ХРОНОТОП ГАЛЛЮЦИНАЦИЙ
ХРОНОТОП ГАЛЛЮЦИНАЦИЙ
Интересная, несколько мистическая тема.
У меня был прекрасный слух, но в 1999 г пришла болезнь Бетховена — она же болезнь Меньера и стукнула по уху очень сильно. Болезнь эта любит бить по ушам нежным чувствительным. Но я еще прилично слышал, сочинял песни, пел. А потом по поводу некой инфекции мне назначили антибиотики (кларин, диксилин). Боялся я начинать, зная, что антибиотики действуют на меня очень плохо, но врач сказала начинай,
и начал. Действие лекарств превзошло самые худшие мои опасения, самочувствие было ужасным, и в первый же день почувствовал я помехи со слухом, а на 4 день пала страшная глухота, теперь уж настоящая. Через 20 лет мне скажет один врач, что при болезни Меньера антибиотики противопоказаны. Спасибо, но почему этого не знала моя врач? Вопросительный этот знак будет висеть вечно. Лучше поздно, чем никогда? Да только слух вот он не возвращается.
Все это преамбула, не буду описывать злоключения болезни, никому не пожелаю, среди прочего шум в ушах, и к этому шуму через
Врачи “успокоили: слух не вернется, но музыкальные галлюцинации — не сумасбродство — это дурная компенсация за потерянный слух, она почти неизбежно постигает оглохших. Эта музыка звучала для меня загробно, пришла откуда-то с того света из земли или из ада? Мне казалось, вот я умру и тогда эта неприятная навязчивая музыка овладеет мной тотально, и будет то мой вечный ад.
Адская музыка эта была своеобразна: довольно примитивные-короткие мелодии и главное всегда ультимативно круговые — замкнутые как космические круги-орбиты, и это мотивы вальсовые. А с вальсом у меня роман своеобразный-крнфликтный. В какой пройдя неимоверный конкурс я чудом поступил на подготовительный курс консерватории по вокалу. Опять же не буду описывать многое, многое что с этим связалось, скажу лишь, что были у нас и уроки балета. Учительнице очень понравилась пластика моих движений и хотя я был уже переростком, она пригласила меня на свои уроки в
Не могу не упомянуть тут посторонний момент. Пару лет назад я не очень успешно ухаживал за одной прекраснейшей девушкой, но она влюблена была только в театр… расстались. И вот я невесть откуда появляюсь в балетном классе, где учится моя прекрасная фея. Никак сего не мог предвидеть тогда, когда театр отбил у меня эту тонкую дюймовочку. Но и теперь уже не соединил, ничто не возвращается в этом мире!
Начались мои занятия балетом, упражнения у длинного поручня, все шло хорошо, пока не дошли до вальса. Учительница показала как правильно танцевать вальс, а у меня не получается, какое-то органическое неприятие. Урок, два, три — я вижу, что учительница начинает раздражаться, а я ведь студент приблудный. Сам я в свое балетное будущее не верил, тут ведь нужна физическая сила как у Барышникова, но такого не наблюдалось, и чтоб дальше учительницу не разочаровывать, я просто прекратил посещать балетный класс, простившись навсегда и с учительницей и с моей неспетой песней — принцессой дюймовочкой.
Так вот вальс, странный конфликт: в ту пору сочинял я иногда песни, и в них ультимативно слышались мне именно трехдольные ритмы. Вот и объясните мне этот странный конфликт. Как там у Ленина: низы — ноги не могут с вальсом, а верхи — душа не может без вальса и это уже начало сюра.
И вот спустя много-много лет, потерявши слух, я снова сталкиваюсь со странным вальсовым конфликтом — эта потусторонняя музыка — она вся вальс, какой-то
Сам я в Польше никогда не был, польской музыки не знаю, слушал иногда в концертах Шопена, но это не знание, и ничего общего с моими хороводами там не улавливал. Интересней в этом смысле очень любимый мною полонез Огинского. Тоже ничего общего с примитивом моих хороводов нет, но музыка Огинского, она очень пейзажная, прямо вижу как она несется над землей, конечно польской! Опять Польша, откуда, почему, я никогда не был в Польше,? Но ведь мама моя из Польши, там жили и умирали поколения ее предков, неужели это они неумиручие властно не дают о себе забыть, неужели это их духи живут и пляшут над родной землей? У меня нет другого объяснения, а у вас?
Мне всего лишь приоткрылось подземное оно же и надземное царство живых- мертвых, когда спущусь и поднимусь в их обитель, узнаю точнее, но рассказать вам уже не смогу.
Повторю, польской музыки я не знаю и не знаю есть ли действительно в моих потусторонних мелодиях что-то польское, для меня важно одно, что они эти хороводы прочно ассоциируются у меня с просторами именно польской земли. Вот он зов предков. Я очень очень шапочно знаком с Шопеном, с ним никаких ассоциаций. Но как упоминал, я очень хорошо знаю и очень люблю полонез Огинского, и с ним к сожалению никакого сходства в моих мелодиях нет, кроме опять же упоминавшейся пейзажности и сдается мне что его и мой пейзаж — едины. Прекрасная его музыка, она как и моя навязчивая летит над просторами той же польской земли.
Ну с Огинским кажется и вопросов нет, он поляк, но ведь и моя мама, она что не полька, а я что не сын моей мамы? Сильны они эти непонятно какие: земные-небесные-биологические гены людей!
Но ведь Огинский не глухой — гениальный композитор, как можно сравнивать его произведение с галлюнаторной музыкой? Тут я прибегну к авторитету древнего грека Платона. Он жил во времена, когда искусство было очень гармоничным и логичным и очень далеким от нынешнего модерного безумия, и вот уже тогда этот гений мысли понял, что художник, при кажущейся его рациональности, сомнамбула, то есть он всегда ваяет, живописует, озвучивает свою художественную галлюцинацию. Так что мы с Огинским все же родственники, пусть и очень далекие.
Но все это только начало вопросов.
Был у меня родной брат, большой художник Борис Заборов, его уже нет, светлая память, в Союзе занимался он в основном графикой. Но тут придется мне надолго отвлечься, от настоящего рассказа, чтобы потом приблизиться к цели. Я просто приведу сейчас другой, давно написанный мною текст о маме, о папе, о брате.
