Ричард Лэндс

Введение: переосмысляя империализм на Ближнем Востоке

Майкл Мерриман-Лотце четко сформулировал это, сравнивая насилие, которое исходит от израильской и арабской стороны:

«Короче говоря, я считаю, что израильское насилие — это насилие, которое должно применяться для поддержания неоколониальной военной оккупации и неравенства, подобного апартеиду. Палестинское насилие — неизбежный ответ на эту оккупацию и неравенство, подобное апартеиду. Поэтому насилие прекратится только тогда, когда прекратится оккупация и израильский апартеид».

Хотя я считаю, что этот нарратив и оправдание, которое он даёт немыслимому в иных обстоятельствах поведению, ошибочны как с эмпирической, так и с моральной точки зрения, я думаю, что он имеет полное право быть озвученным в публичной сфере и восприниматься всерьёз. Однако я не думаю, что эта точка зрения уместна, если она требует от своей аудитории, чтобы та не знакомилась с альтернативными анализами. Вот мой серьёзный ответ.

Рассмотрим имперско-колониальную парадигму и то, что она предлагает нам для понимания того, как имперские и колониальные импульсы способствовали возникновению этого непрекращающегося конфликта. Несомненно, жажда господства и превосходства играет ключевую роль во многих войнах, которые обычно решаются битвой, в которой одна сторона уничтожает армию другой и устанавливает своё господство. Схема, когда закалённые воины, пришедшие с окраин общества, приверженные сверхморальной солидарности (моя сторона — неважно, правая или неправая), с успехом побеждают империю, которая через несколько поколений становится мягкой и жертвой другого голодного племени, вдохновила социального историка Ибн Халдуна принять её как закон политического поведения.

Но империи обладают не только военным превосходством, они обладают культурной силой, которая лучше всего проявляется в колониальном аспекте их деятельности, в их повседневном превосходстве над завоёванными народами. Когда западные прогрессисты выступают против «колониального империализма», они выступают против культур, чьё чувство превосходства над другими настолько велико, что они имеют право подчинять их и эксплуатировать под угрозой уничтожения. И, как вам скажет любой прогрессист, мы категорически отвергаем такие вещи.

Но если бы прогрессивные антиимпериалисты признали, что их («западная») культура — пока единственная имперская культура, отказавшаяся от права господства, и задумались о последствиях этого замечания, они бы осознали фундаментальную концептуальную ошибку: отказавшись от господства, Запад (на пике своей военной гегемонии) отверг бы международную норму, которая управляла международной культурой во всем мире на протяжении тысячелетий. Таким образом, экзотические «другие», такие как население и культуры Востока, всегда и до сих пор играют по принципу: la raison du plus fort est toujours la meilleure (разум сильнейшего — всегда лучший). Властвуй или починяйся. Поступай с другими так, чтобы они не поступали так с тобой.

Арабско-мусульманский имперский колониализм

Однако, полагая, что Запад — единственная имперская сила, которую стоит обсуждать (и осуждать), прогрессивные историки имеют заметную тенденцию игнорировать полуторатысячелетнюю историю исламского и арабского империализма. А ведь именно такой путь мысли и анализа ведёт к прогрессивному разрешению глубокого конфликта.

Из всех древних империй, которые поднимались и падали, самой прочной оказалась последняя, монотеистическая империя ислама. Во времена Мухаммеда арабы были воинственными племенами, проживавшими в основном на Саудовском полуострове. И всё же за столетие после его проповеди ислам распространился и охватил территорию от Ирана до Испании. По своим масштабам и прочности это было самое потрясающее имперское завоевание в мировой истории.

Одним из важнейших показателей проникновения завоевания является его влияние на язык. Возьмём Англию. Когда англы и саксы вторглись в 6-м и 7-м веках, они вытеснили кельтских жителей и заменили их язык германским (англосаксонским). Когда вторглись скандинавы в 9-м т 11-м веках, они оказали ограниченное влияние на английский язык. Когда в 1066-м году в страну вторглись европеизированные норманны, языковая война между их аристократическим французским и родным простонародным английским продолжалась несколько столетий, и в конце концов в результате брака языков английский стал одним из самых богатых известных языков.

