Оксана Куропаткина,

23 мая 2014

Идет шестой год после того, как патриарх Кирилл взошел на патриарший престол. С его избранием в церковном сообществе было много связано много надежд и опасений. Те, кто ратовал за церковные реформы, очень радовались тому, что образованный и относительно молодой для патриарха человек наконец-то все исправит в Церкви, сделает ее более открытой для интеллигенции и проведет наболевшие реформы. Консерваторы очень опасались, что человек с такой «экуменической» репутацией «сдаст» церковь Западу, проведя реформы, после которых находиться в Русской православной церкви станет невозможно. Светские россияне ожидали, что новый патриарх придаст церкви динамизм и более современный вид.

Что же реально изменилось при патриархе Кирилле?

Внутрицерковная жизнь

Ожидания либералов и консерваторов, что будут проведены масштабные реформы, не оправдались. Реформы патриарх Кирилл действительно провел, но они были сугубо административными. Они повлияли на церковную жизнь, но совсем не так, как на то рассчитывали или как того боялись активные священнослужители и миряне.

Первое. Существенно возросла власть архиереев, и без того достаточно большая. Согласно исправлениям и дополнениям в устав РПЦ, принятым при патриархе Кирилле, именно архиерей является главой прихода: так, он может по собственному желанию исключить из приходского совета всех прихожан. Никуда не делось бесправие священника, которого епископ может отправить на любой другой приход, не считаясь с мнением прихожан. Получается, что епископу церковный народ просто не нужен. Полномочия высшего церковного органа, которые были у Поместного собора, где присутствовали рядовые священнослужители и миряне, перешли к Архиерейскому собору — таким образом, вся власть в церкви официально перешла к архиерейской корпорации.

Второе. Была проведена реформа по сильному разукрупнению епархий: большая епархия объявляется митрополией и дробится на несколько епископств. Если в 2009 г. всех епархий РПЦ, включая зарубежные, было 159, то на 2014 их уже 274. Если в России на начало 2009 г. было 69 епархий, то сейчас уже 165. Епископов же сейчас около 300. Зачем это было сделано? Во-первых, затем, чтобы ослабить «украинскую» часть епископов, которые имели представительное большинство на архиерейских соборах. Российских архиереев сейчас численно больше, чем украинских, соответственно, на «украинский фактор» можно не обращать так много внимания. Во-вторых, такое разукрупнение было нужно затем, чтобы патриарх поставил своих назначенцев, особенно туда, где были большие и относительно независимые от центра епархии. С одной стороны, большим количеством епархий управлять сложнее, с другой стороны, они более подконтрольны — хотя бы потому, что имеют меньшую финансовую независимость. Раньше епархия обычно совпадала с границами субъекта федерации, и благотворителями были бизнесмены областного масштаба. А теперь в рамках одного субъекта несколько епархий: соответственно, бывший единоличный глава епархии лишается масштабных финансовых возможностей, а новые епископы должны делить спонсоров. Кроме того, молодые протеже патриарха посылаются на места выполнять его указания и препятствовать старым архиереям, ныне митрополитам, проводить самостоятельную политику.

Многие новые епископы имеют примерно такую же судьбу и карьеру, как патриарх Кирилл: это молодые церковные бюрократы, которые заинтересованы прежде всего в том, чтобы построить эффективные отношения с государством и распоряжаться финансовыми активами. Существенно меньше новую «команду патриарха» интересует реальная работа с людьми. Патриарх требует активизации этой работы, но по факту это привело к тому, что сильно увеличилась отчетность, а жизнь приходских священников из–за этого стала более трудной. Может быть, новые церковные начальники и хотели бы работать с людьми, но это довольно трудно, если человек вырос как управленец в закрытом церковном аппарате и не привык постоянно взаимодействовать со светским обществом или с живым церковным народом. Поэтому получается, что расплодившийся епископат сейчас еще более оторван от простых прихожан, чем это было при покойном патриархе.