О ЗВУКИ СЛАДКИЕ МОЦАРТА
(О творчестве Бориса Заборова)
В момент, когда пишутся эти строки, исполнилось ровно 25 лет с того малозаметного события когда на асфальт великого города Парижа высадилось небольшое семейство, глава семейства Борис Заборов, тогда уже известный в Советском Союзе художник, оставил на родине все , чтоб начать новую жизнь на новом месте, в новом для него мире, который знал доселе только по книгам. И вот именно в «юбилейные» эти дни «не сговариваясь» вышла в свет весьма объемистая монография известного французского художника Бориса Заборова. Я же в этой ситуации не могу не оглянуться и не увидеть рядом иную, только мне известную «монографию» — биографию брата.
Присоединяюсь к тем, кто считает, что основы личности человека, а тем и глубинные основания его творчества закладываются в детстве, вот это детство художника, проходившее в лоне определенной семейной традиции, я имел счастливую возможность наблюдать с нулевого расстояния. Поэтому рассказ о художнике я начал бы с далекого малого польского местечка Пшасныш (Прушниц) где родилась и выросла наша, доброго ей здравия, мама, и на
Мама не религиозна, тем более значимо то, что каким-то образом прозвучал в ее душе завет, данный некогда Богом Аврааму:«Иди из дома твоего из земли твоей…» ради веры — идеи. Тогда в древности впервые притяжение к небу пересилило притяжение земное, и поднялся народ с земли своей и двинулся — в безвестность. Это предрешит судьбу многих народов, предрешит историю, но напрямую и мамину и нашу судьбу.
И ушла из дома своего, из родства, из земли своей ради мечты учиться — ради скрипки, «о звуки сладкие МоцАрта!». Но не суждено было сбыться мечте, какие только препятствия не встали на пути, какие катаклизмы не происходили вокруг! Нищета, фанатичное противодействие отца, кровавые погромы, две мировые войны… какая уж тут скрипка!
И когда злая судьба окончательно вырвала скрипку из маминых рук, могу засвидетельствовать, скрипка не исчезла, в идеальной своей ипостаси поселилась в нашем доме навсегда. Теперь жила она как почти или вполне религиозная вера каждого из нас в высокую свою миссию, которую как сизифов камень каждый выбрал себе добровольно и пожизненно, донести сей груз до вершины удастся только одному из нас Борису.
Михаил Заборов ЕВРЕЙСКИЙ СИЗИФ
Но еще много прежде, если не музыка то муза соединила в назначенный час родителей, ведь и
Отец мой Авраам Заборов юношей покинул дом свой, и ушел конечно же со своей скрипкой, которая лишь притворилась кистью.
А начиналось все обычно и типично, отец родился и вырос в белорусском, или скорее типично еврейском местечке черты оседлости Лиозно. И была учеба в хедере, тора, молитвы, Абрам со свойственной ему искренностью отдался религии всей душой. Но пришла революция и как в картинах Шагала перевернулись, закачались рассыпались еврейские местечки, «китайская стена» еврейской оседлости рухнула, коммунисты сказали, религия — глупость, небо пусто. Тогда от детских горячих молитв черными морозными утрами осталась улыбка воспоминания, да сосущая «под ложечкой» пустота. Разве может душа жить без веры, отец уверовал в искусство и этой вере не изменил уже никогда. И он ушел, путь его лежал в Витебск, в основанную Ю. Пеном, преобразованную М.Шагалом художественную школу. На здании училища еще увидит Абрам плакат «Чтоб каждый так шагал как Марк Шагал шагал», да только сам Шагал был уже далеко, власть в училище захватили жрецы зарождавшегося соц. Реализма. В неплодотворной этой почве под неусыпным и гипнотичным идео-контролем придется взрастать и не покладая рук трудиться
А. Заборову, как впрочем и всем советским художникам. По окончании училища отец станет одним из самых активных участников художественных выставок СХ Белоруссии, как внутри республики, так и за ее пределами, и так пять десятков лет неутомимого вдохновенного труда.
По меньшей мере два симптома гениальности в отце своем я опознал — бесконечная искренность любви к искусству и несгораемое горение творчества.
Вот в этой атмосфере неистребимого неутомимого неутолимого творческого поиска, мечты о великом рос, воспитывался Борис Заборов.
О моем брате Борисе писать трудно, ибо писали многие и много. Творчество Бориса Заборова освещается во множестве роскошных каталогов, в критических статьях на разных языках… персональные его выставки прошли в знаменитых музеях мира: Музей Дармштата — Германия, Музей Модерн Арт — Париж, Музей им. Пушкина — Москва, Русский Музей — Петербург, несчетные выставки в галереях от
В неопубликованных воспоминаниях мамы застаем мы Бориса Заборова в самой начальной точке грандиозного его пути, когда двухлетний «Заборчик» потешает соседей-художников, подражая всем движениям отца во время его работы за мольбертом. Потешно, но ведь уже здесь пал выбор, свыше конечно, ведь ребенок двух лет не решает ничего.
Но грянула война, бедствия эвакуации, неисчислимы, через 5 лет возвращение в разрушенный дотла Минск, школа, Минское художественное училище и… а вот в институт уже не приняли, один деятель культуры заявил тогда: «Белоруссии хватит одного Заборова». Борис поступил в Ленинграде, Институт Репина, переход в Суриковский, защита диплома, и вот снова родной город Минск. Тут-то и стал молодой художник пред самым решающим своим выбором: начать писать советские картины на
Но скрипка! Поет душе мелодию иную, но вера в предназначение живописца, что с ней делать? Шекспир — прекрасно, но кто же ты Борис Заборов? Если нет возможности писать на родине — иди из земли твоей по следам великих предтеч твоих Сутина, Цадкина, Шагала…! И он ушел, из дома своего — из прекрасной квартиры, из достатка, из признанной уверенной «маститости» своей — в безвестность! Не было у брата вопроса: куда идти? Париж гипнотически манил к себе, только там и только в сопоставлении с великими — истинный экзамен себе.
