Чтобы понять многие современные представления об «авангарде» и «китче», стоит обратиться к классическому эссе Клемента Гринберга «Авангард и китч».

Гринберг, один из самых влиятельных художественных критиков XX века, предложивший свою концепцию авангарда в США, на протяжении нескольких десятилетий играл ключевую роль в дебатах об искусстве. В 1950-е и 1960-е годы он пользовался почти безграничным авторитетом. Тезисы «папы Клемента», который не только комментировал происходящее в мире искусства, но и оказывал непосредственное влияние на создание и презентацию художественных произведений, вызывали разнообразное сопротивление. Тем не менее, будучи общим достоянием и трудно опровержимыми, они проникали в концепции противников Гринберга и до сих пор продолжают оказывать влияние на умы.

В этом эссе Гринберг делит искусство на авангард и китч. Авангард — это «подлинное» искусство нашей эпохи, искусство, которое двигает наше общество вперед. Ему удается быть подлинным, отказываясь от таких безвкусных вещей, как сюжетная составляющая, в пользу искусства, которое сосредоточено на самих процессах искусства, на средствах искусства как таковых. Такое искусство, считает Гринберг, честнее, так как оно не подражает. К сожалению, в результате этого героического поступка художники-авангардисты оказались маргиналами в нашем современном мире.

Современный мир больше интересуется китчем, который характеризуется своей неаутентичностью. Китч — олицетворение всего, что есть ложного в жизни нашего времени — «подменный опыт и поддельные чувства».

Китч возник вместе с авангардом как продукт промышленной революции и роста грамотности. Поскольку урбанизация и грамотность сделали аутентичную народную культуру менее актуальной, ее место заняла популярная культура. Популярная культура характеризуется нечувствительностью к «ценностям подлинной культуры». Это симуляция — механическая, шаблонная и надуманная, предъявляющая мало требований к своим потребителям. Она также паразитирует на высокой культуре, повторяя прежние формы и темы и не внося никакого вклада в их развитие. Влияние популярной культуры также усиливается рыночными ценностями в силу ее механистичности и воспроизводимости. Таким образом, она приносит огромную прибыль. Опасность заключается в том, что популярная культура обманчива и часто маскируется под «подлинную» культуру.

В отличие от легкой ассимиляции потребителя китча, более высокий уровень оценки Пикассо «культурным зрителем» зависит от «второго порядка» рефлексии над формой — эстетической дистанции, которая позволяет зрителю «проецировать» (или вносить свой вклад) в опыт просмотра. В китче ничего не остается на усмотрение зрителя — все дано и очевидно, то есть произведение не требует дистанцирования и не представляет трудностей. В итоге авангардное произведение имитирует причины, а китч — следствия искусства.

Что делает китч особенно проблематичным, так это то, что он является таким паразитом, который может воспользоваться зрелой культурной традицией модернизма. Например, переводы и экранизации становятся китчем в глазах многих людей — так как преобразуют оригинал.

Почему вирус китча так привлекателен? Потому что там между искусством и жизнью нет разрыва. А также потому, что китч драматичен, предлагает сюжет, образность, чудесное.

Иными словами, китч не является подлинным, потому что не ограничивает искусство средством, процессом искусства. Не сдерживая производство образов, китч «избавляет» зрителя от необходимости прилагать слишком много усилий, чтобы постичь суть произведения. Подлинное искусство должно заставлять зрителей/читателей трудиться, зарабатывать свое понимание, и для этого нужно иметь соответствующее образование и достаточно свободного времени.

В этом зрелищном искусстве, размывающем жизнь/искусство фальшивыми образами, можно, конечно, обвинить романтизм: романтики слишком много говорили об аффектах и недостаточно думали о тяжелом, образованном, тренированном зарабатывании прозрений.

