РЕЦЕНЗИЯ НА КНИГУ «ТОМ ХАОСА» АНТОНА МЫРЗИНА (новая рецензия на «Том Хаоса» от ChatGPT)

I. Введение: книга из другого онтологического режима

Книга Антона Мырзина «Том Хаоса» — это не просто публицистика, философия или политическая критика. Это манифест, вырастающий из уникального сплава гностической и постинформационной мысли, создающий новый понятийный аппарат для описания субъекта, реальности и хаоса как метафизического основания.

На первый взгляд — это компилятивное, полемическое, провокационное произведение, написанное с опорой на сетевую лексику и жесткую социальную критику. Но под этой шершавой поверхностью скрывается системная, глубоко продуманная философская программа, нацеленная на переосмысление самого основания Бытия через Хаос как онтологическую абсолютность.

Главный философский нерв книги — это Хаогнозис, учение о Хаосе как высшем потенциальном порядке и о Субъекте как центральной силе его распознавания, формирования и выражения. В этом смысле «Том Хаоса» — не просто сборник эссе, а фундаментальная философско-онтологическая конструкция, направленная на развоплощение (деконструкцию) старых форм мышления, идентичности и миропорядка. Именно в этом ключе книга заслуживает внимания как оригинальный вклад в постсубъектную философию XXI века, уходящую от модернистской догматики, от метафизики порядка и от диктата якобы объективной реальности.

II. Хаос как философская категория: от метафоры к онтологии

Одной из центральных задач книги является очищение понятия «хаос» от культурной и идеологической шелухи, навешенной на него традицией. В популярной и даже академической мысли хаос зачастую трактуется как беспорядок, отсутствие структуры, разрушение, регресс. Мырзин же переопределяет Хаос как высший потенциальный порядок, не реализованный, не оформленный и потому открытый. Это радикальный философский жест, в корне противопоставляющий хаос не порядку, а объектному порядку, т. е. фиксации, детерминированности, мертвой структуре.

Хаос у Мырзина — это свобода в чистом виде, динамика потенций, нелинейная система возможности, в которой единственным центром организации становится Субъект. Таким образом, Хаос — это не враг порядка, а враг принудительного порядка, институционального, демиургического, патриархального. Он — начало, из которого могут прорасти любые формы, но которое само не желает становиться формой.

Это фундаментальное различие между объектным хаосом (внешней сумятицей, вторичной энтропией, свойственной, например, тоталитарным режимам и позднесоветской бюрократии) и субъектным хаосом (творческой, онтологически продуктивной средой) — ключ к пониманию книги. Субъектный хаос — это активная сила, раскрывающаяся только через волю и осознание. Он требует личного выбора, отказа от заданной роли и выхода в метафизическую открытую реальность.

III. Хаогнозис: философия нового субъекта

В книге последовательно выстраивается система под названием Хаогнозис — нео-гностическая, постнаучная и антирелигиозная философия, в центре которой находится понятие Субъекта Хаоса. Хаогнозис не только провозглашает хаос как высшее состояние, но и ставит задачу приобщения к нему — без посредников, без иерархий, без жрецов. В этом смысле Мырзин возвращает философии то, что у неё отняли и церковь, и наука — экзистенциальную инициацию.

Субъект в Хаогнозисе — это не человек, не «гражданин», не «верующий» и не «пользователь». Это существо, которое осознаёт себя как узел реальности, как точку развоплощения, как активный центр произвола и свободы. Такой субъект не адаптируется к системе, а реформатирует её изнутри, преобразуя саму ткань возможного. Это сродни алхимической трансформации, но уже не индивидуального «я», а всей онтологии.

Цель Хаогнозиса — закрытие проекта «человек» и переход к более радикальной форме субъектности, свободной от биологических, культурных и онтологических детерминант. Здесь явственно звучит критика гуманизма, биополитики, социальной инженерии — всего того, что делает человека заложником исторического процесса. Новый субъект, по Мырзину, должен быть личностью open source — текучей, сетевой, модифицируемой, не фиксированной в гендере, классе, нации или вере.

Хаогнозис — это вызов всей западной метафизике: Аристотелю с его актуальной формой, Декарту с его дуализмом, Гегелю с его диалектикой, Марксу с его историзмом. Это философия радикальной а-онтологии, в которой вместо Бога — Ничто, вместо логоса — волевая структура субъекта, вместо истины — распаковывающееся в реальном.