И вот все из тех же достатка, уверенности, «маститости» оказался с семьей на асфальте великого города, а ведь мечты вблизи часто оборачиваются чудовищами. Прекрасный, холодный город Париж, в котором тебя никто не ждет, не знает и знать не хочет. В последние 10-15 лет прибывали сюда художники из Москвы, но все с политическим багажом нонконформистов — поддержка, зеленая улица…
в багаже брата и этого не было, только краски да кисти. Более того, только сейчас во весь рост встал вопрос, ведь и творческих программ никаких нет, писать картины? Но для кого, о чем, зачем и главное как? Ведь в Союзе живописью занимался он лишь спорадически. И пришла растерянность, и пришло смятение, и пришла нужда… Несколько работ, написанных в Вене в ожидании французской визы, предложил он в парижские галереи, взяли. Ну вот и жди, пока придет, богатый дядя, тыкнет пальцем в холст и скажет «заверните», а если не придет, а если тыкнет в холст соседний, их тут видимо невидимо! И свершилось чудо, ибо без чуда не свершается ничего.
В немецком городе Дармштате есть очень уважаемый художественный музей, каждый год направляет он своих посланцев в круиз по галереям Европы для выявления новых имен, для присуждения премии за лучшую картину года. И вот не богатый дядечка, посланцы музея остановились у братовой картины и посовещавшись присудили ей — брату первую премию. Это был гром среди мрачного неба, но и с молнией небо озарившей, и была то первая точка реального — художественного соприкосновения с новым для переселенца миром, начало диалога.
А премия не простая: солидная сумма денег, или скромная сумма, но с правом на персональную выставку через год в музее Дармштата. При всей катастрофальной нужде выбрал брат выставку, то было самое непрактичное и самое практичное его решение. Год на подготовку выставки! В прежней жизни заключали договор на год для написания одной картины, с подсказками, поправками переделками и доделками далеко ли уедешь. Но этот год был как 10, годом противостояния, годом борьбы Якова с ангелом и годом великого перелома.
Еще вызывает он у меня ассоциации уже не с библией, а с образом из «Вийя» Гоголя: вокруг тебя бесовская свистопляска: бесы нужды и бесы соблазнов, гримасы измов — пугают, манят! Но нельзя поддаваться, ни соблазнятся, ни пугаться — смотри в себя, сконцентрируйся на своей молитве! И брат ценой сверх напряжения выдержал. Музей — это не на продажу, и это не картина, еще и еще картина — вся экспозиция должна быть единым полиптихом, в музее нужно представить не менее чем концепцию. И уже в первых работах концепция стала вырисовываться, удивив всех и меня, совершенно противоположная всему, что делал художник до сих пор. И придет и пройдет с большим успехом выставка в Дармштате, и свершится еще чудо, знаменитая галерея Клода Бернара, работающая только с маститыми, предложит Брату сотрудничество, и начнется поденное, из года в год, в поте лица, многотрудное, чтоб не сказать каторжное восхождение на парижский Парнас, еще и с сизифовым камнем. За подробностями отошлю читателя к монографии Бориса Заборова, вышедшей буквально этими днями, и вернусь к началу парижского противостояния, к концепции, которая возникнув углублялась, но уже не менялась.
Успех художника — лучшее доказательство тому, что многих и многих «примагнитила» «звонкозвучная тишина» зачарованных пространств в его картинах, тишина в которой, видимо, только мне слышен голос маминой скрипки.
Но сколько читал статей о брате, не нашел концептуального объяснения концепции художника, а ведь понимание — это концепция. Ее можно оспорить, заменить другой, но без концепции — «слова, слова, слова».
От соблазна искать объяснение у автора, тоже следует отказаться — ведом интуицией, художник, как предположил некогда рациональный Платон, — сомнамбула. «Когда нарисовал первую картину по старинному дагерротипу, — говорит брат, ощутил — это мое.» Но почему? «Родственные связи» с художником обычно мешают критическому осмыслению его творчества, но может иногда создают и
Один эпизод страшной нашей эвакуации — шок полученный во время бомбежки, кажется, вполне объясняет причину этого забвения, но, думается, что забвение не только объяснимо, оно и объясняет многое в творчестве Бориса Заборова. Когда содержание его картин не определялось больше иллюстрируемой книгой, а только личными мотивами, превратилось оно в некий непрерывный транс воспоминания. Как будто душа блуждает и ищет в своей преисподней, пытается найти драгоценный потерянный мир. Однако в картинах брата почти не нашел я образов общего нашего малолетства, кажется слишком глубокое стирание жизненно важного куска памяти приводит в его душу воспоминания более древние и глубокие, из прежней жизни, жизней? Он стремится обрести реальность в документальном снимке, но в его картинах реальные лица превращаются в призраки, лишь доказывая ирреальность устремления. Как будто в ту Виеву ночь призраки эти все же проникли в душу художника, притворившись друзьями. Лица персонажей приветливы, иногда улыбаются, говорят, мы всегда знали, что ты придешь воскресить нас, дай руку! Но это опасная игра, незримую пелену картины, разделяющую миры как реку Стикс можно пересечь только в одном направлении.
«Вначале сотворил бог небо и землю…», воскрешающий души демиург-худложник тоже вначале сотворяет небо, жизненное пространство — живописную среду. Он наносит на холст грунт, но не белый, а примешивая в белую массу едва заметно и без определенного порядка все цвета своей палитры, тогда и возникает наполненный материей и духовными потенциями живописный космос, он и родит из себя несметные эфемерные свои реалии. И когда образы уже рождаются из этого космоса, художник снова смешивает все цвета палитры, на сей раз, разбавляя краску водой до полной почти прозрачности, и покрывает ею весь холст как туманом, как бы возвращая призраки в царство теней. Но потом снимает пелену с лиц, и тогда они выступают из глубины в пугающей выпуклости и реальности, оставляя в тени антураж. Так сама живописная техника выражает состояние бытия и небытия, они здесь или там ? Они здесь и там, они проникли в душу художника эти образы в тот первый парижский год, когда родился новый художник Борис Заборов, и поселились в его картинах ушедшие души для новой жизни.
Так почему же искушают неотступно душу художника пришельцы из прошлого? Да потому что все наше творчество и есть магия, не дающая умереть духовности, только в непрерывности мировой души — вся реальность.
Модернизм как большевизм низвергал, крушил, резал «священных коров» прошлого, революция никогда не обходится без издержек и в 80-тые годы 20-го века, когда и начинается парижский период Бориса Заборова, настало «время собирать камни». Стереть пыль со старой фотографии, всмотреться в лица, сделать для себя «поразительное» открытие: да ведь это же недавние наши предки, эти люди были взрослыми, когда мы начинали жить, мы приняли непосредственно от них эстафету жизни, они — это мы, ибо они в нас, и как смели мы о них забыть! Так глубоко личный мотив преодоления забвения перерастает в мотив противоборства с забвением историческим: остановиться, вернуться, вглядеться в лица, воскресить и собеседовать. Вот эта женщина чем-то напоминает нашу тетушку, а эта старую мамину подругу, а эта…?
