«Он видит светлый день и кипарисы, он видит мрамор. Он видит множество различных вещей, но вещи эти он видит в сочетании, а не в беспорядке; он видит город, единый организм из статуй, храмов, садов, жилищ, амфитеатров, вазонов, капителей, из просторных, правильной формы площадей».

(Борхес Х.Л. «История воина и пленницы»)

Общий план

Любая мысль не зависит напрямую от совокупности органических коннекций и комплекса интеграций мозга, взятого самого по себе. Нейрофеноменология указывает на то, что способность самого существования мысли как формы движения материи, независимо от содержания и смысла (пусть он будет даже пред-смыслом) зависит от отношений мозга и мира, и с этими отношениями мозг согласуется путем реакций, аккомодаций, ведущих к определенным действиям. Тогда мысль как форма формируется внешними возбудителями и внутренней реакцией (пусть эта реакция и будет смутной или все же более определенной). Мозг становится субъектом ввиду целенаправленной активности, будь она аффективной (как в обыденной жизни или искусстве), концептуальной (как в философии) или перцептивной (как в искусстве и некоторых аспектах обыденной жизни). Таким образом, мы приходим к выводу о том, что мозговые интеграции (доли, тела, коры) и нервные коннекции тела, управляемого мозгом, представляют способность, особую способность чувствовать, познавать, действовать в ответ.

Мозг-субъект способен стать суперъектом (по выражению Уайтхеда). И это происходит в тот момент, когда мысль становится объектом мозга, когда мысль отражает мысль (рефлексия). Рефлексия как предикат суперъектности — это то, что условно именуют второй стратой ощущений, выходящей за пределы церебральных интеграций «восприятие — действие», ибо восприятие и действие уже произошли, были замечены, были открыты, созданы, осмыслены, а мысль о них как целом, как о супер-интеграции, продолжает свое движение. И это движение, независимо от того, движется оно вдоль элемента материи (как ощущение), либо вдоль концепта (как созерцания идеи или плотиновской Идеи), уже будет мыслью об ощущении или мыслью о созерцании. О рефлексии как коннекции уже-помысленного (уже-ощущенного) и новой мысли лучше всех высказывается Дэвид Юм в третьей части «Трактата о человеческой природе»: «Повторение не происходит одинаково в каждом случае, но порождает новое впечатление, а через посредство его и ту идею, которую он и теперь исследую; ибо после частого повторения я вижу, что при появлении одного объекта привычка принуждает ум представлять обычный спутник этого объекта, и притом представлять последний более живо в силу отношения его к первому объекту» (Юм, 1998, с. 209).

А о том, что мыслится мыслью, лучше всех пишет Спиноза, усматривая в ней протяженную величину, части которой мысль упорядочивает — и в этом состоит функция общих правил области познания как «изобретения» целого или «выражения выраженного» (Делез, 2014). Аффекты и перцепты в соединении с экстенсией — такова природа мысли о сущем: мозг, многократно отражающий воспринятое и пережитое или уже помысленное. Это соединение — суть своего рода «сжатие», когда опыт, воспоминания, обстоятельства, случайности, необходимости, сжимаются в особом созерцающем воображении, отличаясь от поступков (поскольку такое «сжатие» является их предпосылкой, первопричиной) или процессов познавания (так как оно также является лишь их следствием, в лучшем случае — реакцией на познание «первого рода» по «Этике» (Спиноза, 1993), перцепцию).

Познание — это функция, двоякая функция: с одной стороны, она демонстрирует внешний хаос, в который погружается мозг как субъект познания; с другой — эта функция упорядочивает этот хаос, создавая границы, детерминирующие функции переменных за счет работы а-центрированных структур, нейронных популяций, формирующих перцептивные и рефлексивные «узлы». Можно утверждать даже о статистическом хаосе электрических синапсов и детерминистском хаосе синапсов химических. В первом случае — электрические щелевые контакты (характеризуемые статистикой и способностью передачи сигнала в обоих направлениях). Во втором — одностороннее, детерминирующее или детерминированное химическое движение. И все же, этот «локальный хаос» закрыт в «квазихаоидных» состояниях, ограниченный маршрутами сетей конечных нейронных автоматов, популяций нейронов, о которых говорит Черчланд (Churchland, 2007), и которые удерживаются работой устойчивых нервных сигналов. Сама же субъектность субъекта познания актуализирована в связях, детерминируемых совокупностью взаимодействий «среда — мозг — нейронные популяции — точки “осцилляции” сетей нейронов между собой». И в этих взаимодействиях происходит варьирование интенсивностей, скоростей, вольная игра перцептов, аффектов, концептов и, как следствие, действий, эффектов, репрезентаций, референций, вплоть до модов ощущений.

