годится не только для Америки. Если коротко, то «Бостонское чудо» работает. Кеннеди говорит, что никакой конечной цели программа поначалу не имела. Самое трудное — не внедрение программы. Надо было убеждать, почему такие идеи могут работать.

«Их не так много, этих бандитов, которые и разжигают насилие в городе. Их довольно легко выявить. Ты просматриваешь их дела, всех этих гангстеров, бандитов, наркодиллеров, и т. д. и т. п. Все они, так или иначе, известны полиции. Если они на свободе, то все они либо условно-осуждённые, либо на поруках, либо выпустили под залог, либо освобождены под надзор. Если их вызвать побеседовать, то никуда не денутся и придут. И когда они придут, то мы смотрим им в глаза и говорим — это не ловушка, ты отсюда уйдёшь домой. Лично к тебе мы ничего не имеем. Ты здесь, как представитель своей группы. И всё, что ты здесь услышишь, обязательно расскажи в своей компании.

Они слышат от нас три вещи. Они слушают у нас людей, которых в их общине уважают. Своих родителей, бабушек, ребят, спасшихся от смерти, религиозных проповедников, которых уважают. Даже старших и опытных гангстеров. И те говорят им: вы причиняете огромный вред общине; общине надо, чтобы вы прекратили. Ваша община заботится о вас, и им небезразлична ваша судьба. Они слушают социальных работников, которые говорят, что здесь для того, чтобы помочь. Вот номер телефона. Позвони, раздай в своей компании, пускай тоже позвонят. И мы делаем всё, что можем — готовим к экзамену на аттестат зрелости, проводим профессиональное обучение, устройство на работу, оказываем помощь в экстренных ситуациях, антинаркотическую помощь.

Ещё они слушают офицеров правоохранительных органов. Мы им говорим, что не хотим вас арестовывать. Мы не хотим вас сажать. И определённо не хотим ходить к вашим матерям и сообщать, что вас убили. Примите помощь, прислушайтесь к вашей общине. И имейте в виду, что мы не ведём с вами переговоров. Когда вы покинете комнату, то мы будем делать две вещи. Мы сосредоточимся на самой жестокой банде в городе и бросим против неё все наши силы. Вы прекрасно знаете, что мы победим и уничтожим банду. И после этого подобная судьба постигнет любую банду в городе, которая первой совершит убийство. И если вам надо такое внимание, то попробуйте убить кого-нибудь.

И так один город за другим. И мы выяснили, что такие беседы приходится делать однажды, может быть два раза. Надо отвечать на звонки, надо осуществлять охрану порядка. Однако, как только община понимает, что делается именно то, что говорится, то ситуация резко меняется к лучшему. Мы поначалу сами были удивлены, как быстро падает вооружённая преступность, когда община осознаёт, что происходит перемирие», — рассказывает Кеннеди.

Книга читается, как «Педагогическая поэма» Макаренко. Только автор уверен, что с преступностью невозможно бороться с помощью изоляции людей.

«В мае 1996 в проблемных районах Бостона было объявлено первое перемирие. Мы провели два форума с членами уличных банд. (Форумом назывались встречи с гангстерами.) Одновременно мы выявили и ликвидировали две самые жестокие банды. Мы помогали людям, которые нам звонили, мы держали слово. Буквально за несколько месяцев уличная преступность резко упала. Ситуация продолжала улучшаться. И тогда стали случаться вещи, которые раньше никто не мог даже вообразить», — вспоминает автор «Не стреляй!».

Летом 1997 года члены молодёжных банд через посредство Департамента молодёжных служб стали обращаться в специальный отдел полиции Бостона с жалобами на появление в районе Кодмен Сквер новой и чрезвычайно жестокой бандитской группировки, называвшей себя «Buckshot Crew» (что-то вроде «команды картечи»). Банда начала рекламировать себя через уличные граффити. Гангстеры самоутверждались, стреляя во всех, кто им не нравился. Другие ганстеры были в ужасе. «Они тут разрушат всё и всех».

Группа Кеннеди пригласила членов новой банды на форум. Те не пришли. Тогда в банду внедрили агента, и всю группу пересажали за нарушение законов, связанных с наркотиками. Вся операция прошла при активной помощи других гангстеров, указавших на членов опасной банды. Без поддержки людей на месте вся операция заняла бы куда больше времени. «Это было молниеносно, это было сильно. Мы почувствовали, как работают первичные силы, всё собирается в кулак, фокусируется на деле, за которое никто бы не знал, как взяться, и дело двигается и решается… Закон и порядок, полиция и прокуратура, социальные работники, участковые офицеры по досрочно-условному освобождению, религиозные организации, сами общины, уличные банды, все силы  в мире, обычно непреодолимо разделённые, здесь собрались вместе. Можно было чувствовать пульс этого движения. Это было чудесное чувство!», — рассказывает Кеннеди про ликвидацию банды.

