В попытках выйти на интервью с Реза Дегати, невольно приходилось наблюдать и за его перемещениями в личном аккаунте инстаграма. Вот он в горах таджикского Памира, спустя немного времени в солнечной Бухаре, чуть позже в аскетичном Афганистане… Отправной же точкой кочевой жизни фотожурналиста стал город Тебриз, откуда и началась его одиссея.

Фотограф Анри Картье-Брессон признавался, что впечатление, полученное им от снимка Мартина Мункачи «Мальчики, бегущие к прибою», стало решающим в его выборе профессии. А что к фотографии привело вас?

Мой выбор фотографии связан не с каким-то произведением искусства, а скорее с желанием исследовать город Тебриз, где я родился, где прошли годы моего детства, юности, и это мое увлечение началось лет в двенадцать. Тогда фотографии или, точнее, образы играли для меня важную роль и мне хотелось визуальными средствами выражать свои эмоции; радость и удивление окружавших меня людей.

Поскольку я рос в двуязычной культуре — среди тебризских азербайджанцев, которые говорили и на родном азербайджанском, — я стал обращать внимание на то, что официальным языком страны является персидский, и, что его ведущие носители вовсе не азербайджанцы. И я понял: языки только разобщают представителей различных этносов, а фотография в словах не нуждается.

Тогда же, лет в двенадцать, в ежемесячнике «Daneshmand» («Ученый») я прочел статью. В ней говорилось о том, что в XXI веке идеи будут транслироваться преимущественно с помощью фотографий. Эта мысль, помню, очень меня удивила и взволновала.

На меня также повлияло искусство персидской миниатюры с ее пейзажами, специфичным изображением людей. Они окружали меня в течение всего детства.

Глядя на ваши работы довольно непросто определить, кто повлиял на ваше видение кадра, но, наверняка, они у вас были — ориентиры в фотоискусстве…

Важно понимать, что в Иране в годы моей юности не было никакой информации об искусстве фотографии. Не было специализированных журналов, книг. Не было у меня и учителя, или кого-то, кто мог бы приобщить меня к азам фотографии. Я был самоучкой и до двадцати лет не имел доступа к соответствующей литературе, к знаниям о мировой фотографии. Но я вдохновлялся, в первую очередь, миниатюрой, а впоследствии и живописью Рембрандта, Гойи, Латура… Они и были для меня настоящими наставниками.

С мастерами фотографии я познакомился довольно поздно. С творчеством Анри Картье-Брессона, к примеру… Я открыл для себя его видение композиции — концепцию решающего момента — в довольно зрелом возрасте, а после я увидел и работы Юджина Смита, который также являлся серьезным фотожурналистом. Но в начале карьеры импульсом для меня было все же изобразительное искусство.

Если верить вашим биографическим данным, то свою профессиональную карьеру фотографа вы начали в 1979 году. На этот год пришелся и ввод советских войск в Афганистан. Можно сказать, что известность вам принесли фотографии, связанные с деятельностью в этой горячей точке. Приходилось ли вам задумываться о том, как бы сложилась ваша карьера без участия в этой войне? Ведь именно там были сделаны, ставшие каноническими, портреты полевого командира Ахмад Шаха Масуда, снимки афганских детей, партизан…

Как я уже упомянул, я увлекся фотографией еще будучи подростком, это пришлось на середину 60-х годов прошлого века. Затем поступил на факультет физики в Тебризе, а вскоре перебрался в Тегеран — поступать на архитектурный. Тогда я и не предполагал, что фотография станет для меня профессией, пока в 1979 году в Иране не разразилась Исламская революция. Я стал фотографировать первые манифестации на улицах столицы и моя работа была замечена известным французским фотоагентством Sipa Press. Мои снимки стали появляться и в новостной хронике. Спустя время появился мой репортаж о захвате в заложники сотрудников посольства США. Этот материал обошел весь мир.

Я освещал и действия Исламской республики против национальных меньшинств — курдов, туркменов, белуджей… После начала ирано-иракской войны я стал готовить репортажи о военных столкновениях.

Благодаря связям с международными издательствами стала возможна публикация моих фотоматериалов, где была показана жестокость нового режима.

В начале 70-х я уже приобрел известность фотографа, освещавшего события в Иране. Однако в марте 1981 года муллы исламского режима осознали важность и опасность моей работы и решили от меня избавиться. Спасаясь от экстремистов, я оказался в Париже.

Во Франции я стал интересоваться событиями, происходившими в мире на тот момент. Я продолжил работу в странах Африки, Азии, и в 1983 году впервые оказался в Афганистане. Моя первая фотография, сделанная в этой стране и датируется 1983 годом. Она возникла в период, когда советские войска вошли в Афганистан. С Масудом же я познакомился двумя годами позже… Так появился, ставший впоследствии знаменитым, портрет полевого командира. Но должен сказать, что моя деятельность была отмечена целым рядом наград еще до работы в Афганистане.

