…

Желтки, сахар, сливки, ваниль и цедра.
В цисцерне для перевозки сжиженного газа;
То есть, пространство для Вариного таза
в мазде Алексея
И ее воды
Было. Это важно.

рыболовные сети развеяны тупой мачтой по воздуху, баловливой прической
улыбками усеян маковый залив
теперь для каждой свои снасти заготовлены
но Альбатрос склёвывает
целый архив

снова

пером нечесанным заговаривает век,
глазные яблоки
прячутся голодно, сонливо, но гордо
за ободом ультрамариновым

и вопрошающим взглядом
протягивают ручища и пальчики
неиссякаемым созвездием
каком кверху поворачиваются
и идут нахуй
ладно

…

Рука бога. Шизы. Просто живи эту жизнь уже, пожалуйста. Одиночество шарнирной куклы. Паша Техник дремлет и не воюет. Парфюм с удом, черешней, рвотой кашалота. Ноги подкашиваются, ноготки стачиваются или ломаются. Бесконечно желание любви. И бесконечное недосягательство жизни. Страшно вкусно, как сок гуавы. Страшно, как хождение по газону. Страшно, как два подписчика в твиттере. Страшно хочу, чтобы ты написал и кончил добрым словом в меня вдруг. Страшно, как пыль на клавишах фортепиано и как деодорант, который без вкуса и запаха. Без соли и перца (соевое) мясо. Как порванная купюра, как мини-люстра. Как Аркадий, собирающий плафонды на Павелецкой и заседающий в спецприемнике на Севастопольской только для того, чтобы расчерчивать буквицы в бранном стихотворении, посвященном женщине в соседней клетке, с большой, как целая планета, пиздой. Ну зачем? А так. Чтобы потом тайком в полупустой пачке Винстон синего передать послание избраннице.
Ты женщина? А значит ты богиня! Эту правду узнала и удовлетворила.
С кипяточком и валидолом, который передадут нам всем через кормушку. А в соседней Леша. У него больной живот, как всегда. Он просит подписать петицию за жестяную посуду, против пластиковой. Ну, как обычно. А мы че. Мы с Олей киваем, и подписываем. Или, может, это Оля предложила петицию? Девичья память. А потом залипить радио нужно. Ну, нам туго. Мы девочки по року, тяжелые. Не можем слушать поп-музыку. Попсу то бишь, сечешь? Оля воркаутит, она бычиха, и у нее мышца пульсирует. Я неженка и мне похуй, лишь бы принесли шоколада без лактозы. Играет Маша Кольцова ⸻ Лавиновые волны. Да. Я предпочитаю тройное тире. Ну и что? Да, мы загадываем Кристине в нашей камере слово "суфражистка", ну и что? И телом я его рассказываю. Кристина в замешательстве. У нее начес и накладные ресницы все еще держатся, хотя она уже третий день в камере. Помутнение коллективного рассудка от количества воды в пригоженской пище. А где питательные элементы, а где пот и кровь повара? Я повар. Ты повар? Охуела. Замерзла метафизически. Выдавливаю прыщи на лице, потому что, в общем-то, кажется, что осталось совсем недолго. Префронтально, как бы прямолинейно зяыбко в этой ситуации. Судья Беззубова указывает свидетелю сержанту полиции Семенову, что "осталось еще совсем немного". Яростные лавиновые волны преждевременно врываются в мое сознание, но не срывают сбрую с моего заледеневшего русского языка. Бро…
Все будет…
Хорошо…
Говорила судья ему, говорили судье они, Говорили они им.
Говорю я себе собой и тебе с тобой. Сама не своя, вся. Мразь. Сами не свои, все. Твари.

fсин воняющмй псnной, если дажн намылен
фсин в смысле поплылм
ну сначала люк закрыли воняет
чтобы не слышал
фсинвышнмй
не плачет, ему кисточкой брови подровняли
общий тон сглажен
слюнявчик правильно напялен
че выпучила хлебало
всемирный каловый поток трепещет
и объемлет сердце
беги к нему оно ждет
нежно