Слабость тела, сила языка

Принято считать, что средневековый король обладал двумя телами сразу — физическим и политическим. Первое было подвержено язвам и ранениям, смертно и временно, а второе опосредовало отношения человека с богом, утверждая преемственность королевской власти и тесную связь совокупности людей (multitudo) с этой властью. Физическая смерть монарха не опустошала место власти, но указывала на внеисторический характер единства божественного и политического, единства, поддерживающего земной порядок.

Если правитель (или тот, кто исполнял его функции, распоряжался властью — например, регент) признавался тираном, его ожидала участь похуже смерти. В отсутствие законной процедуры сопротивления, тело тирана могло быть отдано на всеобщее растерзание: с него срывали одежды, скрывающие греховную природу, его могли пытать, расчленять, отрезать ему голову, вырывать сердце и кишки [1].

В краткой подборке стихотворений, следующей за этим комментарием, между правителем и тираном ставится знак равенства, и неслучайно. Именно перспектива провала всякой политической власти в тиранию, т.е. ситуации, в которой слабость маскируется избыточной силой, напоминает о том, что король гол, жалок и одинок. Невозможность как следует распорядиться давним заветом Макиавелли — насиловать не подданных, а фортуну — нередко ведет к тому, что правитель сам в конечном итоге оказывается жертвой насилия. Так поэтическое высказывание здесь не просто слепо следует за метафорой, безотчетно расширяя эллинские или средневековые трактовки тирании, но является политическим — и ценностным — суждением [2]. Каждый, кто обличен властью, может оказаться тираном, и каждый может сказаться предателем. Тиран ведь предает не столько закон и народ, сколько саму идею правосудия [3], тем самым открывая путь любым действиям, лежащим за его пределами.

Наиболее знаменитый предатель, к которому недвусмысленно отсылают стихи Жукова, это Людовик XVI, казненный не как король, а как заговорщик против французского народа и нарушитель конституции 1791 года. Его отрубленная голова, долгое время приводящая в трепет реакционеров и революционеров, моралистов и романтиков, и поныне остается фантазматическим сюжетом. Однако у Жукова этот сюжет приобретает несколько иное звучание, а точнее новое видение, за счет того, что в исследовательский фокус помещается не голова, а тело. В этих стихах тел у тирана великое множество: живое и мертвое, синее, пухлое и безголовое, вывернутое наизнанку, и даже тело как частичный объект — вырастающее из отрезанной ноги. Такое тело всецело принадлежит не горнему и не дольнему, а природному миру, и потому оно подвержено страстям, которые можно понимать и как страдания (т.е. по-христиански), и как различные состояния тела (в спинозистском духе). Избыток политической воли, а точнее полнота тиранической власти дана как полнота телесная: «плоть есть сияние воли на изнанке». Безвластному человеку такая полнота недоступна, его роль — служить тиранической полноте питанием, ресурсом. Так в своем порнографическом шарже «Услады короля» Пьер Беттанкур живописует королевские перверсии и садистские забавы, в которые попеременно (и, как кажется, не без удовольствия) вовлечен весь французский народ, включая детей и членов монаршей семьи [4]. Герои Жукова, исключая тирана, не способны ни болеть, ни наслаждаться — они вообще едва ли могут ощущать свое тело, ведь тело и есть власть: «важно чтобы не было богатых / тогда обретается плоть». Однако главной силой — здесь Жуков делает неожиданный финт — оказывается вовсе не тиран. Тело последнего — это еще и динамичная поверхность знаков, подвижная, но жесткая (и жестокая) система, опосредующая саму природу, т.е., собственно, дающая телу состояться (иметь смысл). Главная сила заключается в языке, история которого, словно плоть по отношению к воле, сияет на изнанке политических побед и поражений. Прервать историю избыточных и полновластных тел, а не просто разрушить их, может только язык — чистое и беспристрастное насилие, лежащее в основании всякой освободительной силы.