Однако, мы должны помнить предупреждение Делеза (Делез, 2001, с. 60) о необходимости проведения различия между отношениями идей и отношениями объектов. В первом случае, говорят об отношениях сходства, противоположности, количества, качества, истинности, ложности, во втором — о причине, пространственно-временных координатах, тождестве, сходстве, следствии.

План референции: константы

Однако, константы как инструмент, алгоритм, как концепт науки, снимают это различение/противопоставление. Они объединяют план имманенции с планом референции, создавая единство отношения идей и объектов, своего рода являясь результатом перекрещивания двух диадических отношений: объект О1 относится к объекту О2 способом R, а идея I1 относится к идее I2 способом R*. И константа находится на пересечении этих двух отношений, возникая как новый объект, изобретенный, сконструированный, порожденный из действия мозга-субъекта. Однако, речь идет не о том, чтобы все объекты, идеи, случаи, результаты экспериментов и другие моменты сжимались в одну точку (и все это называли операцией создания константы). Напротив, константы возникают для того, чтобы установить необходимое соотношение между факторами, которые объективно остаются независимыми (а это значит, что сами отношения R или R* следует еще сконструировать перед тем, как говорить о них).

В этом смысле, константам предшествуют планы референции, которые чертятся за счет: полагания (экспериментального или теоретического) определенных пределов, дисциплинарных, кросс-дисциплинарных или междисциплинарных, создаваемых мыслью или действием; организации серий, которые формируются в этих пределах из переменных величин, сингулярностей, значения которых еще необходимо определить. Наконец, сама константа конструируется уже благодаря соотнесению отношений между изначально независимыми переменными, относительно «хаотичными» (или «квазихаоидными») популяциями понятий и сингулярными переменными в очерченных заранее пределах, — соотнести все эти отношения необходимо с функциями, представляющими собой теоретические значения (если речь идет сугубо об идеальных объектах), функциями концептов (если концепт выступает как слагаемое независимых переменных и кванторов, как, например, в современной метафизике) или с функциями как процессами физической реальности. И эти три страты также соотносимы друг с другом, так что мы имеем дело с шестью типами отношений: ТЗ-ТЗ, ТЗ-К, ТЗ-П, К-К, К-П, П-П (впрочем, самих участников отношений необязательно двое). Другая функция констант и одновременно способ их создания — это соотнесение с пространственно-временным положением, т.е. введение внешнего мира как одного из элементов; соотнесение элементов состояний вещей при «упаковывании», «складывании» состояния вещей в сингулярность (или, по Уайтхеду, в событие); редукция сингулярностей к функциям, т.е., установление отношений референции между функциями и тому, к чему они отсылают (если речь идет о функции в теоретической науке).

В процессе познания, субъект извлекает элементы, неизменной характеристикой которых всегда и в любом случае является различение, отличие и, при этом, наличие определенных пределов их «самости». Но вполне очевидно, что представленная в некоем мысленном эксперименте «номиналистическая наука», создающая для каждого элемента новый тип описания и неспособная генерализировать его, обречена на провал: даже при наличии памяти, без установления отношений, без философии отношений, методологии отношений, все предприятие обречено на провал, так как, в этих обстоятельствах, мир по-прежнему остается в сетях первичного хаоса, несмотря на то, что некоторые элементы хаоса будут обозначены некоторыми элементами.

Различение извлеченных элементов — суть действие: разграничение членов, различение постоянных и переменных величин, ограничение пределов действия и/или существования элементов, классификация элементов по тем или иным признаком, извлечение из извлеченных элементов атрибутов, сопоставление и соотнесение атрибутов элементов друг с другом, подстановки элементов в теоретических действиях, их преобразования в эмпирических аспектах. В этом смысле, наука предстает как бесконечный план референции, ограничивающий бесконечные скорости хаоса мира за счет действий мозга-субъекта, «спешивающий» вечно ускользающие переменные и дающий им значения, обобщающий их в классы и подвергающий трансформации. И тогда константы предстают как конститутивный элемент плана референции, Аксиоматику в математике можно понимать как конечную операцию с бесконечным объектом (если понимать под «объектом» бесконечное множество значений переменных). Чтобы определить подобным образом константы в науке, следует пройти по очень тонкому льду, не зацепив ни одной конкретной науки, в которой константы существуют. Пожалуй, можно говорить о том, что константа — это сингулярная операция с предельным количеством объектов, где пределы обозначены начерченным планом референции. Однако, сама константа может выступать и как отношение между планом референции и планом консистенции, если мы говорим о физических постоянных. Тогда под планом референции мы открыто подразумеваем метрические системы в их структурном и функциональном срезах, а под планом консистенции — явления, которые мы объединяем согласно тому или иному общему принципу.