Главная проблема, которая обострилась в связи с укреплением архиерейской вертикали, — отсутствие каналов обратной связи. Прихожанам и священникам чрезвычайно трудно донести до священноначалия свои наболевшие проблемы. Речь здесь не идет даже об открытых каналах. Понятно, что церковь по своей природе — закрытая корпорация и не является аналогом гражданского общества на Западе. Дело в том, что даже внутрикорпоративные каналы «очистки» не работают или работают плохо, на что в скандальной форме обратил внимание о. Андрей Кураев.

Понятно, что абсолютная власть предполагает злоупотребления и оторванность от «низовой» реальности. Бесправие церковного народа и священнослужителей де-факто и де-юре лишь обостряют проблему. Патриарх и его команда понимают, что такая проблема существует, и пытаются ее решить — в частности, был создан церковный суд. Но проблема опять же в том, что этот суд юридически напрямую связан с архиерейской корпорацией, и в нем не пройдет никакое решение против правящего архиерея. Получается, что церковное начальство не видит пока других методов, кроме сугубо бюрократических и формальных.

В целом патриарх делает ставку прежде всего на обновленную, расширенную и всем ему обязанную архиерейскую корпорацию, а не на большую часть церковного народа.

Еще один момент. Покойного патриарха активные православные тоже критиковали со всех сторон, но в целом все, за редким исключением, признавали, что Алексий II находится «над схваткой» во время баталий церковных консерваторов и либералов. Его умиротворяющее слово или молчание было авторитетно и для тех, и для других. Патриарх же Кирилл у консерваторов вызывает недоверие как «либерал» и «экуменист» — хотя это только имидж, а не реальный факт. А либералов патриарх разочаровал тем, что от него ожидали реальных изменений и «поворота церкви к обществу», а по факту произошла административная реформа, которая похоронила все надежды на церковную демократию. Выходит, что вмешательство патриарха в любой церковный конфликт лишь подливает масла в огонь, а не умиротворяет спорящих.

Многие церковные и светские эксперты говорят, что в связи с такой централизацией власти и бюрократизацией церковного пространства и соглашательской политикой в отношении государства, патриарх ставит церковь на грань разрушения, что церковь как институт обязательно проиграет и утратит свое реальное влияние на общество. Мне представляется, что это не так. Тот факт, что жизнь в церкви бюрократизируется и что архиерейская верхушка еще сильнее отрывается от церковного народа, несет не только одни минусы. Если властная корпорация отрывается от «низов», она рано или поздно теряет реальное управление своим народом. Таким образом, церковный народ, что консерваторы, что либералы, вынуждены самоорганизовываться, а значит — крепнут внутрикорпоративные связи. Речь не идет об объявлении открытой войны епископату или тем более о расколе — дело в реальной церковной жизни, которая по факту параллельна тому, что делает архиерейский аппарат, поскольку церковный народ и епископы очень часто живут в разных реальностях.

Набирает силу особая форма организации церковного сообщества, сходная с индуистским ашрамом (маленький центр с харизматичным гуру и большая «периферия» его почитателей, которые зачастую не связаны непосредственно друг с другом, но связаны с наставником, чьи книги и проповеди они читают). Обычно такой «ашрам» базируется на одном-двух приходах, однако его влияние намного шире — через передачи, чтение литературы, семинары и т.д., проводимые почитаемым наставником. Именно такие сообщества активно взаимодействуют со светскими людьми и привлекают их. И для рядового прихожанина, и для человека светского, только лишь пришедшего в церковь, реальным авторитетом обладает не патриарх и не епископ, к которому отношение может быть сколь угодно этикетно-уважительным, а то, что ему скажет конкретный авторитетный для него священник. Так, наверное, всегда было с тех самых времен, когда церковь стала такой жесткой и иерархической корпорацией, но сейчас стало еще более актуальным и в связи с бюрократизацией церковного пространства, и с недовольством церковного народа тем, что им помыкают и с ним не считаются, и с развитием интернет-технологий, позволяющих и слушать проповеди, и общаться с единомышленниками, находясь в разных местах.