Что бы ни творил истинный художник, и что бы ни говорили мы о результатах его творчества, сокровенным и главным всегда является для него само это творчество, демиургический процесс: замесить на холсте хаос, извлекать, лепить из него формы, вдохнуть в них жизнь образов, проникнуть вовнутрь образов, столкнуть, сопоставить — сотворить мир! Все это Борис Заборов делает с неослабевающим эмоциональным напряжением, потаенной страстью и неброской экспрессией.
Композиции Бориса — это диалоги: меж прошедшим и настоящим, меж молодостью и старостью («Обнаженная девушка и старая женщина»), меж временем длящимся и временем как бы остановленным в гипсовом слепке («Две старые женщины и скульптура»). Впрочем, в картинах Бориса времени не очень удается остановиться, медленное, но напряженное его течение ощущается в каждом сантиметре холста, в каждом переходе цвета, света. Пространство-время его картин одухотворено, а потому одухотворено все, и потому человек, кукла, скульптура участвуют в диалогах по разному, но на равных («Диалог» «Ваня и Афродита» и др.).
Если доведется вам увидеть картины Бориса Заборова, всмотритесь и вслушайтесь в молчаливые диалоги его картин, в магическую тишину его миров, может и вы услышите в ней одинокую скрипку нашей мамы.
Уже в эмиграции, оставив книжную иллюстрацию Шекспира, Пушкина, Достоевского Борис наконец в свои 45 должен был задуматься: а кто же я, что собственно мое? Надо погрузиться в себя, но как я упоминал своего детства он не помнил, и тогда произошло это чудо, он вспомнил свое пред детство, мир отцов и даже дедов, я верю, что такая генетическая память существует. Но она очень смутна, а нужны конкретные образы. Все дороги ведут на парижский блошиный рынок: там продают наборы старых дагерротипов, и именно тут начиналась галерея персонажей Бориса Заборова.
Но дагеротипы — только материал, глядя на них брат создал свой мир образов, я всматриваюсь в эти образы и пытаюсь понять их происхождение, хронотопический паспорт-адрес. Кто вы зачарованные герои Бориса Заборова? Ясно, что это европейцы, а какой эпохи? В картинах Бориса — завороженная тишина, и сдается мне, что это эпоха затишья перед страшной бурей потрясений, которые грянут в наше время. Я сказал бы, то золотой век человека все еще приватного, век когда есть еще мир частный, домашний, интимный, женственно будуарный. Вскоре грянет большой взрыв революций 20 века, домашний семейный уют, покой, будуарный интим , маленький миленький индивид превратится во Франкенштейна, что творит божий мир не божьими своими руками, принося только разруху и беду. Приватность, мещанин, маленький человек исчезнут, а им, оказывается нет замены, и прощай мир.
Но как
Как непохожа живопись моего брата на живопись Шагала, ничего общего. Но если всмотреться, поймем, что они очень по разному рассказывают одну и ту же сагу. Шагал всю жизнь писал Витебск, дореволюционный, не коммунистический, где он был комиссаром, а тот родной, семейный, мещанский, где царила взаимная любовь, где даже домашние животные были членами семьи. И брат пишет дореволюционный мир индивида, человека еще не превращенного в монстра. Ищи любовь — в ней вся истина!
И вот мы видим как поиск художником себя неотделим от поиска родины, а она на земле, над землей и под ней. Родина Шагала — Витебск, Беларусь исторически очень сросшаяся с Польшейа. А у брата обитель его образов, да и образов моей злосчастной музыки чуть сдвинута на запад, туда, где покоятся магнитят и зовут нас наши предки.
ПОСТСКРИПТУМ
В первые годы, когда появилась моя потусторонняя музыка, каждую ночь являлась какая нибудь призрачная, но и принудительная мелодия, при всей ее навязчивости хотелось записать мелодии, чтоб потом исследовать, но техники подходящей не было. Теперь мелодии являются редко, но появилось чудо смартфон, который всегда под рукой и когда является новая песнь, я стараюсь ее напеть. И обнаружился новый казус. Новая мелодия, я ее фиксирую, потом еще и еще, а когда прослушиваю, оказывается, что это та же мелодия с небольшими вариациями. С точки зрения композиторской — это большое разочарование,
ПОТУСТОРОННИЙ ВАЛЬС
https://youtu.be/DHP_ga7vY-s
Не знаю как назвать это явление — генетическая память? Да, это один из видов генетической памяти, но есть тут и другое — влияние земли, так может больше подойдет термин хтоническая генетика (хтонический от греческого χθών «земля, почва») Влияние земли на генетику, на генотип людей, оно явное. Почему весь восток Азии — монголоиды, а переселившись в Америку азиаты изменили свой генотип… так до бесконечности. О необходимости гео-генетики говорил еще великий Николай Вавилов, которого сгноили в сталинской тюрьме просто так для забавы, а между тем проблема очень глубокая и интересная.
Я давно замечал хтонические мотивы в искусстве, это требует развернутого разговора, здесь укажу только на один пример — Генри Мур. Его фигуры хтонические, как будто только рождаются из глины, хотя работает Мур в камне, который впрочем тоже из земли. Все живое родилось из земли, но не иначе чем через посредство такой микросистемы как геном. А вот у Мура фигуры рождаются прямо из земли, и потому они полу оформлены и потому совершенно асексуальны. Хтонизм вообще и в искусстве — бесконечная тема, мне кажется я открыл новый неожиданный аспект хтонизма, показал очень эфемерную и вместе почти осязаемую связь души с конкретной могилой его предков.
***
И чтоб слушатель не думал, что я всегда был безголосым и всегда сочинял только одну мелодию, приведу пару старых записей, когда были и слух и голос.
КОЛЫБЕЛЬНАЯ
https://youtu.be/hNIqKy-F3Jo
МЫ ГУЛЯЕМ
https://youtu.be/5vsTwMEBylk
БЕЛЫФЙ ВОРОН
https://youtu.be/EAZlh6WgDtQ
ГОРИ ГОРИ известный романс
https://youtu.be/_PxIPlLoUng
ЛУЧИНА
https://youtu.be/5MvM1vHAqKgХРОНОТОП ГАЛЛЮЦИНАЦИЙ
Интересная, несколько мистическая тема.
