Страница, всегда остающаяся на периферии нашего внимания и уступающая первенство содержащемуся на ней тексту, проделала долгий путь от глиняных табличек до электронных книг, претерпев за свою многовековую историю немало изменений, продиктованных не только практическими и эстетическими соображениями, но и нежеланием читателей уступать ей власть над содержанием и последовательностью его усвоения. Свитки и кодексы, калиграммы и пустые страницы, глоссы и заметки на полях — всё это вехи на пути развития страницы.

Лакей Карась начал с того, что вытащил из–под мышки огромный конверт (чуть ли не больше его самого) и с важным видом вручил его Головастику.

(«Алиса в Стране Чудес»)

Страница ведёт невидимую жизнь. Неотличимая от своих сестёр и зажатая между двумя обложками книги; перевернутая, оторванная, пронумерованная и загнутая; потерянная или вложенная, сожжённая или удалённая; бегло пролистанная или тщательно прочитанная — она попадает в поле зрения читателя лишь как рамка, вместилище для читаемого им текста. Пробегая по напечатанным словам, глаза едва улавливают её хрупкое, почти неосязаемое двухмерное присутствие. Как скелет под кожей текста, страница постоянно скрыта от нашего взора. Но в неприметности кроется её сила. Для читателя страница — не только пространство, но и время. Как сменяющиеся на электронных часах цифры, страницы отмеряют неумолимое течение времени, которому мы вынуждены подчиняться. Мы можем читать медленнее или быстрее, но что бы мы ни делали, ход времени всегда будет отмеряться перелистыванием страниц. Страница ограничивает, урезает, продлевает, цензурирует, формирует, акцентирует, связывает и разделяет то, что мы читаем.

Акт чтения — это борьба между читателем и страницей за господство над текстом. Страница, как правило, побеждает в этой борьбе.

Но что такое страница?

Согласно Хорхе Луису Борхесу, бесконечную Вавилонскую библиотеку, в которой содержатся все книги Вселенной (не только уже написанные, но и те, которые будут или не будут написаны в будущем), можно свести к одной-единственной книге. В одной из сносок Борхес пишет, что в такой огромной библиотеке нет необходимости — достаточно было бы одного тома, состоящего из бесконечного количества бесконечно тонких страниц. Этот том был бы очень неудобен в обращении: каждая страница разделялась бы на множество других, а страница в середине не имела бы обратной стороны.

Здесь страница предстаёт во всём своём блеске и ужасе; она требует рамки для содержащегося на ней текста, чтобы читатель мог читать его постепенно и размышлять над его смыслом; с другой стороны, она одновременно служит рамкой тексту, придавая ему форму, разделяя его на части и меняя его смысл.

Каждая страница имеет двойственную природу.

Если определять страницу как пространственную единицу, вмещающую фрагмент текста, то шумерские глиняные таблички и гранитные плиты, относящиеся к периоду между 5000 и 2000 годами до нашей эры, можно считать страницами. Из практических соображений шумерская страница выполняла преимущественно функцию установления границ. Каждый текст должен был располагаться в пределах выделенного ему пространства. Если текст был слишком длинным, то разделялся на самостоятельные по значению части. Текст на шумерских табличках никогда не прерывается на середине предложения, продолжаясь затем на следующей табличке — пространство таблички и пространство текста совпадают.

Как глиняные таблички, так и гранитные плиты шумеров были двухсторонними. Плиты были высокими, как памятники. Таблички, использовавшиеся в школах для писцов, содержали написанный учителем текст на обратной стороне, а на передней ученик должен был его воспроизвести. При этом от ученика требовалось держать в уме текст, который он переписывал.

Двухсторонняя страница почти полностью исчезла с появлением в VI веке до нашей эры свитка. Большинство свитков, волокна которых были расположены горизонтально, были покрыты текстом только с одной стороны. Встречавшиеся лишь изредка свитки с текстом на обеих сторонах назывались опистографами.

В свитках отсутствовала не только обратная сторона, но и рамки.

Размеры листов папируса, из которого было сделано большинство свитков, не превышали 15 на 9 дюймов, а написанный на них текст не разделялся на отдельные страницы. Несмотря на то, что свитки имели поля и колонки, длину определял именно сам свиток (греческие свитки имели от 20 до 30 футов в длину). Обычный свиток мог вместить одну книгу Фукидида или две-три «Илиады».

Свиток предоставлял как писателю, так и читателю чувство свободы: текст обрывался только на границах колонок и не был разделён не части (если не считать того, что, пока свиток не был развёрнут полностью, видна была только часть текста). Чтобы выразить эту парадоксальную свободу, испанский писатель Хуан Бенет в 1969 году написал роман «Одно размышление» на вставленном в печатную машинку рулоне бумаги.

