Позитивное мышление как современный аналог популярной религии имеет все те же ключевые аспекты. Вместо пасторов и проповедников — мотивационные ораторы, вместо воскресных проповедей — семинары по мотивационному развитию личности, вместо молитвы — аффирмации и визуализации, вместо священных текстов — self-help книги, вместо грехов — негативные мысли, вместо рая — обретение успеха и богатства. Барбара Эренрайх исследует феномен популярности этого явления и находит его протестантские корни и прародителей.

В конце XX — начале XXI века грусть превратилась в подобие греха, спасение от которого предоставляют индустрия развлечений, шоппинг и self-help книги. Мотивационные ораторы, ставшие проповедниками новой религии позитивного мышления, собирают огромные залы и сколачивают многомиллионные состояния благодаря обещаниям избавить людей от негативных мыслей, неуверенности в себе, а заодно и бедности. Позитивное мышление, как и большинство современных культурных явлений, зародилось в США, где на людей сегодня со всех сторон сыплются призывы быть счастливыми, улыбаться, верить в лучшее и мыслить позитивно.

Мы живём в эпоху деспотизма позитивности.

Откуда у американцев этот радостный, оптимистический взгляд на мир? На первый взгляд, ответ кажется очевидным: они приобрели «новый» мир, полный возможностей и потенциальных богатств — по крайней мере, после того, как с коренным населением было покончено. Для пессимизма и угрюмости не было времени на земле, где каждый поселенец, прибывший из перенаселенной Европы, мог иметь столько гектаров, сколько пожелает. Идеология фронтира, бескрайние просторы и безграничные запасы природных ресурсов также наверняка сыграли свою роль в формировании позитивного мировоззрения. Но всё началось не так.

Американцы развили в себе позитивное мышление не по причине географии страны, а из–за того, что ранее испытали на себе последствия противоположного подхода.

Кальвинизм, который белые поселенцы принесли с собой в Новую Англию, можно описать как систему, способствующую развитию депрессии. Бог кальвинизма был всемогущим и деспотичным, и испытывал к своим творениям не любовь, а ненависть. Его рай имел ограниченное количество мест, причём те, кому они достанутся, были выбраны задолго до своего рождения. Главной задачей живых было непрестанно искать в себе грешные помыслы и искоренять их. В качестве единственной отдушины от этого болезненного самокопания кальвинизм предлагал физический труд: строительство, рубку леса, посев полезных растений и шитьё одежды.

Всё, кроме работы — повседневной или духовной — считалось грехом и заслуживало всякого порицания.

В детстве я частично испытала на себе эту идеологию, пусть и в облегченной и нетеологической форме. Мои предки покинули Шотландию после того, как землевладельцы решили, что их земля принесёт больше прибыли, если использовать её в качестве пастбища для овец. Они принесли с собой в Британскую Колумбию пресвитерианство (ветвь кальвинизма). Из–за крайней бедности, постигшей поколение моей бабки, мою мать воспитывали мои прабабушка и прадедушка. Несмотря на бунт против пресвитерианского наследия — она курила, пила и читала непристойные тексты вроде «Отчётов Кинси» о сексуальном поведении человека — она всё же впитала некоторые его принципы. В нашей семье любые проявления эмоций, в том числе улыбки, считались «аффектами», а слезы влекли за собой оплеухи. Труд считался единственным лекарством от душевных мук, из–за чего моя неработающая, необразованная мать заполняла всё своё время уборкой и другой работой по дому. «Когда жизнь ставит тебя на колени, — любила повторять она, — мой полы».

Я признаю, что кальвинизм и протестантская этика в целом помогают развить определённые сильные качества — например, самодисциплину и нежелание довольствоваться мнимым душевным покоем, который дарит любовь всепрощающего Бога. Но я также знаю кое-что о недостатках кальвинизма. Тяжкий труд был нашей единственной формой молитвы, единственным путём к спасению и единственным противоядием от бессмысленности существования.

Освобождённые от своей теологической составляющей, элементы кальвинизма продолжили жить в американской культуре вплоть до конца XX века. В 80-х и 90-х годах, средний и высший классы начали рассматривать постоянную занятость как признак статуса. Именно в это время работодатели стали требовать от своих сотрудников всё больше вовлечённости, а новые технологии стерли грань между работой и личной жизнью: сотовый телефон всегда был под рукой, а ноутбук каждый вечер возвращался домой вместе со своим обладателем. В словаре появились слова «многозадачность» и «работоголизм».

Тогда как элиты прошлых веков гордились своим досугом, современные обеспеченные классы кичатся тем, что они постоянно «по уши в делах», «в ожидании звонка» и «работают не покладая рук».

В американских колониях — Новой Англии и в чуть меньшей степени Виргинии — пуритане насаждали суровую идеологию. Без сомнения, она помогла им выжить в Новом мире, где обеспечить себе пропитание можно было только неустанным трудом. Но кальвинизм также отравлял им жизнь. Давление иногда было невыносимым из–за необходимости постоянно копаться в себе, доводившей до самоненависти. Особенно тяжелым это бремя было для детей. Живший в XVII веке судья Сэмюэль Сьюэлл рассказывал историю о своей 15-летней дочери Бетти: «Сразу после обеда она разрыдалась, из–за чего все остальные члены семьи тоже начали плакать. Её мать спросила, в чем дело. Она не ответила; в конце-концов, она призналась, что боится попасть в ад».

