«Интернет меняет не восприятие искусства — интернет меняет само искусство». Интервью с создателями TZVETNIK
В январе 2021 года на чешском и английском языках в изданиях Artalk и Artportal вышло интервью с основателями TZVETNIK Виталием Безпаловым и Натальей Серковой, взятое художницей и куратором Мартиной Полячковой. Публикуем русскую версию беседы.
МП: Мне бы хотелось начать с тривиального вопроса — что такое TZVETNIK? Почему вы начали делать этот проект и каков его бекграуд?
TZ: TZVETNIK появился в 2016 году как результат нашего интереса к актуальным трендам в современном искусстве. В российском современном искусстве до сих пор силен пост-концептуальный дискурс, а нас интересовало пост-интернет искусство, феномен интернет-агрегаторов, тумблеры со странными картинами… В
МП: Как вы поддерживаете проект финансово? Получаете ли вы какую-либо поддержку от государства, частной сферы, или это целиком и полностью DIY проект?
TZ: В
МП: Стремительная экспансия интернета во многом изменила правила игры, особенно в отношении распространения и восприятия искусства. В основе TZVETNIK’а лежит фотодокументация выставок, и это оказывает фундаментальный эффект на то, как искусство воспринимается — «уплощение» (flattening) объекта искусства, деконстектуализация смысла, а может быть, и редукция сложных связей объекта с физическим пространством до сведения последнего до простого фона для съемки. Как вы рефлесируете этот специфический медиум, которым фотодокументация без сомнения является?
TZ: Часто можно услышать о том, что интернет-блоги и агрегаторы поменяли восприятие искусства зрителем — больше нет физического контакта с объектом искусства, нет вдумчивого нахождения в тишине галереи. Зритель не может больше выстроить свою собственную логику знакомства с выставочным проектом — вместо этого ему предлагается уже выстроенная за него последовательность кадров фотодокументации с выбранными за него ракурсами. Как правило, за это показ искусства в интернете подвергается критике. Однако мало кто говорит о том, что вместе с новыми условиями показа меняется и само искусство. Оно не просто подстраивается под эти новые условия (мы считаем, что это будет очень поверхностный и, в сущности, неверный взгляд) — оно использует эти условия как часть своего функционала, как встроенную в собственное производство особенность, влияющую на то, каким, в конечном итоге, оказывается само искусство. Иными словами, мы смотрим на ситуацию несколько под иным углом. Интернет меняет не восприятие искусства — интернет меняет само искусство. Это новое искусство, ребенок интернета, поисковых и социальных сетей, ребенок эпохи блоггинга и тотально смещенных координат — такое искусство нам и интересно. В этом смысле можно сказать, что вся наша работа является рефлексией текущей ситуации и медиума фотодокументации. Все это время мы пытаемся разобраться с тем, что за искусство мы показываем и чем оно отличается от, скажем, пост-интернет искусства, в случае которого диспозиции цифрового и физического в концептуальном смысле были довольны четко установлены.
МП: К слову о «меняющемся искусстве», благодаря таким платформам, как TZVETNIK, становится возможным проследить за постоянным изменением определенной «эстетики» или, иначе, повторяющихся формальных ходов. Как вы выбираете выставки, которые принимаете решение опубликовать, какова ваша кураторская стратегия?
TZ: В самом начале мы отбирали проекты, скорее, чисто интуитивно, по принципу «нравится — не нравится». Мы тогда сами еще не до конца понимали, что за искусство мы показываем. Мы видели, что это уже не
Однако, конечно, есть определенные критерии, которые можно обсудить. В данное время TZVETNIK — это про искусство, в котором объекты и отношения между ними играют очень большую роль. Нам интересно, как ведут себя объекты в пространстве (и считаем, что это действительно можно показать через фотодокументацию), как они ведут себя по отношению к тем, кто на них смотрит (сюда относятся и зрители в галерее, и зрители в интернете, и соседние объекты), на что способен объект, насколько он может быть странным, отталкивающим или, наоборот, притягивающим и тревожащим. Нам интересно то, какие эффекты способен произвести объект, и речь идет не только об эстетических эффектах. Мы считаем, что объекты искусства, в частности, благодаря их показу в интернете, сегодня способны на большее.
Другой важный момент — это смысловая сборка, которую содержит каждая отдельная выставка и каждый представленный на ней объект. Нам интересно наблюдать за тем, как в искусстве сегодня трансформируется процесс производства и трансляции смысла. Если, на наш взгляд, проект целиком и отдельные объекты внутри него каким-то новым, неожиданным и неочевидным образом показывают некие смыслы, мы отбираем такой проект. Собрать смыслы по-новому — действительно сложная задача, часто художники делают это интуитивно, в процессе формальных экспериментов. Поэтому формальные и содержательные характеристики идут здесь рука об руку. Можно сказать, что в этом и заключается наша кураторская стратегия: показывать новые способы производства смысла в искусстве.