В двух крайних точках мусульманского завоевания арабский язык не стал доминирующим. Шиитский Иран сохранил свой язык и большую часть своей культуры, а в Испании завоевание развернулось с 11-го века, оставив лишь ограниченный след в языке местных жителей. Но от Ирака до Марокко произошло нечто гораздо более колониальное и захватническое. Арабы пришли как победоносные мусульмане и настолько доминировали во всех аспектах этой обширной полосы культур и языков, что их язык (и многие другие) доминировал повсюду, в значительной степени подавляя и заменяя почти все местные языки (см. берберы).

Я отмечаю это, потому что важно понять удивительную преемственность между этим завоеванием и современным арабским миром. Действительно, сходство между отношением арабов в современности и в раннем Средневековье поразительно по ключевым моментам:

1. Племенная лояльность: клановая структура продемонстрировала большую устойчивость в арабской культуре: лояльность «мы-они» (моя сторона, права она или не права), самосуд, вендетты;
2. Важность воинской чести: человек не мужчина, если он не убил другого человека, причинение унижения — источник чести, позор — социальная смерть, запятнанная честь отмывается кровью;
3. Доминирование альфа-самца: гендерные роли определяются потребностью мужчины отстаивать свою честь, контролируя сексуальность своих женщин. Согласно некоторым источникам, Мухаммед выступал против убийств чести, однако сегодня они распространены в большинстве арабских и мусульманских культур (Пакистан, Афганистан);
4. Политика сильной лошади: власть и способность внушать страх и вызывать преданность с помощью насилия — валюта политики. Отношения власти постоянно нарушаются в результате противостояния и вендетты;
5. Триумфалистская религиозность: форма религиозной веры, которая настаивает на публичной демонстрации своего превосходства, своей чести, над всеми другими религиями. Триумфалисты чувствуют необходимость в публичных знаках уважения к своему превосходству над другими. Вплоть до Вестфальского мира (1648) христианский триумфализм узаконивал войны, в том числе против гражданского населения. Конституция США — это первый случай в истории христианства, когда победители выбрали терпимость;
6. Монотеистический империализм: Триумфальная религиозность — широко распространённое явление среди народов. Конечно, греки не сомневались в своём культурном превосходстве и ожидали, что все признают его в завоёванных ими местностях. Но монотеизм поднимает империализм на новую высоту, с его политической формулой «Один Бог, один правитель, одна вера» и его доктринальными претензиями на монополию на спасение всего человечества.

Невообразимый успех имперской экспансии первого века ислама подпитывал этот триумфалистский настрой среди последователей Пророка. Это привело к разделению мира на дар аль-ислам и дар аль-харб: там, где правят мусульмане — царство покорности, там, где они не правят — царство меча, где неверные, которые ещё не покорились исламу, являются харби — предназначенными для меча.

Роль арабско-мусульманского имперского колониализма в современном конфликте с евреями

Причина, по которой арабский мир, а в особенности мусульманско-арабский мир, категорически не приемлет Израиль, кроется в доктрине дар аль-харб и дар аль-ислам. Земля между рекой и морем в 7-м веке стала ключевой частью быстро развивающейся арабо-мусульманской империи — дар аль-ислам. Прошло около 14 веков, и распад халифата в 1924-м году (первая «Накба») формально положил конец дар аль-исламу. В глазах Запада ислам, тысячелетний враг, был поставлен на место.

Но это триумфальное видение мира, в конечном счёте полностью подчинённого Аллаху (через ислам), продолжало жить, приобретая более современную форму, более мощную и эффективную, чем османские рамки. Хасан аль-Банна создал «Братьев-мусульман» (1927 г.) — план возрождения истинного ислама, рассчитанный на несколько поколений, борьбы с силами светского модерна, проникающего в арабский мир, прогресс которого аль-Банна рассматривал как регресс к «джахалийе», то есть «невежеству» доисламского арабского мира. Он стремился к долгосрочной, рассчитанной на несколько поколений цели — созданию нового спасительного и, в конечном счёте, глобального халифата, в котором мусульмане будут править в соответствии с шариатом: «Где был дар аль-харб, там будет дар аль-ислам».