Марина Симакова

[1] О насильственных ритуалах, связанных с уничтожением политического тела тирана, см., например, Bertelli S. The King’s Body: Sacred Rituals of Power in Medieval and Early Modern Europe. The Pennsylvania State University Press, 2001.

[2] Так Лео Штраус критиковал отказ политических теоретиков высказывать «ценностное суждение» — отказ, который привел к неспособности осмыслить философские основания современных форм тирании. См. Штраус Л. О тирании / Пер. с англ. и древнегреч. А.А. Россиуса, пер. с франц. А М. Руткевича. СПб.: Изд-во С.-Петерб. ун-та, 2006. С. 65.

[3] Таковы импликации трактовки Канторовичем политической теологии Иоанна Солсберийского, известного своей полемической апологией тираноубийства. См. классическую работу Канторович Э. Два тела короля. Исследование по средневековой политической теологии / Пер. с англ. М.А. Бойцова и А.Ю. Серегиной. М.: Изд- во института Гайдара, 2015. С. 174.

[4] См. Беттанкур П. Услады Короля / Пер. с фр. В. Лапицкого. СПб.: Jaromir Hladik press, 2019.

Мертвое тело тирана

***

мэнин аэйдэ тэа

кувырок-поворот

на костях тирана подобен

обряду перехода

прост как поделка ребенка

прыжок в промежуток

давление и совпадение между двумя сторонами

одной и той же поверхности

каждый первый на земле

этого хочет

ты валяешься в луже собственной мочи

твой ликвор желудочный сок простата

твой мозжечок набухает и лопается

как перезрелый плод под кулаком кузнеца

мы знем тебя твое синее пухлое тело обволакивало

наши сны

твои жидкости травят нам воду

ты мертв

плоть есть сияние воли на изнанке

глаза

когда проснемся очнемся

от мертвого тела тирана

***

когда тело тирана остается без головы

голова остается одна

дмитрий думает если отсечь ногу и посадить

даст ли она плоды

дети станут втыкать в пятку иголку

взрослые деловито тряпку искать

зафиксируем на потолок

необходимы перфоратор дюбели крюк-саморезы веревки

сремянка

горшок пл 20 л кашпо пл 30 см земля

умеренный полив полутень

***

тиран говорит нет говорит да

мы знаем что он делает

его действие пусто и чисто

словно проем

втиснуться бы

наше не пролезает

когда история мыслит

пространству не остается места

как камень прозрачный лезвие революции

нет пустоты только точка и время

время линейно

если ты говоришь нет

ты прах

***

тиран был прекраснодушен

он думал нам вместе плясать на полях елисейских

когда отпустит смерть

нет

ему гнить в беспредельности смысла

в безвремении тягомотных решений

мы не решали

мы убивали

мы не манили

толкались как светлячки личинки мухи

у мертвого тела

убедиться стереть стеречь чтобы этого больше не повторилось

***

что важно

чтобы не было бедных

или

чтобы не было богатых

это не одно и то же

бедных нет не видно

тени поверхность асфальта

что важно

бедный втаптывается с каждым шагом человека

надо заделать подметку

чтобы не видеть

у деда анзура триста рублей всего сделает

важно чтобы не было богатых

тогда обретается плоть и свет отдает себя

даром

необходимо убивать богатых

***

дитя ты

не знал революции думал

разгуляется мы

когда вертели фарш из твоих печенок не думал мы

не разорвали поверхности

оказывали давление без репрезентации

поверхность тонка и податлива

поверхность непроницаема неумолима

но было две стороны две поверхности

тело имеет внутренность

если вывернуть тело внутреннее станет внешним

ребенком

***

есть древняя вонь

а то ли тело?

то ли тело то ли тел наших зов

истина раба годами смерть сеять

ветром времени вонь выдувать вон

насилие революции есть

темпоральное опосредование

истории языка как

истории тотальной

космической эмансипации

См. другие материалы #22: Застой/быстрые коммуникации

Приобрести #22 [Транслит], а также другие наши издания, можно в нашем интернет-магазине