У меня был прекрасный слух, но в 1999 г пришла болезнь Бетховена — она же болезнь Меньера и стукнула по уху очень сильно. Болезнь эта любит бить по ушам нежным чувствительным. Но я еще прилично слышал, сочинял песни, пел. А потом по поводу некой инфекции мне назначили антибиотики (кларин, диксилин). Боялся я начинать, зная, что антибиотики действуют на меня очень плохо, но врач сказала начинай,
и начал. Действие лекарств превзошло самые худшие мои опасения, самочувствие было ужасным, и в первый же день почувствовал я помехи со слухом, а на 4 день пала страшная глухота, теперь уж настоящая. Через 20 лет мне скажет один врач, что при болезни Меньера антибиотики противопоказаны. Спасибо, но почему этого не знала моя врач? Вопросительный этот знак будет висеть вечно. Лучше поздно, чем никогда? Да только слух вот он не возвращается.
Все это преамбула, не буду описывать злоключения болезни, никому не пожелаю, среди прочего шум в ушах, и к этому шуму через
Врачи “успокоили: слух не вернется, но музыкальные галлюцинации — не сумасбродство — это дурная компенсация за потерянный слух, она почти неизбежно постигает оглохших. Эта музыка звучала для меня загробно, пришла откуда-то с того света из земли или из ада? Мне казалось, вот я умру и тогда эта неприятная навязчивая музыка овладеет мной тотально, и будет то мой вечный ад.
Адская музыка эта была своеобразна: довольно примитивные-короткие мелодии и главное всегда ультимативно круговые — замкнутые как космические круги-орбиты, и это мотивы вальсовые. А с вальсом у меня роман своеобразный-крнфликтный. В какой пройдя неимоверный конкурс я чудом поступил на подготовительный курс консерватории по вокалу. Опять же не буду описывать многое, многое что с этим связалось, скажу лишь, что были у нас и уроки балета. Учительнице очень понравилась пластика моих движений и хотя я был уже переростком, она пригласила меня на свои уроки в
Не могу не упомянуть тут посторонний момент. Пару лет назад я не очень успешно ухаживал за одной прекраснейшей девушкой, но она влюблена была только в театр… расстались. И вот я невесть откуда появляюсь в балетном классе, где учится моя прекрасная фея. Никак сего не мог предвидеть тогда, когда театр отбил у меня эту тонкую дюймовочку. Но и теперь уже не соединил, ничто не возвращается в этом мире!
Начались мои занятия балетом, упражнения у длинного поручня, все шло хорошо, пока не дошли до вальса. Учительница показала как правильно танцевать вальс, а у меня не получается, какое-то органическое неприятие. Урок, два, три — я вижу, что учительница начинает раздражаться, а я ведь студент приблудный. Сам я в свое балетное будущее не верил, тут ведь нужна физическая сила как у Барышникова, но такого не наблюдалось, и чтоб дальше учительницу не разочаровывать, я просто прекратил посещать балетный класс, простившись навсегда и с учительницей и с моей неспетой песней — принцессой дюймовочкой.
Так вот вальс, странный конфликт: в ту пору сочинял я иногда песни, и в них ультимативно слышались мне именно трехдольные ритмы. Вот и объясните мне этот странный конфликт. Как там у Ленина: низы — ноги не могут с вальсом, а верхи — душа не может без вальса и это уже начало сюра.
И вот спустя много-много лет, потерявши слух, я снова сталкиваюсь со странным вальсовым конфликтом — эта потусторонняя музыка — она вся вальс, какой-то
Сам я в Польше никогда не был, польской музыки не знаю, слушал иногда в концертах Шопена, но это не знание, и ничего общего с моими хороводами там не улавливал. Интересней в этом смысле очень любимый мною полонез Огинского. Тоже ничего общего с примитивом моих хороводов нет, но музыка Огинского, она очень пейзажная, прямо вижу как она несется над землей, конечно польской! Опять Польша, откуда, почему, я никогда не был в Польше,? Но ведь мама моя из Польши, там жили и умирали поколения ее предков, неужели это они неумиручие властно не дают о себе забыть, неужели это их духи живут и пляшут над родной землей? У меня нет другого объяснения, а у вас?
Мне всего лишь приоткрылось подземное оно же и надземное царство живых- мертвых, когда спущусь и поднимусь в их обитель, узнаю точнее, но рассказать вам уже не смогу.
Повторю, польской музыки я не знаю и не знаю есть ли действительно в моих потусторонних мелодиях что-то польское, для меня важно одно, что они эти хороводы прочно ассоциируются у меня с просторами именно польской земли. Вот он зов предков. Я очень очень шапочно знаком с Шопеном, с ним никаких ассоциаций. Но как упоминал, я очень хорошо знаю и очень люблю полонез Огинского, и с ним к сожалению никакого сходства в моих мелодиях нет, кроме опять же упоминавшейся пейзажности и сдается мне что его и мой пейзаж — едины. Прекрасная его музыка, она как и моя навязчивая летит над просторами той же польской земли.
Ну с Огинским кажется и вопросов нет, он поляк, но ведь и моя мама, она что не полька, а я что не сын моей мамы? Сильны они эти непонятно какие: земные-небесные-биологические гены людей!
Но ведь Огинский не глухой — гениальный композитор, как можно сравнивать его произведение с галлюнаторной музыкой? Тут я прибегну к авторитету древнего грека Платона. Он жил во времена, когда искусство было очень гармоничным и логичным и очень далеким от нынешнего модерного безумия, и вот уже тогда этот гений мысли понял, что художник, при кажущейся его рациональности, сомнамбула, то есть он всегда ваяет, живописует, озвучивает свою художественную галлюцинацию. Так что мы с Огинским все же родственники, пусть и очень далекие.
Но все это только начало вопросов.
Был у меня родной брат, большой художник Борис Заборов, его уже нет, светлая память, в Союзе занимался он в основном графикой. Но тут придется мне надолго отвлечься, от настоящего рассказа, чтобы потом приблизиться к цели. Я просто приведу сейчас другой, давно написанный мною текст о маме, о папе, о брате.