Для аль-Банны, его последователей-триумфаторов и единомышленников понижение статуса ислама в глазах народов, произошедшее благодаря военным и культурным успехам западных империалистов-колонизаторов, угрожало самой религии: «Объявление войны всем формам ислама». Для них ислам должен доминировать. Немногие силы, стремящиеся к глобальной гегемонии, сегодня так открыто заявляют о своих имперских амбициях.

Поэтому в сознании таких супремасистов, как аль-Банна, создание Израиля стало ещё одной катастрофой в этой долгой войне с исламом, потерей территории в самом сердце того, что было и должно быть дар аль-исламом, и отрицанием имперских претензий мусульман. Суть арабско-мусульманского ирредентистского требования уничтожить Израиль является прямым выражением этого империалистического ислама первого века его существования. Свободные неверные — это анафема для триумфального суверенитета ислама. «Мы не можем уступить евреям ни песчинки». По мнению Абуля А’ла аль-Маудуди, самого систематичного мыслителя современного ислама, евреи должны существовать в состоянии покорности. «Цель, ради которой мусульмане должны сражаться — это… положить конец их суверенитету и господству» (1) Распад Халифата, за которым два десятилетия спустя последовало еврейское государство в сердце того, что должно было стать дар аль-исламом, было продолжением той же войны «против всех форм ислама». Для мусульман-триумфаторов, таких как аль-Банна, ислам требовал господства. Его понижение на мировой арене представляло собой экзистенциальную угрозу. Поэтому проигрыш в битве с евреями грозил обернуться катастрофой, полным унижением в мировом масштабе, в ответ на которое, в полной уверенности в своей грядущей победе, Лига арабских государств обещала историческую резню. Проигрыш смертельно ранил бы триумфалистский ислам, нуждающийся в видимом господстве. Для мусульман, подобных этим, Израиль был хулой на Пророка (мир ему). Невыносимая деградация. Ещё одна накба. Действительно, «Братья-мусульмане», изначально слабое движение, обрело себя только в борьбе с сионизмом (2).

Накба

Этот жёсткий менталитет с нулевой суммой — если ты выигрываешь (что-либо), то я проигрываю; чтобы я выиграл, ты должен проиграть (всё) — характеризует одно из доминирующих течений в отношении арабов к евреям в современный период. Не то чтобы не существовало более эгалитарных, взаимоуважительных отношений. Большой приток евреев и арабов в первой половине 20-го века, причём гораздо больший рост наблюдался там, где евреи и арабы жили вместе (Хайфа), чем там, где жили только арабы (и доминировали), свидетельствует о возможности гражданских, добровольных отношений между двумя группами населения. (3) Современная ситуация в израильских больницах — это редкий случай интеграции большого мусульманского меньшинства в работу профессиональных демократических институтов. В настоящее время Израиль имеет лучшие отношения со своими арабо-мусульманскими гражданами, чем любая европейская страна, несмотря на то, что эта группа населения вдвое больше, чем в любой другой демократической стране.

Сионисты придавали большое значение этой взаимности, и в отличие от европейского империализма (который они считали для себя явно неприемлемым), они покупали и обрабатывали землю, играли по существующим правилам, а не завоёвывали и затем заселяли земли перемещённого населения. Они понимали, что их способность жить в (бывшем) дар ал-исламе (т.е. среди народов с преобладанием мусульман) зависит от того, что там преобладает гражданская, демотическая модель непринудительных, договорных отношений. Их декларация независимости ясно показывает, что они действовали в либерально-прогрессивной традиции эгалитаризма и самоопределения, а не авторитарного империализма.

