Donate
Society and Politics

Азуль. Идентичность. Heimatlosigkeit*

nik degtyarev14/03/25 09:00175

* В этом тексте я бы хотел обозначить опыт миграции и/или включения в ее процесс, как принципиально пластичную, уникальную и местами скрытую, систему связей, выживания и борьбы внутри сложившихся (базовых) прав человека в национальном государстве. Я попытаюсь сделать это через сопоставление опыта исследования миграционных процессов и уже собственного опыта жизни внутри них.


2018 год. Брест, граница Беларуси и Польши. В связи с произвольными действиями польских пограничников начинается очередная волна кризиса. Много пребывающих семей беженцев (преимущественно из Чечни и Дагестана) не могут подать документы на убежище и остаются жить в Бресте, продолжая совершать ежедневные попытки. Я приехал туда как исследователь в рамках резиденции, целью которой было привлечение внимания к этой ситуации. В то время в Беларуси еще работало много помогающих организаций (в том числе и европейских) с которыми можно было плотно взаимодействовать, обмениваться контактами и иметь (через них) определенное представительство внутри групп беженцев. Результатом моей работы стал проект Regulation III материалы из которого будут в том числе в этом тексте.

Тут важно отметить о каком типе миграции я пишу. Все мои наблюдения и выводы не относятся к экономической миграции (релокация), к миграции на основании закрепленных правовых связей т. е. семейных и национальных (репатриация). Я рассматриваю исключительно миграцию, целью которой является бегство/спасение, перемещение на территорию без явной угрозы жизни т. е. по сути я говорю о беженцах (от войны, репрессий и т.д). Почему об этом важно сказать? Я уверен, что этот третий тип миграции существует внутри (а от части и благодаря) серой зоны постулируемых западными государствами основ идеалов права, а значит имеет свои собственные определяющие структуры. По сути, национальные государства принимают наличие этого типа миграции (хотя и вводят специфическую регламентацию) только потому, что в основе (конституциях) самих этих государств лежит концепция права "неотделимого" от человека: права на жизнь. Это и формирует качественную характеристику жизни беженцев — право на жизнь остается единственным их "видимым" правом, которым они сами могут распоряжаться.


“Где можно сдаться во Франции где не депортируют в первую, срочно нужно перейти во Францию из Германии, но я про эту страну ничего не знаю, может кто-нибудь что-то скажет про это?“
“Если с семьей, то вариант в любом городе на депортацию маловероятен… Например в городе Реймсе буквально полгода назад сдалась семья тоже из Германии и на днях у них сняли Дублин… это точная информация… Можно сдаться в любом городе, но без трудностей не будет…“
“Месяц назад одна семья из Германии в Страсбург переехала, приняли на Дублин, жилья нет, но имеют право, его нет потому что лето и людей много“
“Три семьи чеченцев живут в палатках в Реймсе, наши помогают чем могут… все приняты на Дублин. Депорты не делают“

* из переписки азулянт: ок

Вернемся в Брест в 2018 год. Встретившись и поговорив с несколькими семьями, я понял, что их жизнь представляет собой набор очень закрытых правил и связей, понять и узнать о которых наверное можно было бы только оказавшись в той же ситуации. Тогда мои товарищ: ки показали мне несколько ресурсов в Instagram и набор форумов, в которых общались люди из диаспор ищущие убежища и уже живущие в Европе. Сама структура этого общения меня очень удивила: в каждой группе были админы, которые получали вопросы и предложения в мессенджерах и публиковали их ввиде картинок (чтобы избежать индексации поисковиков). Читая все это у меня сложилось ощущение совершенно параллельного мира, как будто внутри (на пересечении) государств существует инфраструктура, возникшая на основании свободно трансформирующегося договора между людьми, объединенных в первую очередь не через национальность, а через полное отсутствие каких-либо политических прав.