Это значит, что церковная жизнь постепенно перемещается не в отдельные приходы, а в подобные межприходские сообщества во главе со священнослужителем и ядром преданного ему прихода. И архиерейской корпорации чрезвычайно трудно будет с этим что-либо сделать — можно удалить непослушного священника с одного прихода на другой, но что сделать с тысячами его последователей, которые слушают его проповеди и читают его книги? И что делать с негативными последствиями реальной централизации: ведь члены «ашрамов», находясь формально в рамках одной организации, могут не только не общаться друг с другом, но и вообще не считать православных, членов других «ашрамов», единоверцами? Получается, что рано или поздно патриарху придется столкнуться с тем, что реальная жизнь, реальные возможности и реальная миссионерская сила сосредоточены именно в таких неформальных сообществах, и с ними нужно находить общий язык. Для того чтобы этот такой язык искать, необходимо менять всю стратегию действия, внешнюю и внутреннюю. Вопрос лишь в том, когда эта проблема будет всерьез осознана церковным руководством.

Внешнеполитический аспект

Во время первой «пятилетки» удалось расширить присутствие РПЦ в диаспоре, прежде всего в Западной Европе. Удалось добиться в мэрии Парижа одобрения проекта — строительство русского культурного центра вместе с собором РПЦ. В СНГ был создан Среднеазиатский митрополичий округ, который должен объединять и координировать православную жизнь в Средней Азии.

Стоит отдельно выделить отношения с Украиной. С самого начала действия патриарха по «украинскому вопросу» были приняты украинским сообществом в штыки. Московский патриарх воспринимается в Украине как агент Москвы, а его слова о «русском мире», об «общей крещальной купели» не вызвали по большому счету ничего, кроме агрессии и подозрений, что проводится «имперская политика». Последние события в Украине показали, что крупнейшая православная церковь — Украинская православная церковь Московского патриархата — далеко не однородна. Далеко не все там хотят находиться в составе Русской православной церкви. Многие мечтают об автокефалии, то есть о создании независимой Украинской православной церкви, причем они хотят это сделать согласно нормам, принятым в православном сообществе поместных церквей. Быть «раскольниками» никому не хочется. Но и быть «под Москвой» не хочется тоже.

Украинская православная церковь пошла на диалог с двумя «раскольническими» церквями, которые Москве не подчиняются, и жаждут войти в состав либо Константинопольского патриархата и потом получить независимость, либо договориться между собой и с православным сообществом о том, чтобы автокефалия была получена сейчас. В таких обстоятельствах риторика Кирилла неубедительна даже для умеренных украинских православных, тем более в виду нынешних политических событий. Через два года будет собран впервые за много сотен лет Всеправославный собор. Именно патриарх Кирилл добился того, что все ключевые решения Собора будут приниматься не большинством голосов, а только единогласно. Те решения, по которым не найдется консенсуса за эти два года, просто не будут вынесены на Собор. Естественно, что вопрос об автокефалии в таком случае становится очень зыбким. Таким образом, патриарх нашел административный внешнеполитический ресурс для того, чтобы закрыть вопрос о «православной независимости» Украины.

Вполне возможно, что усилия патриарха Кирилла будут не бесплодны. Вопрос об автокефалии не пройдет, Украинская православная церковь останется в составе Московского патриархата, но все равно эта проблема будет решена только в краткосрочной перспективе. Украинская православная церковь не оставит своих стремлений к автокефалии и будет находить какие-то другие методы и способы. Административный ресурс хорош тем, что он решает вопрос кардинально и закрывает его на какое-то время, но плох тем, что он ни в чем людей не убеждает и только вызывает у них желание обязательно решить проблему, избегая диалога с теми, кто оказал такое давление.

Отношения с обществом

Именно в патриаршество Кирилла произошли две вспышки массового религиозного чувства: поклонение поясу Богородицы (октябрь-ноябрь 2011 г.) и Дарам волхвов (январь 2014 г.). Им пришли поклониться сотни тысяч людей, а очень многие — просто выразили такое желание.