Великое арабское восстание 1936-39-х годов, в котором «Братья-мусульмане» сыграли важную роль, утвердило жёсткую позицию триумфаторов с нулевой суммой. Люди, участвовавшие в нападении как на британских империалистов, так и на сионистов, делали это для того, чтобы восстановить честь арабов. Комиссия Пила (Peel Commission) не преминула спросить у арабских бунтовщиков, почему, если ситуация так резко улучшилась после прихода сионистов, они нападают на евреев? Один из бунтовщиков ответил: «Вы говорите, что нам стало лучше: вы говорите, что мой дом обогатился за счёт чужаков, которые в него вошли. Но это мой дом, и я не приглашал чужаков в него и не просил их обогащать его. Лучше своя циновка, чем общий дом». Другими словами: «я предпочитаю бедность как член доминирующей группы, чем разделение богатства». Можно назвать это проигрышем: Я могу «выиграть» (жить в бедности), только если ты проиграешь.

То, что мы имеем здесь, является хорошим примером того, во что, mutatis mutandis, превратился дух мусульманского имперского колониализма на протяжении многих веков на земле между рекой и морем. К позднему османскому периоду это был классический случай многих обществ, где правящая элита доминирует над подавляющим большинством простолюдинов, живущих в нищете и на задворках неработающей системы: мусульманские крестьяне — феллахи — и другие простолюдины находились в тяжелейшем положении, обеднев из-за природных условий, набегов бедуинов, эксплуатации далёких помещиков и тяжёлого государственного налогообложения, живя на грани прожиточного минимума.

Их состояние было далеко от славного триумфализма их предков, но это, очевидно, не означало, что они отказались от гордого чувства превосходства, уместного при завоевании, но теперь истлевшего… Мой собственный коврик. Когда «Братья-мусульмане» и арабские националисты осуждали имперско-колониальную агрессию Запада, они делали это безошибочно: обе стороны действовали по принципу права сильного. Но то, что они противопоставляли этой агрессии, было их собственным, крепким, тысячелетним имперским колониализмом, а так называемое «сопротивление» — имперской конкуренцией за господство.

Эта схема проясняет мусульманские ставки в создании Израиля. Ничто не может быть более катастрофичным, чем создание евреями, исторически самыми слабыми и трусливыми из зимми, автономного государства в сердце (того, что должно быть) дар аль-ислам. (Исследователи культур стыда и чести отмечают, что до тех пор, пока унизительный факт [например, неверность жены] не становится достоянием общественности, его можно пережить). Еврейское государство в Палестине было именно таким публичным объявлением о бессилии мусульман.

И всё же именно это и произошло. И ответом на катастрофу стало заточение беженцев из Палестины в «лагеря беженцев» (где большинство из них живёт до сих пор) и клятва в вечной вражде с «сионистским образованием». Здесь можно найти ключевую триумфальную реакцию арабов на необъяснимый и кощунственный успех Израиля, реакцию, которая доминирует среди арабских лидеров за редким исключением: заставить свой собственный народ страдать как способ продвижения войны, которую вы не хотите признать проигранной. ХАМАС объясняет:

В тот день, когда враги захватывают часть мусульманской земли, джихад становится личным долгом каждого мусульманина. Перед лицом еврейской оккупации Палестины необходимо поднять знамя джихада. Для этого необходимо распространять исламское сознание среди масс, на местах [в Палестине], в арабском мире и во всем исламском мире. Необходимо вселить дух джихада в народ, сразиться с врагами и вступить в ряды борцов джихада.

