Голос / логос редактора
Уважаемые читатели и авторы альманаха «ΤΕΜΕΝΟΣ»,
перед Вами вступительное слово редактора первого номера электронного издания, идея которого зародилась в коллективе осенённых эйдосами и атакуемых музами учёных и философов, и, наконец, начинает своё инициатическое путешествие в чувственном мире, мало-помалу обретая материализацию на платформе syg.ma, при поддержке и участии представителей Московского центра информационной психологии, Культурной платформы “PROстранства”, Института развития, изучения здоровья и адаптации человека, Центра кризисологических исследований Шуйского филиала ИвГУ, образовательной корпорации «Туран», Академии Философии Хозяйства МГУ, Института культуры мира ЮНЕСКО и других наших «платоновых пещер».
Будучи посвящённым науке, философии и культуре, ΤΕΜΕΝΟΣ не является академическим альманахом. Следуя традиции отражения логосом онтологии, суть альманаха представлена в его названии, о котором замечательно писал немецкий аналитик мифологии Курт Хюбнер: «В узком смысле слова “теменос» — это район храма. В слове "τέμενος" есть корень "τέμ" — «резать». Впрочем, такой же корень имеет латинское слово “templum” (храм). Итак, речь идет об определенном, выделенном границами и священном месте, в котором присутствует божество. А вообще теменос — это всякое место, в котором живет бог или где постоянно находится и возобновляется архе. <…> Когда «всё полно богов”, тогда это всегда теменосы». Под архе мы понимаем репликацию феномена, который Жиль Делёз определял как событие — то, что обнуляет реальность, то, чего не было раньше, то что инициирует субъекта, преобразует его онтологический статус: рождение, посвящение, священный брак, откровение, смерть, трансцендентность — события, вызывающие реакцию адаптации и изменяющие субъекта в соответствии с принципиально новыми условиями его самоосуществления. Теменос — это топос воспроизводства события. Теменос — место миротворения.
Альманах ΤΕΜΕΝΟΣ ставит ряд вопросов, частью риторических, частью неоднозначных. Способен ли самоорганизоваться новый, нетривиальный или локальный вид рефлексии в сегодняшних условиях семантического шума, прогрессирующей пролиферации информации, социальной гиперактивности? Может ли человек не поддаться этому стремительному, порой оглушающему потоку, и остановить пространство и время, чтобы утвердить что-то своё, формализовать это, водрузить на своём отрезанном от хаоса священном участке веху, символ, знамя? А если может один, могут многие? Но реален ли один субъект, если его возникновение невозможно вне социального программирования? Реальны ли многие, присутствующие вне квалитативности субъекта? Кто такой Другой? Возможно ли в этом коллективном поиске своего теменоса обретение новых объединительных ценностей, когда, как писал В.В. Розанов, из тысячи точек зрения сформируются координаты новой действительности, правила новой эпистемы, законы новой интерсубъективной реальности и человеческого общежития? Станет ли она новым языком, новой крещальной купелью человека и новым домом его бытия?
XIX век навёл мыслителей на идеи плюралистичности дискурсов, XX век построил эти мысли во множественную реальность информационной эпохи. По следам семиотики появился психоанализ, по следам квантовой теории информации — информационный реализм. Сколько людей, столько и психических структур, заключил Жак Лакан, чей взгляд (как и паноптикум Мишеля Фуко) в начале XXI века проиллюстрировали появившиеся социальные сети (включая и платформу syg.ma), с одной стороны предназначенные для коммуникации, а с другой, на личных страницах которых каждый волен творить свою солипсию, адресуя свою психику, превращённую в текст, не то идеальному Другому, не то пространству, не то Великому Ничто, не то самому себе.