Да, Афганистан играет немалую роль в моей карьере, однако справедливости ради должен отметить, что мировую славу я имел и до этого. Фоторепортажи, сделанные в Иране, Ливане, Африке и в других странах, привели меня на авансцену фотожурналистики.

Что на ваш взгляд должно быть в фокусе внимания военного фотографа?

Я не считаю себя фотографом войны. Я корреспондент мира; человек глубоко пацифистский. Но для того, чтобы показать ужасы войны, необходимо оказаться на месте военных действий, подвергнуться опасности. Это неизбежно… Порой для снимка нужно последовать туда, куда никто не идет.

Я очень рано понял, что первыми жертвами столкновений оказываются дети и женщины. Я также сконцентрировался на том, чтобы демонстрировать следующее: конфликты не ограничиваются пределами военных действий, они протекают не только в траншеях, где воюют солдаты. Эти битвы, так или иначе, отражаются на человечестве в целом. В глазах людей, уцелевших от атак можно увидеть гораздо больше мук, нежели в трупах пострадавших от штурмов. Лично меня интересует жизнь человеческой цивилизации, а не война сама по себе. Я занимаюсь фотографией с целью вызвать эмпатию — чувство сопереживания в тех, кто будет наблюдать за бессмысленностью войны.

В своих интервью вы не раз заявляли: пройдет время и человечеству будет стыдно за то, что оно не могло обойтись без военных конфликтов, и о своем прошлом люди будут вспоминать, как о прошлом варваров. Возможно ли понятие Мира без наличия Войны?

Мир это неотъемлемая часть того, чем мы являемся, и жить без войны, которая возвращается снова и снова для того, чтобы разрушить существующий уклад — естественное желание каждого.

Вспомним для примера обычаи, некогда бытовавшие в Саудовской Аравии, — когда в течение нескольких веков новорожденных девочек закапывали в землю. Ведь было время, когда люди воспринимали эту традицию, как нечто само собой разумеющееся. Полагали, что таким образом они дают толчок развитию жизни.

Да, оборачиваясь в прошлое человеческой цивилизации, когда имели место подобные явления, мы можем констатировать факты вопиющего варварства. Война для меня является тем же самым. На протяжении сорока лет я наблюдал за конфликтами в самом их эпицентре, и знаю, что они мотивируются экономическими интересами. В большей степени они вызваны борьбой за нефть — 70% войн на сегодняшний день спровоцированы именно этим. Затем следуют религиозные столкновения, — войны во имя Бога. Возникает логический вопрос: во имя какого Бога нужно убивать?!

Вас часто называют фотографом-гуманистом. Что лично вы вкладываете в это определение?

Это слово можно трактовать двояко. В XIX и в начале XX веков под словом «гуманист» подразумевался человек, заинтересованный в открытиях великих философов, интеллектуалов, для которых высшей ценностью была индивидуальность. Да, в этом смысле я считаю себя фотографом-гуманистом, потому что миссия моей работы заключается в том, чтобы показать человека в разных, не всегда благополучных условиях жизни.

Другое значение этого слова связано с моей благотворительной миссией, которой я занимаюсь параллельно с фотографией. Это обучение фотографии, проекты для представителей некоторых народов. Я создал неправительственную организацию, и большая часть ее деятельности состоит из образовательных платформ, программ для афганок, желающих заниматься журналистикой. Эта организация предоставляет им возможность рассказывать собственные истории, драмы при помощи современных медийных средств и фотографии. Таким же способом и дети-беженцы могут демонстрировать свой личный опыт.

Каким бы он был мир без фотографии?

Фотография для меня это иллюстрация повседневной жизни, — жизни человечества. Сегодня эту иллюстрацию можно создать при помощи фотоаппарата. Если бы я был современником автора, оставившего свои рисунки на стенах пещеры Ласко или на скалах Гобустана, то я бы, наверняка, тоже стал художником, — стал одним из тех, кто изображал все эти петроглифы, рисунки… Желание фотографировать исходит от желания передавать наш опыт.

Я никогда не сомневаюсь в своих действиях. Прежде всего я думаю о страданиях, которым подвергаются люди. Я продолжаю наблюдать, и мои наблюдения показывают, что мир становится еще более жестоким, а это не может ослабить мою волю к тому, что я делаю.

«Каждый портрет другого человека» — это автопортрет фотографа». Согласны ли вы с этим мнением Доротеи Ланж?

Не только фотография, но и каждое произведение искусства это личное высказывание автора. В какой-то степени — его автопортрет. Будь то музыка, картина, фильм…

Человек не копировальная машина и не сканер. Когда мы видим нечто особенное, это особенное воздействует на нас, и мы проводим его через собственный фильтр. Отражаем то, что увидели, пережили. Но не стоит забывать: все, что мы видим — всего лишь поверхность. Роль фотографа, художника увидеть обратную сторону этой поверхности. За каждой дверью ведь существуют десятки других дверей, а за ними — десятки историй. Стоит попытаться открыть их. Даже если на это уйдут годы.

Интервью: Нонна Музаффарова