D. M.

* * *

внезапно жизнь стала короткой и нелепой

твёрдой как сухая колючка

овечий репейник дурнишник обыкновенный и он же дыдор дурнопьян

и так же прекрасна в своей нелепости

как стрижка салаги из университетского городка

сына американских профессоров

посреди евразийских пустых коридоров продуваемых абиссинским

самумом обдаваемых жаром иранского нагорья вспарываемых

сияющим лезвием арктики

вернее не профессоров

она мастерица файн арта иначе преподавательница творческого письма, а ещё ораторка

кураторка и редакторка

фуф! пересилил преодолел произнёс

(вероятно зря возможно непоправимо)

он театрал вдохновитель студентов музыкант выводящий в кампусах на двух

континентах ноты по своему разумению в собственном

долгоруком порядке

впрочем они тут совсем не при чём

это всё стрижка будущего новобранца

но сейчас ему четыре

и это забавляет больше всего

чего только не подсунет разыгравшееся воображение

закутанное в свитер и плед

вблизи батареи водяного отопления после разгорячённого чая

в точке замерзания на карте

в комфортной высотке в степной столице

рвущейся куда подальше к самому тёплому морю

* * *

бредём и врём, а бред кругом не утихает

болтаем так о том о сём наушников не вынимая

бормочут пьяные грузовики шипят клаксоны

а нам прерваться не с руки скули авсоний

бетховен кубарем летит глагол ребёнком

хватает воздух рваным ртом дырявым горлом

ау ау не слышит нет ау ну как же

невыносимый потоптавшись в саже

над скукой типовой застройки

улепетнул за поворот на южный полюс

не слышишь кто где говоришь и  почему не летом

* * *

висела капля грипп горел медведь грыз лошадь

читала в воздухе висела выдувал

бабулю на балкончике качали

хрущёвку у гремучего подъезда

не гор, а голой графики растений

простуженных и выдуманных кем-то

кто там играл с подземными напрасно

на пальцах с кристаллической решёткой

и это вот как раз таки едва ли

и ничего никто не виноват

и раз уж смерть играет в поддавки

затем чтоб жечь внезапней и точнее

дохни на озеро и пальцем проведи

пролом в ужимками беснующийся город

или не город и совсем не морок

скорее даже марево и море

которыми уже не надышаться

не выцедить по трубочкам клепсидры

гриппозный сон незрячих на весу

АУ

не мог не поделиться

подарком

карантинного нудного времени

способным оказывается

и на такое! –

внезапным текстом

который пустил по оптиковолоконным артериям

удивительный Борис Кочейшвили

машу изо всех сил

чернявой точечкой

нервным курсором

со своей страницы

вспыхиваю и

мерцаю

дурак дураком

.

БРУКНЕР И БРУХ

сотни нелепых тетрадей с квинтетами мессами хорами

одиннадцать криволапых симфоний

грубых как только у сорокалетнего ученика и могли бы

дебелых и столь же угрюмых

и впрямь выпивший певчий

прилежный и простодушный трудяга

как всякий выходец из большого семейства

пусть и хохочут скрупулёзный крестьянин

а может быть только выброс косноязычной боли

неконтролируемой нежности

только и всего

м-м?

тугоухого антона

с поджатыми губами нервного срыва

замученного обыкновенной тягомотиной скуки

паучьих шепотков по углам

в насмешливой тишине

но отчего же тогда то и дело

вздрагиваем точно дёргает цепким крючочком

зубной нерв

умалишённый дантист надышавшись эфира

выкинуть его теперь растереть по асфальту

из–за крикуна с копеечными усиками

взятыми по случаю

на нескончаемом блошином рынке будничной злобы

с мухами универсального зла

только потому что не брух?

* * *

на высях и по весям

висели на весах

гугнивой околесицы

и к всадникам воззвах

которые на морок

и морось не дыша

летят в халатах мокрых

босые и без шапок

негаснущие вовсе

декады напролёт

и вырезают скошенный

в октябрьском небе рот

тем видимые только

с семнадцатого в ночь

кто сыплет крупной солью

чтоб стало всё воочию

а сколько бы ни всматривался

чадит и глючит матрица

* * *

кто она вдова метерлинка

какого ещё метерлинка

не михельсона или того невероятней мелхиседека?

вот дела!

а похоже та ещё разбойница

и сестрёнка сорвиголова

одна чуть изящней другая отравительница

поджавшие губы близнецы

почему заговорил о них

в особенности о вдове хулиганке в лиловом платье

недоумевая оросил палисадник

прямо в окно

проданной прошлой зимой квартиры пубертатных выходок

на четвёртом этаже

куда приводил самых первых девчат

самых отчаянных в забытом городе

куда не вернуться

потому что тех кто дышал и смеялся и хмурился по утрам

там уже нет

и никогда не будет

никто не откроет дверь на звонок

не скажет алло в угловатую трубку

вцепившуюся что есть сил замысловато завивающимся проводом

в аппарат из крашеной пластмассы

впрочем струю могло снести и в сторону тротуара

на головы идей и воспоминаний

а вот это уже нехорошо

смотрю в окно с высаженной рамой

на хриплую панораму от которой перехватывает горло

и не могу надышаться

что за беззвучный воздух!

пустота и горелое лето

несбывшееся обещание сирена всё глуше нитевидный пульс