О ЗВУКИ СЛАДКИЕ МОЦАРТА
(О творчестве Бориса Заборова)
В момент, когда пишутся эти строки, исполнилось ровно 25 лет с того малозаметного события когда на асфальт великого города Парижа высадилось небольшое семейство, глава семейства Борис Заборов, тогда уже известный в Советском Союзе художник, оставил на родине все , чтоб начать новую жизнь на новом месте, в новом для него мире, который знал доселе только по книгам. И вот именно в «юбилейные» эти дни «не сговариваясь» вышла в свет весьма объемистая монография известного французского художника Бориса Заборова. Я же в этой ситуации не могу не оглянуться и не увидеть рядом иную, только мне известную «монографию» — биографию брата.
Присоединяюсь к тем, кто считает, что основы личности человека, а тем и глубинные основания его творчества закладываются в детстве, вот это детство художника, проходившее в лоне определенной семейной традиции, я имел счастливую возможность наблюдать с нулевого расстояния. Поэтому рассказ о художнике я начал бы с далекого малого польского местечка Пшасныш (Прушниц) где родилась и выросла наша, доброго ей здравия, мама, и на
Мама не религиозна, тем более значимо то, что каким-то образом прозвучал в ее душе завет, данный некогда Богом Аврааму:«Иди из дома твоего из земли твоей…» ради веры — идеи. Тогда в древности впервые притяжение к небу пересилило притяжение земное, и поднялся народ с земли своей и двинулся — в безвестность. Это предрешит судьбу многих народов, предрешит историю, но напрямую и мамину и нашу судьбу.
И ушла из дома своего, из родства, из земли своей ради мечты учиться — ради скрипки, «о звуки сладкие МоцАрта!». Но не суждено было сбыться мечте, какие только препятствия не встали на пути, какие катаклизмы не происходили вокруг! Нищета, фанатичное противодействие отца, кровавые погромы, две мировые войны… какая уж тут скрипка!
И когда злая судьба окончательно вырвала скрипку из маминых рук, могу засвидетельствовать, скрипка не исчезла, в идеальной своей ипостаси поселилась в нашем доме навсегда. Теперь жила она как почти или вполне религиозная вера каждого из нас в высокую свою миссию, которую как сизифов камень каждый выбрал себе добровольно и пожизненно, донести сей груз до вершины удастся только одному из нас Борису.
Михаил Заборов ЕВРЕЙСКИЙ СИЗИФ
Но еще много прежде, если не музыка то муза соединила в назначенный час родителей, ведь и
Отец мой Авраам Заборов юношей покинул дом свой, и ушел конечно же со своей скрипкой, которая лишь притворилась кистью.
А начиналось все обычно и типично, отец родился и вырос в белорусском, или скорее типично еврейском местечке черты оседлости Лиозно. И была учеба в хедере, тора, молитвы, Абрам со свойственной ему искренностью отдался религии всей душой. Но пришла революция и как в картинах Шагала перевернулись, закачались рассыпались еврейские местечки, «китайская стена» еврейской оседлости рухнула, коммунисты сказали, религия — глупость, небо пусто. Тогда от детских горячих молитв черными морозными утрами осталась улыбка воспоминания, да сосущая «под ложечкой» пустота. Разве может душа жить без веры, отец уверовал в искусство и этой вере не изменил уже никогда. И он ушел, путь его лежал в Витебск, в основанную Ю. Пеном, преобразованную М.Шагалом художественную школу. На здании училища еще увидит Абрам плакат «Чтоб каждый так шагал как Марк Шагал шагал», да только сам Шагал был уже далеко, власть в училище захватили жрецы зарождавшегося соц. Реализма. В неплодотворной этой почве под неусыпным и гипнотичным идео-контролем придется взрастать и не покладая рук трудиться
А. Заборову, как впрочем и всем советским художникам. По окончании училища отец станет одним из самых активных участников художественных выставок СХ Белоруссии, как внутри республики, так и за ее пределами, и так пять десятков лет неутомимого вдохновенного труда.
По меньшей мере два симптома гениальности в отце своем я опознал — бесконечная искренность любви к искусству и несгораемое горение творчества.
Вот в этой атмосфере неистребимого неутомимого неутолимого творческого поиска, мечты о великом рос, воспитывался Борис Заборов.
О моем брате Борисе писать трудно, ибо писали многие и много. Творчество Бориса Заборова освещается во множестве роскошных каталогов, в критических статьях на разных языках… персональные его выставки прошли в знаменитых музеях мира: Музей Дармштата — Германия, Музей Модерн Арт — Париж, Музей им. Пушкина — Москва, Русский Музей — Петербург, несчетные выставки в галереях от
В неопубликованных воспоминаниях мамы застаем мы Бориса Заборова в самой начальной точке грандиозного его пути, когда двухлетний «Заборчик» потешает соседей-художников, подражая всем движениям отца во время его работы за мольбертом. Потешно, но ведь уже здесь пал выбор, свыше конечно, ведь ребенок двух лет не решает ничего.
Но грянула война, бедствия эвакуации, неисчислимы, через 5 лет возвращение в разрушенный дотла Минск, школа, Минское художественное училище и… а вот в институт уже не приняли, один деятель культуры заявил тогда: «Белоруссии хватит одного Заборова». Борис поступил в Ленинграде, Институт Репина, переход в Суриковский, защита диплома, и вот снова родной город Минск. Тут-то и стал молодой художник пред самым решающим своим выбором: начать писать советские картины на
Но скрипка! Поет душе мелодию иную, но вера в предназначение живописца, что с ней делать? Шекспир — прекрасно, но кто же ты Борис Заборов? Если нет возможности писать на родине — иди из земли твоей по следам великих предтеч твоих Сутина, Цадкина, Шагала…! И он ушел, из дома своего — из прекрасной квартиры, из достатка, из признанной уверенной «маститости» своей — в безвестность! Не было у брата вопроса: куда идти? Париж гипнотически манил к себе, только там и только в сопоставлении с великими — истинный экзамен себе.