МП: На сайте вы сравниваете сегодняшнее искусство с гниющим телом. Его ядовитые пары могут быть обозначены как «фармакон» — древнегреческий термин, включающий в себя противоположные значения лекарства, яда и человеческой жертвы. Такое апокалиптическое видение, являющееся, вместе с этим, остроумной метафорой продолжающейся пандемии, отсылает к необходимости учиться иметь дело со смертью как с продуктивной стадией для дальнейшей трансформации. Как вы считаете, находимся ли мы на переломном этапе перед совершенно новым, скажем так, пост-человеческим опытом искусства?
TZ: Конечно, на этот вопрос сразу же хочется ответить «да». Но манифестировать пост-человеческое проще, чем воплотить нечто подобное в реальность, и в искусстве в том числе. Искусство в его современном понимании всегда являлось практикой одних людей, адресованной другим людям. В цепи адресатов могли бы и иные сущности — растения, камни, ландшафты — но конечным адресатом искусства (мы подразумеваем, конечно, институциональное искусство, вошедшее в историю искусства или делающее это прямо сейчас) всегда оставался человек. В этом смысле становится совсем неочевидно, что такое пост-человеческое искусство. Искусство без людей? Но тогда кто его производит? Искусство не для людей? Тогда кто на него смотрит и кто будет о нем писать в каталогах? И если сегодня речь идет о неких трансформациях и переломных этапах, о
Конечно, мы имеем в виду не отмену искусства как интеллектуальной и творческой практики. Мы говорим о движении в сторону завершения модернистского проекта «искусство», который длится уже более 400 лет. Это, на первый взгляд, может звучать необоснованно, но почему бы не помыслить о том, что вместе с
МП: Транслируя иную точку зрения, куратор и теоретик Чус Мартинез пишет в своей статье «Что значит чувствовать» о том, что искусство необходимо как раз потому, что оно способно предоставить комплексный опыт чувствования себя живым, что, несомненно, является определенной привилегией, так как требует времени, денег и места для переживания таких ощущений. Современный цифровой опыт полон неоднородности, множества стимулов, циркулирующих в быстром темпе и производящих низкий уровень внимания и усталость. Разве не пандемия показала нам, что то, что нам сейчас нужно — это быть с искусством всеми своими пятью чувствами, быть полностью вовлеченными в нередуцируемый физический опыт?
TZ: Вообще, в течение 2020 года тезисы о необходимости физического присутствия, усталости от Zoom, о недостаточности цифрового опыта стали чем-то само собой разумеющимся, чем-то самоочевидным, короче говоря, они стали общим местом (причем очень модным общим местом). Как правило, именно общие места — это такие высказывания, которые требуют наибольшего анализа и аккуратности в обращении с ними. К примеру, мы и до этого очень редко посещали выставки физически — в этом смысле для нас мало что изменилось. Мы работаем с онлайн репрезентацией искусства — в этом смысле мы опять же продолжили работать в прежнем режиме. Художники во всем мире продолжали делать выставки, и у нас не сложилось впечатление, что процесс замер. Возможно, он и замер для крупных институций и больших проектов, но так как мы на данный момент работаем в более скромной плоскости, на нас это практически никак не отразилось.
Чтобы говорить о нехватке физического присутствия и опыта встречи с искусством, нужно до этого обладать возможностью получать такой опыт, а он всегда был доступен лишь незначительной части населения даже развитого мира. По сути, нам предлагается сопереживать потере довольно элитарного опыта со стороны небольшой части людей, и мы, к сожалению, не можем разделить эту тоску. Мир цифровизируется, хотим мы этого или нет. На наш взгляд, все, на что мы можем повлиять — это то, какое место в этой цифровизированной системе мы в конечном итоге займем. И даже эта возможность повлиять на свое положение уже до определенной степени элитарна — большинство людей лишены и такой возможности. Искусство, требующее физического присутствия зрителя, в свою очередь, продолжает настаивать на этом нецифровизируемом, уникальном, элитарном опыте, который невозможно повторить. В этом смысле не совсем понятно, почему современное искусство так яростно продолжает отделять себя от других технически воспроизводимых искусств вроде музыки или кино. Безусловно, здорово, когда существует искусство, нацеленное на опыт непосредственного физического присутствия, но, на наш взгляд, нельзя настаивать на том, что подобное свойство должно быть вшито в искусство как его неотъемлемая черта. В противном случае искусство рискует остаться где-то в стане не просто технически, а морально устаревших практик.