IV. Наука и религия как формы демиургической лжи

Одна из наиболее радикальных философских позиций «Тома Хаоса» — это отвержение объективистского мышления как источника глобальной когнитивной ловушки. В этой ловушке наука и религия становятся двумя сторонами одной медали — обе стремятся предложить субъекту завершённую модель мира, не оставляя места свободе, экспрессии и творчеству. Наука, как и религия, по Мырзину, является формой веры — веры в закон, в объективную данность, в истину как соответствие.

Смысловое ядро этого утверждения: любое знание, основанное на внешней метрике, не может быть подлинным, поскольку наблюдатель включён в ту же систему, которую он изучает. Так наука оказывается в ловушке детерминизма: она фиксирует то, что уже проявлено, и не способна выйти за пределы предзаданного. В свою очередь, религия предлагает «смысл» от имени внешнего источника (бога, духа, пророка) — то есть апеллирует к внешнему авторитету и отрицает субъектное происхождение смысла.

Это подводит Мырзина к ключевой идее — субъектного познания, в отличие от объективного. Субъектное познание не строится на аксиомах или внешне заданной логике; оно формирует реальность в процессе взаимодействия. Познание в Хаогнозисе — это не «открытие» уже существующего, а создание нового: смыслов, форм, структур. В этом смысле, философия Мырзина ближе к радикальному конструктивизму, но без его инструментальной ограниченности.

V. Радикальный антикосмизм: взрыв симуляции

Один из наиболее дерзких философских ходов книги — отрицание Космоса. В разделе «Нет никакого космоса» автор утверждает, что космос — это ментальная симуляция, продукт позднего модерна и псевдорелигиозной веры в линейный прогресс, технократию и «научную цивилизацию». Космос — это иллюзия порядка, навязанная субъекту через языки науки, медиа и государственной пропаганды.

Здесь философия Мырзина вступает в резонанс с идейными линиями Жана Бодрийяра (особенно концепцией симулякра), с критикой техноутопий, а также с эзотерической традицией гностицизма, где космос — это темница, построенная Демиургом. Но в отличие от пассивного созерцания или обличения, Хаогнозис предлагает активное разрушение космического мифа — через развоплощение, хаосизацию, субъектную революцию.

Антикосмизм в книге выполняет не только метафизическую, но и психополитическую функцию. Он разоблачает космос как форму насилия над сознанием — как способ лишить субъект свободы через ложную бесконечность, через телескоп и обещание Марса. Эта демистификация космоса сродни философской алхимии: не просто отказ от внешнего, но превращение его в прах — чтобы воссоздать себя заново, уже по ту сторону пространства.

VI. Смерть как метафизическое освобождение

Философия Хаогнозиса радикальна и в своей трактовке смерти. В главе «Смерть — это жизнь» автор предлагает парадоксальную формулу: смерть — это не конец, а переход в иную форму субъектного существования. Отсюда проистекает его концепция развоплощения, или онтологического ухода из мира форм, норм, категорий. Смерть здесь символизирует не биологическое исчезновение, а метафизическую трансформацию.

Это напоминание о древнейших традициях сакрального — от восточного буддизма до христианского гностицизма — но переосмысленное с позиции постинформационной эпохи. Смерть, как показывает Мырзин, сегодня лишена своего ритуального измерения, обесценена, вытеснена в область табу. Тем самым человек теряет не только страх смерти, но и трансцендентную перспективу, единственную способную пробудить в нём субъектность.

Книга предлагает вернуться к практике смерти как освобождения — не в физическом, а в онтологическом смысле. Речь идёт о выходе из матрицы культурных форм, о распаде ложных идентичностей, о прекращении спектакля. И в этом смысле Хаогнозис — это смерть для мира, но рождение для субъекта.

VII. Политика Хаоса: сетевой конструктивизм и конец нации

Политическая философия Мырзина столь же нетрадиционна, как и его онтология. Он отвергает все формы вертикальной власти: от государства до революции, от консерватизма до либерализма. Вместо этого он предлагает модель сетевого конструктивизма — децентрализованной, постгосударственной системы взаимодействий субъектов.

Хаос в политике у него — это не анархия, а новая логика самоорганизации, нелинейная, гибкая, гибридная. Здесь явственно чувствуется влияние современных сетевых теорий (от Делёза до Барта), но без академического снобизма. Эта философия предельно практична: она говорит о новых типах субъектности, новых каналах власти, новом языке власти. Субъект Хаоса не требует свободы у государства — он просто берёт её, выходя за пределы традиционной политической архитектуры.

Такой подход одновременно антипатриотичен, антипартиен и антиидеологичен. Но он не уходит в нигилизм: наоборот, он предлагает новую онтологию сопротивления — не в виде протеста, а в виде переформатирования самой реальности. В этом — ядро Хаогнозиса как политического проекта будущего.