Миграция с целью найти убежище в Европе всегда начинается с необходимости подтвердить по сути это единственно право "на жизнь". Дублинское соглашение (которое скоро прекратит свое существование), это такой способ европейского союза разделить экономические обязанности по гарантии этого права между всеми государствами внутри. Если упрощать, то оно означает, что страна въезда (в Регламенте III есть параграфы именно о сухопутных граница, есть риск отказа в убежище, если прилететь на самолете во Францию или Германию и податься там) несет ответственность за принятых людей, а любая другая страна имеет право их депортировать в эту самую страну приема. Поэтому миграция начинается с поиска обходных путей, поиска лазеек в законодательстве и различных других возможностей для получения права проживания в стране назначения, а не въезда (очень часто у людей могут быть родственники, члены семьи и т. д. разделенные параграфами дублинского соглашения). Это сложный путь договоренностей, переговоров и вообще попыток понять как что устроено. Но в первую очередь — это путь тотальной неопределенности, отказа от чувства дома, отсутствия уверенности в чем-то и ожидания ежедневной депортации или каких-то бюрократический процессов, понимание которых полностью отсутствует. Эти процессы так или иначе начинают формировать новую идентичность.

“Ас-саляму алейкум. Надеюсь кто-нибудь откликнется на помощь. Я в таком положении, что нет своего места проживания, нет работы, живу в городе Марсель. Хотел бы хоть кто-нибудь помог с работой, если это вообще возможно“
“Нет работы, нет адреса, просишь любую работу, нет документов скорее всего. В таком положении лучше ехай домой“
“Каждому кто сюда приехал было сначала так. Это не значит что нужно собирать вещи и ехать домой“
“Я это говорю, потому что знаю как мой друг живет уже 7 лет без документов и работает за 5 евро в час. Мне его очень жалко и я помогаю чем могу. Я вижу как ему не сдают квартиру, не дают документы. Он не имеет права ни учиться, ни на какие льготы, ни медицинской страховки. Детей его жалко. Он борется за любую работу, грязную, тяжелую работу. Бельгийцы используют его и наши земляки используют его. Чем так жить лучше домой вернуться. Ты так не считаешь?“
“Ни в коем случае не уезжай домой, все у тебя получится. Я узнаю про работу в Марселе и отпишусь. Никому ничего легко не давалось. Не сдавайся“

* из переписки азулянт: ок


Внутри миграционных процессов есть и навязанная государством система привилегий и соответственно накопления недовольств и недопониманий внутри. Доказательства на предоставления убежища принимаются по огромному числу различных параграфов, каждый из которых имеет свои плюсы и минусы. Например Германия, после начала полномосштабного вторжения России в Украину в 2022 году отменила для всех украинских беженцев процедуру доказательного убежища и начала предоставлять его автоматически, в то время как мигранты из Афганистана, Сирии и других стран, где жизнь человека так же подвержена прямой опасности продолжаю месяцами и годами доказывать это свое право. Конечно это было политическое решение и сделано было в том числе по причине того, что немецкая бюрократическая машина просто скалапсировала бы при обработке такого количества заявлений, но это одновременно помогло многим людям спастись и обосноваться. С другой стороны, как раз в той же серой зоне возникают и набирают обороты конфликты как внутри групп мигрантов ("привилегированных" и нет) за ресурсы социальной поддержки, так и с самой государственной машиной, которая начинает подливать "масло в огонь", угрожая и требую в обмен на предоставленое убежище, немедленную интеграцию в виде отказа от традиций и устройства на любую неквалифицированную работу. Многие беженцы вынуждены жить условно двойной жизнь, с одной стороны они должны показать себя как "хороших", благодарных за любые вещи (бращюра программы "turboJob” сделанной в Германии специально для украинок и украинцев прямо начинается с того, что каждый человек должен помогать Германии), а с другой должны выиграть время для той интеграции, которую они видят в контексте обустройства достойной жизни: найти жилье, подтвердить образование, доказать экспертность, выучить язык, чтобы устроиться работать по своей специальности, устроить детей в детские сады и школы, разобраться с медициной и встроиться в бюрократическую систему. По сути это все лежит в поле их собственной ответсвенности, а государству этим некогда заниматься, оно выступает только в роли наблюдателя и требует быстрых результатов.