С появлением кодекса страница приобрела новое значение. Считается, что изобретение кодекса было продиктовано необходимостью в более портативном вместилище для текста, а сложенный лист транспортировать было намного легче, чем свиток. Глина была слишком тяжёлой, а папирус — слишком хрупким, поэтому вплоть до появления первых бумажных фабрик в Италии в XII веке для производства кодексов в Европе использовались преимущественно пергамент и велень. В других уголках мира книги создавались из других материалов: в Корее и Египте были веероподобные деревянные книги, в Китае — бумажные книги, сделанные методом штучной печати, в других частях Азии — книги из ткани. Но независимо от материала, страницы всех этих книг незаметно навязывали тексту свои ограничения.

Как только читатели и писатели осознали ограничивающую природу страницы, они начали предпринимать попытки её преодолеть.

Страница стала постоянно изменяться путём манипуляций с формой и полями. Читатели и писатели не хотели уступать власть над текстом.

Изначально форма страницы вероятно была продиктована размером ладони. Шумерские глиняные таблички были сделаны так, чтобы умещаться в руке ребёнка (ученика писца) или взрослого (того древнего счетовода, которому мы обязаны изобретением письма). Позже, повинуясь общественным и политическим нуждам, размеры таблички были многократно увеличены: Законы Эшнунны, например, занимали более 6,5 квадратных футов. Но со временем страница вернулась к своим прежним размерам.

Юлий Цезарь создал кодекс, сложив свиток в несколько раз, чтобы отправить его войскам; в Средние века появились часословы, предназначенные для священников; издатель Альд Мануций ввёл в употребление карманные издания; король Франции Франциск I в 1527 году своим указом закрепил стандартные размеры книг; в XX веке появились книги в мягкой обложке; а в конце века основатель издательства «Акт Сюд» Юбер Ниссен создал удлинённый формат книги, высота которого равнялась расстоянию от запястья до кончика указательного пальца, а ширина — расстоянию от основания большого пальца до противоположного края ладони.

На каждой странице цепочки слов обрывались перед пустым пространством полей и продолжались на следующей странице, постоянно держа читателя в состоянии напряженного ожидания. Из-зя висячих строк, раздражавших глаз, редакторы начали вводить изменения (особенно в журналистике), чтобы подчинить текст ограничивающей власти страницы.

Отчасти для борьбы с этими ограничениями писатель и читатели создали книги необычной формы: круглые, сердцеобразные, горизонтальные, гармошкой — каждая из которых накладывала свои собственные, новые ограничения. Современные Книги художника непрестанно переосмысливают классическую форму: текст в них то выходит за поля, то заключён в формы.

Помимо формата и формы страницы писатель также может менять расположение текста на ней.

Лоренс Стерн включил в свой роман «Жизнь и мнения Тристрама Шенди, джентльмена» (1760) пустые страницы, страницы с одними троеточиями и даже полностью чёрную страницу. Льюис Кэрролл в «Охоте на Снарка» оставил одну страницу полностью белой. А Гийом Аполлинер со своими «Каллиграммами», изображающими форму описываемого объекта, и конкретные поэты вроде бразильца Аролдо де Кампоса изнутри навязали странице свою форму, переключив внимание читателя с ровных полей на уникальные узоры из текста.

Изменение структуры страницы изнутри — старый приём. В средневековых рукописях часто встречаются акростихи и напоминающие кроссворды сетки, умножающие пространство страницы. Со временем текст стал требовать комментария к самому себе, и страница превратилась в череду концентрических пространств. В рукописях Священного Писания, например, текст был помещён посередине страницы узкой полосой, окружённой глоссами, в свою очередь окружёнными комментариями, к которым читатель мог добавлять свои заметки на полях. Эти пространства не были отделены друг от друга: комментарии могли относится как к самому тексту, так и к глоссам; а заметки читателя могли относиться как к комментариям, так и к глоссам или самому тексту. Возьмём в качестве ещё одного примера относящуюся ко второй половине XIII века рукопись Аристотеля «Parva naturalia», которая сейчас хранится в Британской библиотеке. Сам текст занимает середину страницы; вокруг него расположены комментарии Аверроэса, записанные неким Генри де Рэнамом из Кента. Кроме того, между строками находятся написанные мелким шрифтом комментарии к Аристотелю и Аверроэсу, напоминающие современные замечания корректора.

Четыре уровня текста, которые выделял Данте — буквальный, аллегорический, аналогический и апагогический — воплощаются на этих страницах: текст, комментарий к тексту и комментарий к тексту и комментарию способствуют расширению пространства страницы в четыре раза.

Иногда тирания страницы нарушается только на одном, но очень личном и даже интимном уровне. Монтень, чьи заметки напоминают скорее беседу, продолжал диалог в конце читаемой книги и записывал дату, чтобы лучше запомнить обстоятельства её прочтения. Хоть книги, которые Монтень читал, и были написаны на разных языках, его заметки на полях всегда были на французском («Независимо от того, на каком язык обращаются ко мне книги, — говорил он, — я всегда обращаюсь к ним на моем собственном»). Монтень считал такой метод чтения необходимым для «поиска истины». Его интересовала не история, изложенная на страницах, а отражение этой истории, переосмысленной и пересказанной Монтенем-читателем на отведённом для этого пространстве.

