26.04.2011

Жан-Батист Racine [deLettreclassique] оставляет нас дрожать с открытыми глазами— кружевом, камень, будь, и паутиной стань! Сущность «Федры» есть столкновение Другого и Другой, равно как столкновение вообще любых двух крайностей есть основа трагедии и гармонии в философском контексте.

У Расина не вышло создать Ипполита обычным — он сам признавался в этом.

Зато через четыре века это вышло у Елинек.

Впрочем, Эрика лишь внешне напоминает античную героиню, этакого кино-Блока от музыки — за совиной аполлоничностью скрывается психика задавленного тиранией ребёнка, больного и незрелого (тот же психотип повторён Аронофски в «Чёрном Лебеде», в героине Портман). Эрика ведёт себя как 13-летняя девочка — жадно смотрит порно тайком от матери, подсыпает из ревности стекло в куртку своей ученицы. Она младше Вальтера и психически, и социально.

Принято мыслить, что проблемы девиантов заключаются в изолированности их от общества. Нет. Трагедия Другого/Другой начинается при включении в социум, который действует всегда одинаково — нуждаясь в девиантах для обеспечения собственного прогресса, он быстро превращает их в фармакосов (ибо цена впущения другого — нестабильность общества) и уничтожает/ломает, то есть пытается превратить иного в обычного, принудительно социализировав.

Эрика контактирует с обществом одним возможным способом — музыкой. Её не учили правилам любви, правилам коммуникации, правилам женственности — только грамоте нот. Когда она пробует контакт иного рода — любовный, на уровне чувств, с типичным представителем социума — неумело, по-своему, но она же не знает, как это нужно! Она не знает, как ведёт себя влюблённая женщина в её возрасте! — это оборачивается трагедийным конфликтом, развязывается который вполне расиновски. Барт замечает, что смерть/насилие — «типично расиновская альтернатива». В «Пианистке» происходит и то, и другое, но если второе — буквально, то первое — символически. В обществе, каким его видит Бодрийяр, уже не нужна реальная смерть — Эрика не может умереть, если до неё уже умерла Федра Эврипида, Сенеки, Расина, Цветаевой. Ей осталось повторить жест — главное в классицизме. Она не может умереть, когда мы на неё смотрим, пока она находится в запертом, видимом для нас пространстве, пока она является золотой клеткой формы.

Alors, «Пианистка» — трагедия Другой и Обычного, Раскол героини, выросшей Пианисткой и захотевшей быть Женщиной, Пространство Закрытых Пространств.

18.04.2020

Проблема, которую открывает «Федра» — это невместимость настоящей женской сексуальности в социальные рамки, её неудобство для общества. Это тема для отдельной статьи, но всё же упомяну — с древности матриархальное начало вселяло ужас в представителей упорядоченной (ха-ха) патриархальной системы. Этот священный ужас был в молитвах кельтов и викингов, когда они просили Богов, а потом и Бога защитить их от женщин, прядущих ткань, и женщин, взбивающих масло. Этот ужас по-мазохистски любил Хельмут Ньютон и открывал его перед зрителем в каждой своей работе. Федру, жрицу Афродиты, окружают слабые мужчины — один выходит из кадра действия в самом начале пьесы, другой асексуален. Никто не может выдержать ее сексуального самовыражения, и принудительное возвращение в рамки поведения социума оборачиваются её гибелью. С героиней Елинек вышло то же самое, но в символическом ключе.

«Пианистка», как и «Федра» — история столкновения естественных, первобытных потребностей женственности с обществом, где секс давно стал симулякром, общественным конструктом. Причем таким, каким он удобен мужчинам. Ни любовник Эрики, ни Тесей не могли и в страшном сне представить, что их женщины выйдут за границу нормы и ярлыка, которые они же им приписали. И Эрика, и Федра нарушили «священное право» (ха-ха, на самом деле — обязанность) соответствовать желаниям мужчины. Поэтому их настигла кара. Однако если «Федра» от Еврипида, Сенеки и Расина звучит как «дружеское патриархальное предупреждение», то у Елинек рассказанные ею события — это констатация факта и постановка проблемы. «У Эрики нет истории, и она не впутывается ни в какие истории», — говорит о своей героине Елинек. И это правда: Эрика — символ женщины, в образе которой слиты те, кто не хочет подчиняться.