Теория выбитых окон

Далеко не все в Америке разделяют взгляды Дэвида Кеннеди. Его критикуют консерваторы за то, что преступность не искоренена, а лишь ушла в подполье. Мол, «сел с пацанами, перетолковал»… Критикуют либералы за то, что он не поддерживает борьбу за запрещение оружия. Существуют и другие методы борьбы с этнической преступностью. В Нью-Йорке действует совершенно иная концепция полицейской работы. Здесь упор делается на массированное присутствие полиции на улицах, на усиленное и агрессивное патрулирование, на карательные меры. Концепция эта получила название «теория выбитых окон». Её смысл в том, что если оставить без внимания даже самые маленькие детали, то это порождает атмосферу беззакония.

Нью-йоркская полиция известна тем, что ничего не прощает — ни малейшего нарушения. Особенно в проблемных районах. В кварталах уверены, что полиция зверствует и придирается. Там сурово наказывают по максимуму и за мелкие проступки, за владение наркотиками и за нарушение правил владения оружием, за нарушение режима условно-досрочного освобождения…

Очень многие в Америке считают, что именно такая тяжёлая рука полиции и приносит максимальный эффект. Кеннеди уклоняется от однозначной оценки их подхода, столь отличного от его собственного. «Сложный вопрос. Основополагающая идея „теории разбитых окон“, что хаос в общинах и ведёт к плохим делам. Мы знаем, что это верно, и мы сделаем глупость, если забудем это. Другое дело, как мы решаем эти проблемы. В наших кругах не утихает дискуссия о том, действительно ли столь агрессивные действия полиции Нью-Йорка привели к снижению преступности. Я как раз на стороне тех, кто согласен с этим. Однако такие методы несут свою тяжёлую цену. Это имеет свою отрицательную сторону, которая влияет на баланс общественной безопасности. Если оккупировать целый квартал и всех арестовать, то преступность упадёт. Но в процессе мы уничтожим и живую общественную ткань целой общины. Мы потеряем этот квартал. Жителям это не по нраву. Они знают, что копы не видят разницы между 5% действительных молодых гангстеров, которые и совершают преступления, и 95% всей остальной молодёжи. Община перестаёт сотрудничать, становится преобладающим мнение, что полиция — это оккупанты, чужие и враждебные к жителям. Особенно в афроамериканских кварталах, где жива долгая память о государственном расизме, расцветавшем пышным цветом ещё совсем недавно, в 1960-х годах. Можно обеспечить полицейское присутствие во многих местах, но нельзя сказать, что вот, мы победили. Нельзя сказать даже, что мы остановили преступность, что теперь район здоровый, что община заботится о себе», — полагает Кеннеди.

Дэвид Кеннеди скептически относится к идее ужесточения правил торговли оружием, хотя жёсткие законы в Нью-Йорке считаются одним из факторов снижения преступности: «Да, у вас там очень жёсткие правила и ограничения. Однако в Нью-Йорке очень много оружия. И причина снижения преступности не в том, что люди не имеют доступа к оружию, а в том, что те, кто 20 лет назад, не задумываясь, пускал оружие в дело, теперь этого не делают.Куда более эффективный метод — это идти и уничтожать уличные рынки, где оружие продают детям и подросткам. Это даёт куда больший эффект. Да и общественный климат в стране такой, что любые разговоры об ограничении продажи оружия вызывают такое ожесточённое сопротивление, что силы на его преодоление куда более эффективно можно использовать на реализацию других, не столь спорных идей.

Другая составляющая методики Кеннеди — это беспощадная война против уличных рынков наркотиков. За это его немало критиковали. Мол, сосредоточение на открытых рынках не ликвидирует преступность, а лишь загоняет её вовнутрь. Наркотики всё ещё продают, так что этого недостаточно.