“Мне отказали в визе в Польшу…сейчас отказали…снова подали на обжалование…узнаем ответ на днях…если консул откажет…смогу ли я подать на визу в другую страну сразу? или придется ждать 3 месяца? или вообще не сделают в другую страну? Я должна поехать к мужу… не знаем как быть…“
“У меня было три отказа, но на четвертый раз дали визу на полгода“
“Мне за 2500 евро сделали потому что у меня два отказа было“
“Не подавайте в другое консульство. отказ будет“

* из переписки азулянт: ок

Сегодня различные уязвимости групп беженцев дополнительно стали в Европе и США частью повестки право-радикальных политических партий и организаций. Пандемия Covid-19 и непрекращающиеся войны создали для граждан этих стран видимый прецедент экономической рецессии, которой не было например в Европе последние 60 лет. На фоне того, что сохранить экономический status quo ante bellum больше нет возможности, появляются изоляционистские идеи о необходимости зафиксировать право на жизнь (на достойную жизнь) только для собственных граждан. Я считаю, что в основе сегодняшнего стремительного дрифта в право лежат именно идеи национальных изоляций. Эти идеи очень близки элементарным (с отсутствующим политическим воображением) процессам экономии — “У нас стало меньше денег, значит мы должны меньше тратить их на тех кто этого не заслуживает, вместо того чтобы прикладывать усилия и прокладывать новые пути”. Экономические рецессии в очередной раз обнажают истинное лицо национальных-капиталистических моделей в которых этика работает только тогда, когда продолжает быть оплачиваемой и рентабельной.


“Мы живем в германии 3 года. Нас здесь не оставляют, говорят уезжайте добровольно или мы вас депортируем. Мы бы хотели уехать в другую страну. Скажите в какую страну нам лучше поехать?“
“Только не в Бельгию“
“Сейчас везде не сладко“
“Франция единственный шанс получить бумагу“
“В Швейцарии как и в Испании не дают время на выезд. Сразу всех собирают и выдворяют, то есть выбор не дают и время тоже на выезд“
“Это они всем говорят… Не вариант что в другой стране будет все хорошо“

* из переписки азулянт: ок


Почему это вообще возможно? Основная уязвимость беженцев, которая сознательно фиксируется в законодательстве разных стран — это трансформация привычных для граждан индивидуальных прав в единое групповое право для беженцев. Если государство имеет претензии к своему гражданину — ему приходится решать их в индивидуальном порядке т. е. с каждым и каждой отдельно, даже если суть претензий одинакова. В индивидуальном опыте проживания гражданина нет даже намека на то, что если его сосед совершит правонарушение или нарушит определенные правила, то это как-то повлияет и на его/ее собственную жизнь (привилегия для гражданина — это отсутствие коллективной ответственности). В случае беженцев, любое государство способно одним законодательным актом лишить целую группу людей права на пребывания, на работу, учебу, социальную поддержку, традиции, язык и т. д. даже не рассматривая индивидуальные особенности жизни людей составляющих эту группу. Современное миграционное законодательство (и законодательство касающееся любых меньшинств), это по-сути колониальный инструмент фиксирующий право “местных” на самоуправление и полностью лишающий этого права любые другие отличные от них группы. Наличие такой оптики и является популистской основой для правого поворота, который обещает вернуть “экономическое благоденствие” через примитивное и что более важно быстрое вычитания “других”.