Исламский и арабский ирредентизм, Западная наивность

Если для западных людей все это не имеет смысла (которые затем считают необходимым объяснять это сопротивлением еврейскому империализму и стремлением к свободе и достоинству), то для арабских мусульман это вполне логично. Бывший член парламента Иордании Мухаммад Ту’мах аль-Куда провозгласил 30 октября 2019 года:

Пророк Мухаммад предостерегал нас от этих людей. В Коране (5:82) говорится: «Вы найдёте людей, которые сильнее всего враждуют с верующими, — это иудеи…» Каждый мусульманин должен прочитать этот стих. Каждый мусульманин должен выучить его наизусть и запечатлеть в своём уме и сердце… (Наша) вражда с иудеями никогда не закончится. Она будет продолжаться до тех пор, пока не придёт Даджжаль и иудеи не будут уничтожены в Великой битве, которая произойдёт в Леванте, на нашей собственной земле, против иудеев. Вражда между нами и евреями никогда не прекратится, потому что она идеологическая… Мировые режимы могут подписывать соглашения и мирные договоры с евреями, но люди проклинают евреев всякий раз, когда читают (начальную) главу Аль-Фатиха (то есть 7-й стих, 1:7) в Коране.

Здесь кроется ирредентизм, который делает этот конфликт таким продолжительным.

***

Только когда наблюдатели осознают, что и христианское/постхристианское, и мусульманское стремление к колониальной империи происходит по тем же правилам с нулевой суммой, которые требуют войны, они начинают понимать, насколько сильно евреи, этот непонятный народ, способствовали развитию именно той прогрессивной культуры, которая отказывается от господства. (Есть ли в мире хоть одна оккупационная держава, чей собственный народ выступает против неё? А в Израиле эта оппозиция существует, несмотря на опасности, связанные с её прекращением.) Они начали самый успешный эксперимент по свободе и веротерпимости на Ближнем Востоке со времён предыдущих попыток в первом тысячелетии до нашей эры. Когда Садат заявил, что Египет — единственная арабская нация, а все остальные — племена с флагами, он подчеркнул, что Израиль представляет собой гораздо более развитую стадию демократической государственности, чем любой из его соседей, включая Египет. И все же западные люди, продвигающие идею «двух государств», охотно верят, что если бы существовало палестинское государство, то оно было бы демократическим, учитывало бы права своих меньшинств и жило бы в мире со своим соседом.

Представление о том, что Израиль — это имперско-колониальное образование, последнее и худшее воплощение западного империализма, и что палестинцы борются с ним за свободу и достоинство, — это, пожалуй, самая вопиющая ошибка, которую сейчас совершают «социальные воины», поддерживающие ХАМАС. ХАМАС и весь спектр палестинских партий открыто борются за лишение евреев свободы и достоинства, которые те защищают с исключительной сдержанностью. Антиимперский антисионизм глупцов повторяет джихадистское имперское, ирредентистское песнопение «Min el–maiyeh lel mayieh, Falasteen Arabiya» (От воды до воды Палестина будет арабской), воображая, что участвует в глобальной борьбе за свободу и достоинство, и уж тем более — Боже упаси! — укрепляя самый безжалостный религиозный империализм на планете, в списке целей которого они значатся.

Вернемся к Мерриману-Лотце. Вот перефразировка его утверждения:

Короче говоря, я считаю, что палестинское насилие — это насилие, которое должно быть применено для установления колониальной военной оккупации, продолжающейся более тысячелетия, и апартеида, в котором женщины и неверные неравны перед законом. Израильское насилие — неизбежный ответ на этот непреходящий мусульманский империализм. Поэтому насилие прекратится только тогда, когда мусульмане откажутся от своего триумфализма и идеи превосходства.

Все это было бы смешно, если бы не было поразительно глупо и саморазрушительно. Прогрессисты, обвиняющие Израиль в геноциде, как и геи и феминистки за Палестину, — это реальные случаи подражания жизни пародии… ещё одна, ещё более абсурдная глава в исследовании Эрика Хоффера о милленаристских истинно верующих.

Общества, в которых произносятся подобные нелепости, могут выжить. Но не общества, в которых такая глупость становится политикой.