И вот все из тех же достатка, уверенности, «маститости» оказался с семьей на асфальте великого города, а ведь мечты вблизи часто оборачиваются чудовищами. Прекрасный, холодный город Париж, в котором тебя никто не ждет, не знает и знать не хочет. В последние 10-15 лет прибывали сюда художники из Москвы, но все с политическим багажом нонконформистов — поддержка, зеленая улица…
в багаже брата и этого не было, только краски да кисти. Более того, только сейчас во весь рост встал вопрос, ведь и творческих программ никаких нет, писать картины? Но для кого, о чем, зачем и главное как? Ведь в Союзе живописью занимался он лишь спорадически. И пришла растерянность, и пришло смятение, и пришла нужда… Несколько работ, написанных в Вене в ожидании французской визы, предложил он в парижские галереи, взяли. Ну вот и жди, пока придет, богатый дядя, тыкнет пальцем в холст и скажет «заверните», а если не придет, а если тыкнет в холст соседний, их тут видимо невидимо! И свершилось чудо, ибо без чуда не свершается ничего.
В немецком городе Дармштате есть очень уважаемый художественный музей, каждый год направляет он своих посланцев в круиз по галереям Европы для выявления новых имен, для присуждения премии за лучшую картину года. И вот не богатый дядечка, посланцы музея остановились у братовой картины и посовещавшись присудили ей — брату первую премию. Это был гром среди мрачного неба, но и с молнией небо озарившей, и была то первая точка реального — художественного соприкосновения с новым для переселенца миром, начало диалога.
А премия не простая: солидная сумма денег, или скромная сумма, но с правом на персональную выставку через год в музее Дармштата. При всей катастрофальной нужде выбрал брат выставку, то было самое непрактичное и самое практичное его решение. Год на подготовку выставки! В прежней жизни заключали договор на год для написания одной картины, с подсказками, поправками переделками и доделками далеко ли уедешь. Но этот год был как 10, годом противостояния, годом борьбы Якова с ангелом и годом великого перелома.
Еще вызывает он у меня ассоциации уже не с библией, а с образом из «Вийя» Гоголя: вокруг тебя бесовская свистопляска: бесы нужды и бесы соблазнов, гримасы измов — пугают, манят! Но нельзя поддаваться, ни соблазнятся, ни пугаться — смотри в себя, сконцентрируйся на своей молитве! И брат ценой сверх напряжения выдержал. Музей — это не на продажу, и это не картина, еще и еще картина — вся экспозиция должна быть единым полиптихом, в музее нужно представить не менее чем концепцию. И уже в первых работах концепция стала вырисовываться, удивив всех и меня, совершенно противоположная всему, что делал художник до сих пор. И придет и пройдет с большим успехом выставка в Дармштате, и свершится еще чудо, знаменитая галерея Клода Бернара, работающая только с маститыми, предложит Брату сотрудничество, и начнется поденное, из года в год, в поте лица, многотрудное, чтоб не сказать каторжное восхождение на парижский Парнас, еще и с сизифовым камнем. За подробностями отошлю читателя к монографии Бориса Заборова, вышедшей буквально этими днями, и вернусь к началу парижского противостояния, к концепции, которая возникнув углублялась, но уже не менялась.
Успех художника — лучшее доказательство тому, что многих и многих «примагнитила» «звонкозвучная тишина» зачарованных пространств в его картинах, тишина в которой, видимо, только мне слышен голос маминой скрипки.
Но сколько читал статей о брате, не нашел концептуального объяснения концепции художника, а ведь понимание — это концепция. Ее можно оспорить, заменить другой, но без концепции — «слова, слова, слова».
От соблазна искать объяснение у автора, тоже следует отказаться — ведом интуицией, художник, как предположил некогда рациональный Платон, — сомнамбула. «Когда нарисовал первую картину по старинному дагерротипу, — говорит брат, ощутил — это мое.» Но почему? «Родственные связи» с художником обычно мешают критическому осмыслению его творчества, но может иногда создают и
Один эпизод страшной нашей эвакуации — шок полученный во время бомбежки, кажется, вполне объясняет причину этого забвения, но, думается, что забвение не только объяснимо, оно и объясняет многое в творчестве Бориса Заборова. Когда содержание его картин не определялось больше иллюстрируемой книгой, а только личными мотивами, превратилось оно в некий непрерывный транс воспоминания. Как будто душа блуждает и ищет в своей преисподней, пытается найти драгоценный потерянный мир. Однако в картинах брата почти не нашел я образов общего нашего малолетства, кажется слишком глубокое стирание жизненно важного куска памяти приводит в его душу воспоминания более древние и глубокие, из прежней жизни, жизней? Он стремится обрести реальность в документальном снимке, но в его картинах реальные лица превращаются в призраки, лишь доказывая ирреальность устремления. Как будто в ту Виеву ночь призраки эти все же проникли в душу художника, притворившись друзьями. Лица персонажей приветливы, иногда улыбаются, говорят, мы всегда знали, что ты придешь воскресить нас, дай руку! Но это опасная игра, незримую пелену картины, разделяющую миры как реку Стикс можно пересечь только в одном направлении.
«Вначале сотворил бог небо и землю…», воскрешающий души демиург-худложник тоже вначале сотворяет небо, жизненное пространство — живописную среду. Он наносит на холст грунт, но не белый, а примешивая в белую массу едва заметно и без определенного порядка все цвета своей палитры, тогда и возникает наполненный материей и духовными потенциями живописный космос, он и родит из себя несметные эфемерные свои реалии. И когда образы уже рождаются из этого космоса, художник снова смешивает все цвета палитры, на сей раз, разбавляя краску водой до полной почти прозрачности, и покрывает ею весь холст как туманом, как бы возвращая призраки в царство теней. Но потом снимает пелену с лиц, и тогда они выступают из глубины в пугающей выпуклости и реальности, оставляя в тени антураж. Так сама живописная техника выражает состояние бытия и небытия, они здесь или там ? Они здесь и там, они проникли в душу художника эти образы в тот первый парижский год, когда родился новый художник Борис Заборов, и поселились в его картинах ушедшие души для новой жизни.
Так почему же искушают неотступно душу художника пришельцы из прошлого? Да потому что все наше творчество и есть магия, не дающая умереть духовности, только в непрерывности мировой души — вся реальность.
Модернизм как большевизм низвергал, крушил, резал «священных коров» прошлого, революция никогда не обходится без издержек и в 80-тые годы 20-го века, когда и начинается парижский период Бориса Заборова, настало «время собирать камни». Стереть пыль со старой фотографии, всмотреться в лица, сделать для себя «поразительное» открытие: да ведь это же недавние наши предки, эти люди были взрослыми, когда мы начинали жить, мы приняли непосредственно от них эстафету жизни, они — это мы, ибо они в нас, и как смели мы о них забыть! Так глубоко личный мотив преодоления забвения перерастает в мотив противоборства с забвением историческим: остановиться, вернуться, вглядеться в лица, воскресить и собеседовать. Вот эта женщина чем-то напоминает нашу тетушку, а эта старую мамину подругу, а эта…?