«Мы считаем, что самый разрушительный фактор в таких проблемных кварталах — это убийства. За ним следует второй — это рынок наркотиков на открытом воздухе. Когда люди торгуют наркотиками прямо на углу улиц. Когда любой может приехать и достать наркотики. Это привлекает наркоманов, проституток самого худшего пошиба и вообще самый худший элемент. Кто не побывал на таком квартале-рынке, просто не способен представить себе, что там происходит. Люди в таком районе запираются в домах. Они просто не могут позволить себе оставить дом, потому что их сразу обворуют. Один из первых жителей, кого я встретил на таком рынке, прятал жену под ковёр на заднем сидении, чтобы наркоманы не поняли, что дом пустой, и не полезли воровать. Там постоянная стрельба. Там повсюду — использованные иголки от шприцев и презервативы. Пустые бутылочки от крэка. Наркотики привлекают проституток. Проститутки приводят клиентов. Те используют проституток, чтобы найти торговцев наркотиками. Там грязь, мусор и громкая музыка. Девушек на улице цепляют и оскорбляют. Справляют нужду у тебя в палисаднике», — описывает ситуацию Кеннеди.

Техника работы с уличными наркорынками похожа на ту, что используют для профилактики убийств. Наркодилеров приглашают поговорить. Община говорит им, что они разрушают жизнь. Социальные службы предлагают помощь. Полиция говорит, что мы хотим, чтобы ты убрался с улицы. Мы готовы отложить все дела против тебя, но если ты ещё раз попадёшься, то мы всё тебе припомним, и твои шансы сесть надолго будут равны 100%. Кеннеди уточняет, что ключевая фраза — «мы за тебя, но против того, что ты делаешь». И это работает. Ведь большинство торговцев наркотиками — народ, который старается избегать насилия. Их интересует заработок.

«Мама говорит, что теперь это безопасно»

«ОК, зато мы теперь знаем, как остановить волну убийств. Сделать, чтобы не стреляли друг в друга, — отвечает Кеннеди на критику. — Мы знаем, как убрать с улицы весь этот ужас, открытую торговлю наркотиками, весь хаос, разрушающий жизнь в районе. Понятно, что преступность не исчезает, что она уходит в подполье. Остаётся ещё куча людей, которые нарушают некоторые законы, но они ни в коем случае не такие опасные, как раньше. Торгуют наркотиками, но так, что ты их не видишь. И самое главное, мы можем указать на многие кварталы, где жизнь значительно улучшилась, а преступность пошла вниз в результате нашей работы. Мы можем разбить весь этот безысходный и безумный цикл жизни там, и безумие очень быстро уходит.

Преподобный Джим Саммери, баптистский пастор из Хай Пойнт в Северной Каролине, работал в проекте Дэвида Кеннеди. Он вспоминал, как однажды слышал разговор двух детей после воскресной школы: «Тебя забирают родители? — Нет, я пойду пешком. Мама говорит, что теперь это безопасно».

В книге — истории успеха проектов Кеннеди по всей Америке. Он не скрывает, что есть места, где модель не работает. После нескольких лет затишья поползла вверх кривая убийств в Бостоне. И здесь уже важно осуществление идей, правильный менеджмент. Это очень непросто в сложном и запутанном мире американской бюрократии, где сплелись служебные интересы, политическая борьба, сложные правила, конфликтное законодательство, профсоюзные контракты, множество юрисдикций… Всех надо свести вместе и заставить играть в одной команде.

В Америке живёт 5% мирового населения, а в тюрьмах Америки сидит 25% всех заключённых в мире. Больше, чем в Китае, больше, чем в сталинском ГУЛАГе. Тюремная индустрия — это большой бизнес; зачастую тюрьмы являются градообразующими предприятиями, поддерживающими «жёсткий» подход к преступности — сажать, сажать и сажать. Идеи Кеннеди идут вопреки тенденции:

«Смысл комбинированного снижения уровня убийств и ликвидации уличных наркорынков открывает множество новых путей. Один из них в том, что мы не должны сажать всех, чтобы подавить преступность. В таких этнических районах это просто не работает. В таких кварталах почти все имеют судимости. Скажем, мы посадили всех мужчин там. И тем самым мы разрушаем общественную ткань того района, который взялись защищать. Никакая община не может функционировать, если все мужчины либо отбывают срок, либо им это предстоит. Это лишь питает пламя этнической розни общин, за плечами которых — долгая история расового, колониального или сословного угнетения. Питает убеждённость, что мы намеренно хотим их разрушить. И это играет на руку страшным расовым и этническим предрассудкам, особенно, когда есть наша уродливая история расизма. Куда здоровей, если общины убеждены, что полиция не спускает преступлений, а не ищет повода посадить всех. Наши дела несут общинам много новых идей и порождают много замечательных дел».

Впервые в Sensus Novus 22 февраля 2012

Михаэль Дорфман © 2012
Michael Dorfman © 2012