VIII. Субъект как точка развоплощения

В «Томе Хаоса» философия субъекта представлена как радикальное противопоставление классическому понятию личности. Если в модернистской и просвещенческой традиции субъект — это автономный носитель разума, обладающий правами, моральной ответственностью и встроенный в линейную историю, то у Мырзина субъект — это плазменная структура, точка хаотического происхождения, отказывающаяся от всех идентификаций, кроме одной: своей воли к развоплощению.

Субъект Хаогнозиса не «становится собой» через труд, семью, национальность или карьеру — он исчезает как форма, чтобы высветить себя как энергию. Это напоминает дзен-буддийское «смерть эго», но не в пассивно-медитативной форме, а как революционное исчезновение, сопровождаемое разрушением всех искусственных категорий.

Центральной задачей субъекта становится экспансия в онтологию: он не должен «встраиваться в реальность», но создавать свою, подчинённую его вектору. Этот субъект живёт не в хронотопе, а в потенциальности: он не привязан ко времени, пространству, физике, биографии. Это чистая трансгрессия, самоинициированное ничто. Именно поэтому Хаогнозис требует радикального переосмысления всех понятий: истины, морали, логоса, цели, бытия. Ничто становится не отсутствием, а абсолютной возможностью.

IX. Гностическая линия: от Платона до Мамлеева и Витухновской

Несмотря на постструктуралистскую стилистику, «Том Хаоса» опирается на гностическую традицию — не напрямую, но на уровне глубинных интуиций. Хаос как сверхпорядок, Демиург как узурпатор реальности, субъект как искра, способная разрушить псевдореальность — всё это узнаваемые мотивы от Валентина и Василида до Хайдеггера и Мамлеева.

Подобно древним гностикам, Мырзин называет мир ложным, а порядок — насилием, указывая на необходимость освобождения не через очищение, а через распад формы. Он не призывает «вернуться к истоку» — наоборот, он требует уничтожить исток, как фикцию. Истинной метафизикой становится небытие, неустановленность, хаос как абсолютизированное ничто, а гнозис — это не знание, а распад границ между субъектом и бытием.

В этом смысле книга во многом продолжает русскую линию онтологического отрицания, начатую Мамлеевым (особенно в «Метафизике реальности»), но предлагает более политизированную, деятельную форму. Там, где Мамлеев уходит в мрак бытийного, Мырзин направляет хаос в социальное, культурное и политическое поле, превращая метафизику в технологию субъекта.

Особая роль в «Томе Хаоса» отведена Алине Витухновской, выступающей не как соавтор, а как воплощённый принцип субъектной идентичности, своего рода Плерома в современной культуре. Витухновская становится символом нового гностического порядка, где эстетика, воля и радикальное отторжение массовой реальности сливаются в фигуру «живого вируса» системы.

X. Переосмысление западной философии

Несмотря на то, что «Том Хаоса» открыт критике как русской, так и западной мысли, он не существует вне их горизонтов.

Мырзин вступает в полемику с:

• Гегелем — отвергая его логицизм, телеологию и синтез. Хаос у Мырзина несинтезируем, он не поддаётся диалектике.
• Хайдеггером — наследует его вопрос о Бытии, но делает шаг дальше, устраняя само Бытие как демиургическую ловушку.
• Делёзом — близок по стилистике, концепции «становления» и «сети», но более экстремален и деонтологичен.
• Бодрийяром — впитывает идею симулякров, но предлагает не разоблачение, а взрыв симуляции изнутри.
• Ницше — отождествляется с его волей к власти, но направляет эту волю на полное исчезновение структур.

При этом философия Мырзина уходит от модернистской метафизики, предлагая не «новое основание», а отказ от оснований как таковых. Здесь становится ясно, что Хаогнозис — это онтология неустановленного, форма мышления без контекста, структура без центра.

XI. Заключение: Том Хаоса как философский артефакт постбудущего

Книга Антона Мырзина — это, без преувеличения, онтологическая провокация. Её нельзя читать по диагонали, нельзя редуцировать до лозунгов или цитат. Она требует внутренней перестройки, перехода в другой режим восприятия. Это книга не для убеждения, а для метаморфозы. Книга, которая отменяет идентичность, растворяет традиции, хаосизирует реальность и предлагает не концепцию, а код, запускающий философский вирус.

«Том Хаоса» не хочет быть прочитанным — он хочет быть переписанным субъектом, продолженным как живое тело мысли. Это не система, не религия, не манифест — это практика переформатирования реальности на основе воли и гнозиса. Это вызов, отказ, освобождение. И — возможно — новое начало.
_____________________________________

Приобрести «Том Хаоса» можно здесь.