Обратная разработка
Боря Клюшников с трип-репортом о кофе, компьютерных играх как операторе идеологии порнификации и философии (Гегеля) / эстетике (Мане) как денатурализации привычек мышления и обратном нейро-инжениринге:
"Современная нейровласть и цифровой алгоритмический капитализм разрушает и деформирует саму суть идеологии. Теперь, идеология не превращает больше индивида в субъекта, а действует прямо противоположным способом — она расщепляет субъекта в индивида. Играя в Candy Crash, ты не «промываешь» себе мозги как в случае со старинными телепередачами, в тебя не проникают «сомнительные идеи». Скорее, весь твой когнитивный аппарат перепрошивается и достигает почти идеально плоских зацикленных форм, расщепляет все образы и обнажает самую простую механику.
Человеческому телу нужен определенный медленный разгон, нужен постепенный выход на сцену. Когда я читаю лекцию в зале, у меня есть пару минут, пока я поднимаюсь по лестнице. Я перевожу дух, улыбаюсь всем собравшимся. В зуме же я не просто «впрыгиваю» в свое дело — я будто оказываюсь прямо посреди войны, где формулировок долго ждать не будут.
Моя последняя попытка бросить кофе была связана с тем, что я читал Гегеля. Я понял, что Гегеля невозможно понять исходя из установок этой жидкой современности. Я думаю дело в том, что философия Гегеля очень тесно связана с форматом книги. Я люблю это демонстрировать на лекциях: этой же демонстрацией занимается и сам Гегель в предисловии к Феноменологии Духа. Он показывает, что его мысль развивается через перетекание субъекта в предикат. Можно проследить, как перетикание субъекта в предикат реализуется в разворачивании рассуждение. Понятие, введенное в начале абзаца изменяется в середине абзаца. А в конце абзаца читатель понимает, что работа рассуждения, проделанная в абзаце, приводит само начало абзаца в движение и понятие с самого начала уже было изменено. В ходе чтения, вам нужно постоянно возвращаться к началам абзаца и к другим страницам. Это означает, что книга как целое, как объект, содержит в себе следы становления — они даны и разом, симультанно, и в последовательности письма. <…> Я сочувствую всем нам, когда мы пытались читать Феноменологию Духа с планшета или, что еще более сложно, слушать в аудиоформате. Обратите внимание, что Гегель чуть ли не последний медиум-специфичный философ книги. Я могу всем рекомендовать слушать Фейербаха, Маркса и Энгельса в аудиоформате. Под кофеином же, читательские отпечатки скачут, переходы срезаются — невозможно «вести» чтение, оно становится более фотографическим.
То есть, для того, чтобы читать Гегеля необходимо эмулировать и симулировать более древние когнитивные механизмы. Революционной становится процедура обратного инжинеринга нейро-когнитивных структур. Для нас, детей 90-ых годов, это не просто возвращение к прошлому. Строго говоря, это вообще не прошлое — потому что у нас, в наших мозгах, этого никогда не было. Марк Фишер советовал студентам печатать тексты на принтере. Не читать их за компьютером и на смартфоне. Он объяснял это очень изящно: печатный лист — это социальная связь с текстом. Это та самая «атака», которая срезается во всепоглощающем настоящем.
Делез и Гваттари отмечали, что любое произведение искусства — это создание неожиданных нейропутей, это слом нейронормативных цепей зависимости. В Алфавите, Делез сетует на то, что множество современных фильмов вовсе не создают новые нейроструктуры, а опираются уже на проторенные когнитивные приемы. Я бы пошел дальше и сказал бы, что само отличие произведения искусства от его уплощающей репрезентации и фетишизации состоит в том, что оно связано с новыми когнитивными и нейросвязями, которые в свою очередь неразрывно отражены в искусстве как в «социальной сцене». Произведение, как и радикальное чтение, приводит к