Эти события дали церкви и патриарху право говорить о том, что религия — далеко не просто пассив, не только лишь часть национальной традиции, а непосредственное религиозное чувство, которое возникает даже у тех, кто не является воцерковленным православным. Остается вопрос — как использовать эту вспышку в миссионерской работе. Определенные усилия были предприняты: были проведены блиц-опросы паломников, чтобы понять, кто эти люди и чего они ждут, а также (в случае с поясом Богородицы) церковно-общественные мероприятия в тех городах, куда была привезена святыня. Но пока церкви, видимо, не совсем ясно, что делать с таким количеством новых людей.

Это же касается и работы с детьми и молодежью. Основные структуры, предназначенные для такой миссии, были созданы еще при прежнем патриархе, равно как уже давно трудятся харизматичные и привлекательные для молодежи проповедники. Патриарх Кирилл очень много говорил о важности молодежи для церкви и отдал распоряжение, чтобы в каждом приходе был человек, отвечающий за работу с молодыми людьми. Однако реальной активизации такой работы не произошло, как и осталась нерешенной проблема ухода подростков из церковных семей из церкви (по некоторым данным, это 75% детей верующих родителей). Возможно, это случилось потому, что новое поколение детей, подростков и молодежи сильно отличается и от советского, и от первого «перестроечного». Чтобы общаться с ними, нужны какие-то новые подходы и формы. Словом, нужно находить с ними общий язык. Но как его искать, если стратегия патриаршего аппарата направлена на то, чтобы этот общий язык находить только с чиновниками? Если общая стратегия противоположна реальному диалогу, то вряд ли можно ожидать, что в вопросе частном (пусть и очень важном) взаимодействие может быть выстроено как-то по-другому.

Как складывались при нынешнем патриархе отношения с разными общественными группами?

Отношения с интеллигенцией во многом определялись медийными скандалами 2012 года, связанными с фигурой патриарха, и делом Pussy Riot.

Что конкретно произошло? Первое: медийное сообщество стало активно замечать церковь, признавая ее влиятельным актором государственно-общественных процессов. К любому подобному актору появляется ряд вопросов и желание его критиковать. Второе: произошло активное отмежевание от церкви части либерального сообщества и светских журналистов. Но это сообщество и ранее было настроено к церкви скептически, поскольку это часть его убеждений. Новый патриарх с его жесткой и напористой стратегией действия просто активизировал и обострил это противоречие.

Третье: проявилось активное недовольство медийного сообщества тем, что церковь получила доступ к национальному достоянию, армии и школам. Недовольство журналистов по вопросу реституции разделило и музейное сообщество, к недовольству по поводу преподавания религии в школе присоединились многие студенты и преподаватели, которые не всегда понимают, зачем, например, нужны кафедры теологии в светских вузах. И проблема не в том, что они объективно не нужны, а в том, что официальные церковные спикеры не всегда в состоянии спокойно объяснить людям, зачем и почему это нужно.

Церковь отреагировала на медийную критику обвинениями, что против нее ведется информационная война, организованная «врагами Церкви», и «молитвенными стояниями» в свою поддержку, на которые выходили на улицы десятки тысяч людей. Официальная риторика была агрессивной, и дело не в том, что она не убедительна для оппонентов церкви (это не всегда обязательно), а в том, что она не склоняет на свою сторону ту часть интеллигенции, которая до медийных скандалов относилась к церкви нейтрально-благожелательно.

Сложно складывались при патриархе Кирилле и отношения с русскими этнонационалистами (о принципиальной разнице между национализмом этническим и гражданским мы говорили здесь).