На этих пустых пространствах, оставленных после стараний писателя побороть «ужас перед чистой страницей» (где, по словам Ролана Барта, «одежда слегка приоткрывается»), читатель может осуществлять свою власть. В этой бреши между краем страницы и чернилами читатель может совершить революцию и построить новое общество, в котором творческое напряжение возникнет уже не между страницей и текстом, а между текстом и читателем.

В Мидраше сказано, что Тора, полученная Моисеем на горе Синай, состояла из написанного текста и устного комментария к ней.

При свете дня Моисей читал текст, написанный Богом, а ночью изучал комментарий, произнесённый Богом. В первом случае, читатель подчиняется власти страницы; во втором — текст подчиняется власти читателя.

Осознавая опасности диктата страницы, великий хасидский цадик рабби Леви Ицхак из Бердичева так объяснял, почему в каждой из книг Вавилонского Талмуда пропущена первая страница: «Сколько бы страниц ни прочитал учёный человек, он не должен забывать, что всё ещё не дошёл до первой страницы». Другими словами, комментарий к Слову Божьему не имеет начала ни на бумаге, ни в уме читателя. Первая страница пропущена потому, что никакая страница не может вынудить Бога давать объяснения.

Поскольку страница определяет содержащийся на ней текст, отмечая начало, середину и конец, устранение первой страницы можно рассматривать как акт неповиновения. Французский писатель-моралист XIX века Жозеф Жубер пошёл ещё дальше. По словам Шатобриана, в библиотеке Жубера были только те тексты, которые были ему по душе. «Читая, — рассказывает Шатобриан, — он вырывал из книг страницы, которые ему не нравились, тем самым создавая библиотеку согласно своему вкусу».

Поступая так, Жубер не нарушал последовательность страниц, а всего лишь прерывал её моментами тишины.

Не так давно Раймон Кено попытался уничтожить порядок, установленный нумерацией страниц, разделив каждую страницу на десятки полосок и поместив в каждой из них по одной строке текста. Благодаря этому читатели могли конструировать страницы по своему усмотрению, создавая неограниченное количество новых текстов. Кено назвал свою книгу «Сто тысяч миллиардов стихотворений». В романе Хулио Кортасара «Игра в классики» есть видимость порядка страниц, которую автор разрушает, предлагая читателю следовать порядку, продиктованному либо случаем, либо его собственным выбором. В этом случае читатель приобретает власть как над пространством, так и над временем чтения.

Работая над «Мадам Бовари», Гюстав Флобер зачитывал определённые фрагменты романа своему другу Луи Буйе, и осознал, что время этих страниц (113 страниц, с 139 по 251) не было его собственным, а было продиктовано перелистыванием страниц. «Сегодня я бросил исправлять написанное, — писал он в письме Луизе Коле, — Я перестал что-либо понимать. Я настолько погрузился в работу, что совершенно запутался. То, что секунду назад казалось ошибкой, через пять минут уже казалось правильным. Это сплошная череда исправлений и исправлений исправлений, которым нет конца». А ещё раньше он написал: «Во всех длинных книгах середина всегда написана плохо».

Разве в электронном веке дела обстоят не точно так же? Чтение с экрана в определённой мере устраняет временные ограничения, связанные с чтением бумажного текста. Благодаря скроллингу текст (как римские и греческие свитки) развёртывается со скоростью, не зависящей от размеров страниц и полей. Вид страницы на экране постоянно меняется — размер остается прежним, но меняется содержание — ведь первые и последние строки сменяются в процессе скроллинга, оставаясь при этом в пределах неизменных границ экрана.

Хоть чтение длинных текстов с экрана и крайне неудобно, оно всё же освобождает нас (если, конечно, мы желаем освободиться) от постоянного напоминания о продвижении в чтении книги, выраженном в увеличении количества страниц между пальцами нашей левой руки и уменьшении количества страниц между пальцами правой.

Воображаемая бесконечная книга Борхеса находит воплощение в не-совсем-бесконечной электронной книге. У страниц электронной книги нет обратной стороны. Поскольку к тексту всегда можно добавить больше текста, у электронной книги нет середины. Страница электронной книги — это рамка, которой читатель обрамляет безграничный текст Борхеса. Как и все другие литературные творения, электронная книга была предвосхищена в библиотеке Борхеса.

Рядовой читатель нередко путает страницу с листом, ведь словарь определяет страницу одновременно как «лист книги» и как «одну из сторон листа». Короткое стихотворение, написанное Гёте на листе дерева гинкго как нельзя лучше передаёт двойственность страницы. Дерево гинкго часто называют живым ископаемым, так как это единственный современный представитель давно исчезнувшего вида. Каждый его лист разделён на две половинки, и именно эта двойственность натолкнула Гете на написание стиха:

Этот листик был с Востока

В сад мой скромный занесён,

И для видящего ока

Тайный смысл являет он.

Существо ли здесь живое

Разделилось пополам,

Иль, напротив, сразу двое

Предстают в единстве нам?

И загадку и сомненье

Разрешит мой стих один;

Перечти мои творенья,

Сам я — двойственно един.

©Alberto Manguel

Оригинал можно почитать тут.