Вслед за Лаканом, Пол Файерабенд, исследуя формы социального бреда, сетовал на то, что в результате антропогенеза дискурсов стало слишком много. Сегодня можно сказать, что их стало бесконечно много, но сделало ли это человека разумного человеком воспитанным? Подобно вирусам всё новые дискурсы вызывают эпистемологические мутации в социальной реальности. Всё выше возводя башню из них, люди, кажется, всё меньше становятся понятны друг для друга. Ещё два столетия назад, когда производство информации находилось в коридоре гомеостатической нормы дискурсивного поля, все новые формы рефлексии были заметны и фиксируемы. В частности, так была найдена, удержана, сохранена и развита такая форма рефлексии, как психоанализ. Даже локальные формы, такие как семинар Лакана, методологический кружок Щедровицкого, социальные опыты с инстанцией истины Гваттари, становились узнаваемы и формализованы, благодаря чему мы имеем возможность говорить о них, как о витгенштейновском факте, не только сами с собой, но и друг с другом, преодолевая не только солипсические границы, но и границы языка, пространства, времени.
Но времена, когда эксперименты с реальностью, равно как и необходимые для этого интеллектуальный бэкграунд и достаточность досуга, были уделом немногих, остались позади, как и всякий золотой век со всеми его возможностями и невозможностями. Сегодня ежедневно и повсеместно в глобальном мире, не очерченном условным, но волшебно действенным кругом индивидуации, новые формы рефлексии вспыхивают и угасают, так и не успев родиться. Жиль Делёз, вскоре после смерти которого интернет стал подлинно глобальным, описывал стремительность информации как хаос, в котором перепроизводство символического, возведённое в степень сверхскоростей, созидает и, словно гойевский Сатурн, уничтожает возникающие то тут, то там, формы рефлексии. В этом ненасытном информационном пиру, становясь псевдоморфозой для самого себя, человеком утрачивается что-то важное, что-то, что он считает своим, что-то опорное для памяти, индивидуальной и культурной. Зигмунд Фройд считал, что субъект есть то, что он помнит, а память наслаивается фантазмами и кажимостями, переписывая историю субъекта, однако сформулированный в рамках психоанализа закон сохранения информационных содержаний говорит о том, что хаос не уничтожает, а всего лишь преобразует память, связанную с самоидентификацией.
Подобно островкам космоса посреди хаоса, во времена античности асклепионы, на территориях которых очерчивались и возводились теменосы, наряду со святилищами оставались неприкосновенными в периоды войн и катастроф, будучи индетерминантным «означающим» герметического пространства, алхимического сосуда, женского лона, тюрьмы, алтарной, нуминозного, пространства анализа, сизигии, платоновой пещеры, в которых можно, как выразился Карл Густав Юнг, безопасным способом сделать бессознательное сознательным, осуществить процесс, благодаря которому предметом онтологии и становятся новые архетипы, дискурсы, формы рефлексии. Внутри теменоса каждый субъект является демиургом рефлексий, дискурсов, языковых и знаковых систем и эпистем, творцом «означающих». Но как заметил в работе «"Я" внутри социальной реальности» Джордж Герберт Мид: «Индивидуальный разум может существовать только в связи с другими разумами, делясь с ними означающими». Кредо альманаха открывает его статья о метаэпистемной пропедевтике, автор которой произносит следующую формулу:
«Я, как член определенного этноса, есть прежде всего представитель рода человеческого вообще, и в этом своем статусе я ответствен и за себя, и за свой народ, и за всё человечество в вечном поиске и постижении объективной Истины и божественной Мудрости Вселенной, созидании всеобщей Гармонии и Красоты Жизни, привитии подлинных Добра и Любви Человека к Самому себе, Другим людям, Жизни и Вселенной».
Созерцая чудо мироздания мы верим, что подлинный теменос можно найти вместе, став друг другу целителями и учителями. Мы приглашаем присоединяться к его поискам, в качестве презумпции этого путешествия предложив взгляд Зигмунда Фройда на единственную причину любого акта: таково интерсубъективное желание. А уж рационализацию каждый субъект выберет сам.
В добрый путь.
Редактор