Это движение очень разнородно, и многие его представители симпатизируют неоязычеству. Однако в целом националисты изначально положительно относятся к церкви как к части этнической традиции. Что делать с этим многочисленным движением, где очень много неравнодушной молодежи, официальному церковному руководству не совсем ясно, что отмечают и церковные журналисты/

С одной стороны, политика соглашательства с властью отталкивает активных националистов, которые обвиняют церковь в том, что она вслед за государством «предает интересы народа», ничего, по их мнению, не делая для защиты русского народа и восстановления социальной справедливости, а с другой — у самой церкви нет четкой и логичной позиции в таком сложном вопросе, как национальные отношения. Высказывания о. Всеволода Чаплина, например, на тему конфликта в Бирюлево показывают, что официальное церковное руководство и в этом вопросе озабочено скорее лояльностью к государственной власти, чем решением проблемы.

В целом все эти трудности не повлияли на отношение общества к церкви и ее предстоятелю. Как показывают данные соцопросов, отношение к патриарху и к церкви как к институту остается стабильно положительным и уважительным. Поддерживали деятельность патриарха в 2013 г., по данным ВЦИОМ, 78% россиян. Правда, 5 лет назад этот процент был выше — 88. Таким образом, прогнозы некоторых журналистов, что эти медийные скандалы подорвут репутацию церкви и патриарха, не сбылись. Другое дело, что церковь, став актором социально-политического процесса и заняв место в медийном пространстве, пока не решила проблемы реального влияния на общество и на большие социальные группы.

Отношения с государством

При патриархе Кирилле в самые краткие сроки удалось решить три вопроса, о которых Церковь говорила многие годы при покойном патриархе: реституция, то есть возвращение церковного имущества, преподавание основ религиозной культуры в светской школе и введение института военных священников. Главная проблема — в поспешности и непродуманности этих решений: не были продуманы варианты решения конфликтов с музейным сообществом, не были (к началу эксперимента по преподаванию основ религиозных культур и светской этики) толком написаны и апробированы учебники, не были в достаточном количестве подготовлены капелланы. Складывается ощущение, что основной задачей было срочно договориться с государством, а не просчитать, будут ли силы и возможности, чтобы это решение провести в жизнь так, чтобы оно было благом для церкви.

Постоянные упреки общественности в адрес церкви, что она является частью государственного аппарата, что проводится клерикализация государства и общественной жизни, недостаточно обоснованы. Клерикализация предполагает, что церковь диктует государству или общественным институтам, как им надо жить. В нашем же случае скорее государство будет использовать церковь в своих играх, расчетах и намерениях, чем наоборот. И это ставит церковь в уязвимое положение хотя бы потому, что, даже имея свою позицию по насущным политическим вопросам, официальные церковные спикеры далеко не всегда это могут ее свободно и независимо выразить. Это происходит вовсе не потому, что государство применит жесткие репрессии, а потому, что церковь связана с государством и финансовыми, и «бартерными» отношениями («ты — мне, я — тебе»), а это зачастую более сильный инструмент воздействия, чем прямое насилие.

Патриарх и его аппарат это хорошо понимают. Если они идут на такие условия, значит, у них есть для этого свои основания стратегия построения отношений с государством. Пока эта стратегия — сугубо прагматическая, правда, рассчитанная на краткосрочную перспективу: церковь быстро получает то, что она давно хотела и просила, вопрос о цене остается открытым. Что будет делать церковь, если ситуация в стране станет менее стабильной и власть окажется тоже в уязвимом положении? Ситуация в Украине показала, что церковь в такой ситуации оказывается в крайне тяжелом положении, и ее здравые слова и призывы могут оказаться не услышанными, поскольку сам этот институт воспринимается как конъюнктурный.

Общий вывод

За 5 лет патриаршества Кирилла удалось быстро решить многие наболевшие для церкви как для института задачи — таким образом, новый патриарх принес церкви множество краткосрочных и достаточно ярких побед. Однако за этими краткосрочными победами стоят среднесрочные и долгосрочные риски, связанные с отношениями с церковным народом и влиятельными социальными группами, которые патриарху придется в ближайшем будущем решать. Но как именно патриарх Кирилл будет это делать, покажет вторая «пятилетка» его патриаршества.