Была у Петровых дочь двенадцати лет — Ира. Тихая глупая девочка с отвисшей губой и пустыми глазами. От взгляда ее хотелось из окна выйти. Потому — пустые они, а где-то еще глубже, под пленочкой тонкой, таится неописуемое. Короче, вы знаете, как бывает.

И вот гуляла третьего июля этого года Ира во дворе. Забрела в густые заросли под деревья. Нравилось ей, что в этой темно-зеленой чаще своя тайна есть.

Видит, кошечка сидит. Ира взяла кошечку, давай гладить да голубить, в лобик целовать. А та дикая, цап ее за руку и была такова.

Расстроилась Ира, посидела поплакала — и домой. А ночью залихорадило бедняжку. Лежит с открытым ртом, глаза выкатила. Ни звука не может выдавить: как стальным обручем шею сдавливает.

Ну, а дальше было то, о чем вы в интернете прочесть можете.

Я кратко.

Утром встала Ира здоровая, поела, пошла гулять, а там, за гаражами, в белую кошку превратилась. Давай везде бегать, носиться в своем кошечьем безумии. И день так продолжалось, и второй, и третий. Домой возвращалась, а мать ее спрашивала, где ты вечно умудряешься пачкаться? Даже нашлепала один раз. А Ира чего сказать может? Не помнит.

И добегалась, что забеременела от какого-то кота. Живот раздуло, с ним-то и продолжала гулять, пока соседка не увидала, как девочка перекидывается.

Заперли Иру дома, смотрят: и правда — в кошку. Папа в окно с пятого этажа ухнулся, голову разбил вдребезги. Мать вены давай резать. А Ира обратно — в человека. И сидит печенье ест да чипсы наворачивает. За десятерых же теперь надо.

В общем, роды случились быстро. Произвела девочка на свет семь здоровых котят. Хотела мама Иры их в ведро с водой, да пожалела. Соседям раздала. Котята на ура шли, ведь от Ирочки же, а не просто помойной кошатины.

Так и живут. Ира потомство приносит, мама раздает. Теперь уж за деньги, конечно. Я и сам котейку взял. Ирочкины у него глаза, под пленочкой в глубине бездна клубится.

А вчера радостное событие было! Превратился мой котейка в мальчика, и давай я его любить пуще прежнего. На животе его родимое пятно обнаружилось: Ирочкино лицо, в диком вопле распахнутое.

Конец одиночеству.