Итоги

Этот анализ может показаться удручающим. В конце концов, стремление западных людей игнорировать эти свидетельства и настаивать на светском, националистическом, правозащитном аспекте этого конфликта отражает в лучшем случае неосознанную потребность верить в существование «решения». В худшем — это догматическое отрицание реальности. Когда Бенни Моррис закончил своё исследование «1948», издатель отверг его, потому что в нем война мусульман с Израилем изображалась как джихад. (4) Наши политологи имеют ограниченный опыт в понимании религиозных движений и мотиваций, поэтому вместо того, чтобы устранить пробел в своих знаниях, они предпочитают использовать фикцию палестинского «национализма», созданную советской пропагандой. Такова была логика «решения двух государств»: земля в обмен на мир. Однако, когда ваш противник играет по логике нулевой суммы, уступки становятся приглашением к дальнейшей агрессии, «земля в обмен на войну». И некоторые ключевые фигуры, включая членов израильского разведывательного сообщества, продолжают верить в эту фикцию, независимо от того, насколько она изношена. (5)

Нам как культуре необходимо исследовать загадку того, как верующий может отказаться от триумфализма в настоящем (то, что он представляет себе в эсхатоне, имеет значение только тогда, когда он думает, что время пришло) и принять демотическую религиозность. Это гораздо менее «мужественная» форма религиозной идентичности, но она приносит пользу всем, а не только покорителям. Если бы западные «прогрессисты» серьёзно относились к своим ценностям, они бы не поощряли этот палестинский ирредентизм, притворяясь, что это «борьба за свободу» покорённых, а не ярость разочарованного империалиста, особенно когда этот империализм нацелен и на прогрессистов.

Нельзя сказать, что в исламе нет демотической традиции. (Можно утверждать, что она была характерна для первого мекканского периода.) Это форма гуманитарного расизма — считать, что мусульмане не способны на взаимное уважение, которого требуют демократии ради разделения церкви и государства, — то взаимное уважение, которое делает возможным демотическая религиозность. Не противостоять мусульманскому миру и не требовать от него преодолеть свою триумфальную фиксацию на чести и присоединиться к остальному человечеству — это просто глупость: почему-то считается, что требование этого является формой западного (прогрессивного) империализма.

Джихадисты ясно дали понять, ради чего ведётся эта война: «Мы любим смерть больше, чем вы любите жизнь, и именно поэтому мы победим вас». Их вывод верен только в том случае, если вы, считающие себя сторонними наблюдателями, встанете на сторону культа смерти. Мы победим, когда вы — неверные и верующие — присоединитесь к нам в любви к жизни. Кто бы мог подумать, что любить жизнь так сложно?

Перевод с английского: https://fathomjournal.org/islamic-and-arab-imperialism-and-irredentism-is-driving-the-conflict-between-the-river-and-the-sea/

1) Коммунтарий Маудиди о стихе Корана, 9:29 из его «Towards Understanding the Qur’an», vol. 3, pp. 201-202; цитируется у Bostom, «The Legacy of Islamic Antisemitism: From Sacred Texts to Solemn History» (AndrewBostom.org), 2020, p. 42. См. также Hillel Cohen, «Army of Shadows: Palestinian Collaboration with Zionism, 1917–1948» (University of California, 2009).

2) Ioana Emy Matesan, «The Violence Pendulum: Tactical Change in Islamist Groups in Egypt and Indonesia» (NY: Oxford UP, 2020), chap. 2.

3) Walter Block and Alan Futerman, «The Liberal Case for Israel» (Springer, 2021), p. 66, Table 3.3 and p. 78f, Tables 3.5-6. См. также поразительную статистику по уплате налогов. Хотя евреи владели меньшим количеством земли, они платили в три с лишним раза больше налогов, чем арабы в 1944/45 гг.

4) Редактор Metropolitan Books (Холт) отказался принять книгу, в частности, потому, что в заключении Моррис писал о том, что арабы руководствуются антисемитизмом и джихадизмом. Критика Морриса в адрес арабов за их коррупцию и разобщённость была сочтена «расистской».

5) О неизбывном либеральном когнитивном эгоцентризме Ами Аялона см. Landes, «Can “The Whole World” Be Wrong?», pp. 406-8.