Итак, константы — это операции, элементы, отношения и функции, включенные в план референции науки и способные выходить за его пределы в качестве «предельных» связующих элементов. Они имеют определенный тип отношений с планом консистенции, но в целом существуют как теоретические объекты в пределах теоретического научного знания и конкретных измерительных данных, полученных в процессе измерений или исчисления (если речь идет, например, о математической или любой другой формальной системе). При всем этом, они — прямое порождение рефлексии мозга-субъекта, повторного движения мысли по уже схваченным заранее мыслью элементам внешнего или внутреннего мира, сконструированные выстраиванием границ вокруг схваченных мыслью объектов и одновременно объединением этих объектов в определенные сборки, группы, множества, ассоциации.

Константы «церебральны» не только буквально, но и метафорически — они существуют как целенаправленная сгруппированная совокупность переменных, их значений, отношений между ними и энтенциональными объектами, т.е. объектами, к которым они отсылают, но которые находятся за пределами самой константы и привходящих в нее значений того или иного рода. В этом смысле, они принципиально невычислимы. Как и все способы научного познания, константы парадоксальны: всякий раз, когда мы прибегаем к созданию концептов или категорий способом, не отображающим фактическое положение дел в природе, мы прибегаем к использованию способности мозга воображать, преобразовывать за счет рефлексии, вносить долю относительного «беспорядка» теоретического мышления по отношению к «порядку» физической реальности как ее естественного существования, инвертируя в нашем воображении «хаос» природы путем классификации, приведения ее к «порядку». Одновременно с этим, сама эта способность к воображению является частью природы, процессом, созданным в процессе эволюции организма и обеспечивающим его выживание и развитие.

Константа обладает свойствами гештальта: она не атомистична, а ее значения имеют целостную структуру (даже если речь идет о числовых значениях), поскольку объединение элементов в константу не представляет собой простое объединение, но представляет особый тип коннекции, вроде частичного вхождения, разных видов параллелизма, объединения отношений без объединения элементов (которые, к тому же, могут быть принципиально необъединяемыми элементами) и так далее. Константы являются третьим типом ограничений, производным от первых двух. Дж. Лакофф (Лакофф, 2011, с. 14) говорит о двух ограничениях познания и, как следствие, создаваемых нами понятий и концептуальных структур: первичное — ограничения, которые накладывает на концептуальные структуры и понятия сама реальность; вторичное — ограничения, которые накладывает на формы мышления и возможные понятия сам человеческий мозг. Третичные ограничения — не биологическая конституция мозга и тела, накладывающих вторичные ограничения, но сама активность мозга, дающего конкретные фиксированные значения, устанавливающего фиксированные отношения и фиксирующего положенные пределы тем элементам, к которым относятся конкретные константы.

И без этих ограничений невозможно никакое познание, никакое создание плана референции или даже отдельных его элементов. А значит, эти ограничения — неотъемлемое свойство самой способности к познаванию.

Литература:

Churchland P. Neurophilosophy at Work. Cambridge University Press, 2007.

Делез Ж. Спиноза и проблема выражения. Пер. с фр., ред. и заключ. стат. Я.И. Свирского. М.: Институт общегуманитарных исследований, 2014.

Делез Ж. Эмпиризм и субъективность. Опыт о человеческой природе по Юму. Критическая философия Канта: учение о способностях. Бергсонизм. Спиноза. Пер. с фр. и послесл.: Я.И. свирский. М.: ПЕР СЭ, 2001.

Лакофф Д. Женщины, огонь и опасные вещи: Что категории языка говорят нам о мышлении, М.: Гнозис, 2011.

Спиноза Б. Этика. Пер. с лат. Н.А. Иванцова. СПб.: Аста-пресс ltd, 1993.

Юм Д. Трактат о человеческой природе. О познании. Об аффектах. О морали. Минск. Попурри, 1998.