“Я жила в Европе 10 лет, по личным причинам уехала домой и власти узнали, что я нахожусь в России. Меня лишили убежища. Есть кто заново сдавался в той же стране где жил? Можно ли подать на визу шенген? Кто-нибудь получал визу кто ранее жил в Европе? И есть кто в аэропорту сдавшиеся, что вы посоветуете как лучше сдаваться?“
“Я покинула Бельгию в 2006 году, имея позитив. Вернулась в 2013, мне сказали "Адью, мадам" т. е. не приняли. Пришлось приехать в Германию, где через три года дали позитив. И это имея за спиной две страны, где были мои отпечатки. Так, что неисповедимы пути всевышнего“

* из переписки азулянт: ок


Подобное групповое восприятие “других” всегда лежит в основе любых правых идей. Таким же образом проецируется ответсвенность за преступление индивида на уязвимые группы. Кажется, что миру целиком просто необходимо прожить опыт миграции и принять за основу состояние “Heimatlosigkeit” (бездомности), чтобы осознать барьеры привилегий и национализмов, которые не дают системе здраво и эффективно реагировать на новые кризисы. Реакционные идеи и изоляционизм — это вообщем естественный ответ внутри государственных институтов, которые мы должны преодолевать. Но как?

Я уверен, что различия — это сильная сторона человечества. Сегодня огромное количество групп беженцев живут внутри динамичных сообществ, которые создают и делятся сетями поддержки и солидарности. Эти сети находятся на пересечении серых зон внутри совершенно разных государств. Я настаиваю на том, что люди с миграционным опытом должны в первую очередь вернуть себе право (сделать его частью видимого правового поля) на самоуправление. Так как это право, как я писал выше, сейчас закреплено именно как привилегии “местных”, то и делать это нужно в логике различных деколониальных установок. По сути сам по себе процесс миграции/беженства — это процесс имеющий деколониальную основу. Наверное именно по этой причине он так сильно беспокоит правых реакционеров. Очевидно, что беженцы уже включены в экономические системы государств, но они приносят профицит в рамках старой (колониальной) модели угнетений. Правые очень хотят сохранить контроль над этой сверхприбылью, именно по этому они сегодня представляют мигрантов (и любые меньшинства) как особенную угрозу.

“Брат опубликуй пожалуйста. Я одиночка живу где попадется. Если кто знает где найти сквот и работу вы очень поможете мне. Слежу за комментариями“
“Что значит сквот? Вы в каком городе?“
“Так называют заброшенные дома. Это местный сленг, на языке азулянтов“

* из переписки азулянт: ок


Подводя итог. Если мы хотим найти решения для новых кризисов, мы должны практиковать и проживать миграцию. Миграция — это часть нашей повседневности, а не исключение из нее. Мы должны бороться за право на самоуправление, но не индивидуальной жизнью, а жизнью в рамках сообществ людей, разделяющих общую ответственность и этику. Мы должны обязательно уметь чем-то жертвовать, должны искать и изобретать ненасильственные и неисключающие механизмы для таких процессов. Мы должны поддерживать структуры, поддерживающие нас и стараться разрушить те, которые претендуют на универсальность, которые базируются на любом насилии, привилегиях или агрессивном ресентименте. Уверен, что если смотреть на миграцию/беженство через подобную оптику борьбы, то эти процессы из попыток эскапизма или очередного Stunde Null (начала с чистого листа), трансформируются в определенную идентичность, которая поможет избавиться от предрассудков, поможет больше ценить и верить в людей, научит выживать и делиться, начнет конструировать изменения и преодолевать желание изоляции, а значит мы и повернем совсем в другую сторону.

Nogr
Nogr is an artistic and research collective
nogr.me
Nogr
Regulation III
A project about people for whom the route Russia-Belarus-Poland has become one of the few ways to get asylum in Europe
nogr.me
Regulation III

Author

Comment
Share

Building solidarity beyond borders. Everybody can contribute

Syg.ma is a community-run multilingual media platform and translocal archive.
Since 2014, researchers, artists, collectives, and cultural institutions have been publishing their work here

About