И, конечно, в конце Гринберг заявляет, что легкость китча делает его инструментом фашизма; авангардное искусство, конечно, слишком сложно для использования фашистами; сложность становится этической позицией. Учитывая необходимость образования и досуга, необходимых для того, чтобы оценить «высокое искусство», и признавая, что только у привилегированных людей есть средства и время, различие между авангардным искусством и китчем явно обусловлено классовыми различиями и властью. Китч легко используется власть имущими в своих целях. Когда это происходит, он функционирует как инструмент фашизма, уступая массам свою форму развлечения и одновременно наполняя это развлечение пропагандой. С авангардным искусством такое невозможно в силу его «сложности» и критического характера. Таким образом, качество и социальная критика являются угрозой как для тоталитаризма, так и для капитализма.

Авангардная культура требует досуга, энергии и комфорта. Это возможно только при демократическом социализме, где процветают качество, сотрудничество, свобода мысли и действия, социальная критика.

Но для меня главное, что можно вынести из этого эссе, — это то, как большая часть дискуссий о сообществе, авангардизме и т. д., похоже, восходит к Гринбергу: превознесение сообщества, отделенного от большого общества, этика, присущая«сложности, аморальность и фальшивость аффекта и зрелища.

Популяризация абстрактного экспрессионизма, предпринятая в эссе, использовалась как инструмент и в идеологическом плане: в период холодной войны с ее помощью пытались укрепить военно-политическое положение Америки, противостоящей старой Европе и коммунизму, представив страну еще и как культурную мировую державу. Как отметил Серж Жильбо, экспрессионизм использовался в качестве авангардистского инструмента для разрушения европейского предрассудка, согласно которому американцы способны производить только китч и ремейки европейской культуры. Однако времена, когда Европа могла считать себя хранительницей культуры и центром авангарда, давно прошли.

Клемент Гринберг утвердил этим эссе связь между искусством и политикой. Абстрактный экспрессионизм, сам по себе не имеющий отчетливого политического содержания, благодаря специально подобранным аргументам пропагандировался как феномен, характерный для определенной общественной формы: беспредметность ассоциировалась с гражданской и индивидуальной свободой. И хотя такое отождествление может показаться сомнительным с сегодняшней точки зрения, в послевоенном западноевропейском мире искусства оно обладало значительной убеждающей силой.

Вплоть до недавнего прошлого (что подтверждают ожесточенные дискуссии по поводу «искусства ГДР» после «поворота» 1989 года) даже в Западной Европе считалась непререкаемой истиной цепочка уравнений: абстракционизм = подлинное/авангардистское (прежде всего американское) искусство = демократия. Современная предметность, напротив, отвергалась и признавалась близкой к социалистическому реализму, то есть к вражеской образности, которая (как и искусство Третьего рейха) не заслуживает дифференцированного рассмотрения. Соответственно, здесь был общепринят другой ряд отождествлений: предметное искусство = не-искусство/китч = тоталитаризм.

Титры

Материал подготовлен Вероникой Никифоровой — искусствоведом, основательницей проекта «(Не)критично»

Я веду блог «(Не)критично», где можно прочитать и узнать новое про искусство, моду, культуру и все, что между ними. В подкасте вы можете послушать беседы с ведущими экспертами из креативных индустрий, вместе с которыми мы обсуждаем актуальные темы и проблемы мира искусства и моды.

Еще почитать:

• Язвительный спор в мире искусства: Гарольд Розенберг против Клемента Гринберга

•  Палитра против пера: История судебного конфликта Уистлера и Рёскина

• Дружба в мире искусства: Люсьен Фрейд Х Фрэнсис Бэкон 

• Культуриндустрия: как мы стали зависимы от развлечений 

• Как мы стали зрителями собственной жизни: главные идеи «Общества спектакля» Ги Дебора

• Дегуманизация искусства: главные идеи эссе Ортеги-и-Гассета 

• «Мать модернизма» Эйлин Грей: от дизайна интерьеров до архитектуры