Что бы ни творил истинный художник, и что бы ни говорили мы о результатах его творчества, сокровенным и главным всегда является для него само это творчество, демиургический процесс: замесить на холсте хаос, извлекать, лепить из него формы, вдохнуть в них жизнь образов, проникнуть вовнутрь образов, столкнуть, сопоставить — сотворить мир! Все это Борис Заборов делает с неослабевающим эмоциональным напряжением, потаенной страстью и неброской экспрессией.
Композиции Бориса — это диалоги: меж прошедшим и настоящим, меж молодостью и старостью («Обнаженная девушка и старая женщина»), меж временем длящимся и временем как бы остановленным в гипсовом слепке («Две старые женщины и скульптура»). Впрочем, в картинах Бориса времени не очень удается остановиться, медленное, но напряженное его течение ощущается в каждом сантиметре холста, в каждом переходе цвета, света. Пространство-время его картин одухотворено, а потому одухотворено все, и потому человек, кукла, скульптура участвуют в диалогах по разному, но на равных («Диалог» «Ваня и Афродита» и др.).
Если доведется вам увидеть картины Бориса Заборова, всмотритесь и вслушайтесь в молчаливые диалоги его картин, в магическую тишину его миров, может и вы услышите в ней одинокую скрипку нашей мамы.
Уже в эмиграции, оставив книжную иллюстрацию Шекспира, Пушкина, Достоевского Борис наконец в свои 45 должен был задуматься: а кто же я, что собственно мое? Надо погрузиться в себя, но как я упоминал своего детства он не помнил, и тогда произошло это чудо, он вспомнил свое пред детство, мир отцов и даже дедов, я верю, что такая генетическая память существует. Но она очень смутна, а нужны конкретные образы. Все дороги ведут на парижский блошиный рынок: там продают наборы старых дагерротипов, и именно тут начиналась галерея персонажей Бориса Заборова.
Но дагеротипы — только материал, глядя на них брат создал свой мир образов, я всматриваюсь в эти образы и пытаюсь понять их происхождение, хронотопический паспорт-адрес. Кто вы зачарованные герои Бориса Заборова? Ясно, что это европейцы, а какой эпохи? В картинах Бориса — завороженная тишина, и сдается мне, что это эпоха затишья перед страшной бурей потрясений, которые грянут в наше время. Я сказал бы, то золотой век человека все еще приватного, век когда есть еще мир частный, домашний, интимный, женственно будуарный. Вскоре грянет большой взрыв революций 20 века, домашний семейный уют, покой, будуарный интим , маленький миленький индивид превратится во Франкенштейна, что творит божий мир не божьими своими руками, принося только разруху и беду. Приватность, мещанин, маленький человек исчезнут, а им, оказывается нет замены, и прощай мир.
Но как
Как непохожа живопись моего брата на живопись Шагала, ничего общего. Но если всмотреться, поймем, что они очень по разному рассказывают одну и ту же сагу. Шагал всю жизнь писал Витебск, дореволюционный, не коммунистический, где он был комиссаром, а тот родной, семейный, мещанский, где царила взаимная любовь, где даже домашние животные были членами семьи. И брат пишет дореволюционный мир индивида, человека еще не превращенного в монстра. Ищи любовь — в ней вся истина!
И вот мы видим как поиск художником себя неотделим от поиска родины, а она на земле, над землей и под ней. Родина Шагала — Витебск, Беларусь исторически очень сросшаяся с Польшейа. А у брата обитель его образов, да и образов моей злосчастной музыки чуть сдвинута на запад, туда, где покоятся магнитят и зовут нас наши предки.
ПОСТСКРИПТУМ
В первые годы, когда появилась моя потусторонняя музыка, каждую ночь являлась какая нибудь призрачная, но и принудительная мелодия, при всей ее навязчивости хотелось записать мелодии, чтоб потом исследовать, но техники подходящей не было. Теперь мелодии являются редко, но появилось чудо смартфон, который всегда под рукой и когда является новая песнь, я стараюсь ее напеть. И обнаружился новый казус. Новая мелодия, я ее фиксирую, потом еще и еще, а когда прослушиваю, оказывается, что это та же мелодия с небольшими вариациями. С точки зрения композиторской — это большое разочарование,
ПОТУСТОРОННИЙ ВАЛЬС
https://youtu.be/DHP_ga7vY-s
Не знаю как назвать это явление — генетическая память? Да, это один из видов генетической памяти, но есть тут и другое — влияние земли, так может больше подойдет термин хтоническая генетика (хтонический от греческого χθών «земля, почва») Влияние земли на генетику, на генотип людей, оно явное. Почему весь восток Азии — монголоиды, а переселившись в Америку азиаты изменили свой генотип… так до бесконечности. О необходимости гео-генетики говорил еще великий Николай Вавилов, которого сгноили в сталинской тюрьме просто так для забавы, а между тем проблема очень глубокая и интересная.
Я давно замечал хтонические мотивы в искусстве, это требует развернутого разговора, здесь укажу только на один пример — Генри Мур. Его фигуры хтонические, как будто только рождаются из глины, хотя работает Мур в камне, который впрочем тоже из земли. Все живое родилось из земли, но не иначе чем через посредство такой микросистемы как геном. А вот у Мура фигуры рождаются прямо из земли, и потому они полу оформлены и потому совершенно асексуальны. Хтонизм вообще и в искусстве — бесконечная тема, мне кажется я открыл новый неожиданный аспект хтонизма, показал очень эфемерную и вместе почти осязаемую связь души с конкретной могилой его предков.
***
И чтоб слушатель не думал, что я всегда был безголосым и всегда сочинял только одну мелодию, приведу пару старых записей, когда были и слух и голос.
КОЛЫБЕЛЬНАЯ
https://youtu.be/hNIqKy-F3Jo
МЫ ГУЛЯЕМ
https://youtu.be/5vsTwMEBylk
БЕЛЫФЙ ВОРОН
https://youtu.be/EAZlh6WgDtQ
ГОРИ ГОРИ известный романс
https://youtu.be/_PxIPlLoUng
ЛУЧИНА
https://youtu.be/5MvM1vHAqKg