В начале XVII века английский писатель Роберт Бёртон так объяснял эпидемию меланхолии, постигшую его страну:

«Главный вопрос, который сегодня мучит людей, — это тяжкое бремя их грехов, неминуемый гнев Господа, который они испытывают так остро, что заранее считают себя навечно проклятыми. Бесконечные и бесплодные размышления о предопределении, наказании, свободе воли и благодати калечат души слишком многим людям».

Двести лет спустя эта «религиозная меланхолия» по-прежнему бушевала в Новой Англии, ввергая ранее совершенно здоровых людей в состояние болезненной бездеятельности, характеризовавшегося не только тревогой, но и физическими симптомами. Джордж Бичер, брат писательницы Гарриет Бичер-Стоу, довёл себя таким самокопанием до самоубийства.

Само собой, Америка была не единственным местом, где люди содрогались от ужасов пуританства. Но вполне возможно, что условия жизни в Новом свете способствовали распространению этой религии безнадёжности и безжалостности. Глядя на запад, первые поселенцы видели не изобилие, а только «унылую пустошь, населённую дикарями и опасными тварями». Окружённые неприступными лесами и коренными жителями, поселенцы, должно быть, чувствовали себя так же, как в многолюдной Англии. Кальвинизм не предоставлял надежды, но по крайней мере возвышал коллектив, конгрегацию. Пусть отдельный человек и не мог рассчитывать на спасение, но он всё же утешал себя тем, что принадлежал к социальной группе, чья суровая духовная дисциплина давала ей превосходство над остальными.

В начале XIX века тучи кальвинизма понемногу начинали рассеиваться. На месте лесов появились дороги, а затем и железнодорожные пути. Коренные народы отступили вглубь континента или вымерли, сражённые европейскими болезнями. Нация стремительно развивалась, и каждый мог разбогатеть за один день. В этот бурный век новых возможностей люди начали переосмысливать человеческую ситуацию и отказываться от мрачной религии своих предшественников. Историк Роберт Орси подчёркивает, что американская религиозная культура XIX века характеризовалась «многочисленными спекуляциями, противоречиями и конфликтами на почве основополагающих вопросов (природы Бога, роли Христа, спасения и так далее)». Ральф Уолдо Эмерсон писал: «Зачем ворошить ветхие кости прошлого или наряжать новое поколение в ветхие одеяния? Солнце светит и сегодня. В полях еще полно шерсти и льна. Вокруг новые земли, новые люди, новые идеи. Давайте требовать свои собственные законы и свое собственное вероисповедание».

Не только философы начали ставить под сомнение религиозное наследие. Сформировалось многочисленное движение рабочих, фермеров и их жён, осуждавших «королей, священников, законников и докторов» и отстаивавших право на личное мнение. Основоположником движения был Финеас Паркхерст Куимби, часовщик-самоучка и изобретатель из Портленда, штат Мэн, который вёл дневник метафизических идей о «науке жизни и счастья» (акцент на счастье был скрытым уколом в адрес кальвинизма). Одновременно, женщины, принадлежавшие к среднему классу, стали выступать против патриархального характера старой религии и формировать образ более любящего божества. Самой влиятельной из них была Мэри Бэйкер, более известная как Мэри Бэйкер Эдди, дочь бедного фермера-кальвиниста. Как и Куимби, она была самоучкой и увлекалась метафизикой.

Встреча Куимби и Бэйкер Эдди в 1860-х годах положила начало культурному явлению, которое мы сегодня зовём позитивным мышлением.

Новое пост-кальвинистское движение получило название «новое мышление» и объединило в себе элементы эмерсоновского трансцендентализма, европейских мистических течений вроде сведенборгианства и даже индуизма. Оно возникло как отрицание кальвинизма, который в детские годы вселял ужас в адептов нового мышления. Соответственно, Бог перестал быть враждебным и безразличным и стал вездесущим Духом, а человек — который также от Духа — стал равным Богу. Существовал лишь единый Разум, безграничный и всепроникающий, а раз человечество было частью этого вселенского разума, то не могло быть такой вещи, как грех. Грех был всего лишь болезнью, заблуждением, ведь мир в действительности совершенен.

Люди должны были научиться подчинять себе безграничную силу Духа, чтобы контролировать физический мир. Эту возможность, которая часто фигурирует в современной литературе как «закон привлечения», предвосхитил Эмерсон, писавший, что человек «познал великую тайну, что при помощи собственной воли можно управлять не только отдельными обстоятельствами, но и подчинить весь мир своим желаниям».

Новое мышление, возможно, так и осталось бы на уровне кулуарных бесед и единичных лекций, если бы XIX век не поставил перед ним огромное практическое испытание, которое оно с триумфом преодолело.

Согласно новому мышлению, болезни были помехами в совершенном Разуме и могли быть излечены при помощи самого Разума. К сожалению, такой подход не работал с инфекционными заболеваниями — дифтерией, скарлатиной, тифом, туберкулёзом и холерой — которые бушевали в Америке вплоть до улучшения санитарных условий в конце XIX века. Но, как обнаружили Куимби и Эдди, он был достаточно эффективен против неопознанной болезни, которая медленно превращала многих представителей среднего класса в инвалидов.

Симптомы этой болезни, которая получила название «неврастения», были многочисленными и неопределёнными. По словам одной из сестёр Мэри Бэйкер Эдди, в подростковом возрасте та страдала от «язвы желудка и лёгких» вдобавок к «прочим недугам»: проблемам с позвоночником, невралгии и диспепсии. Как и Эдди, большинство других больных жаловались на боли в спине, расстройство пищеварения, измождение, головные боли, бессонницу и меланхолию. И в те времена были люди, которые считали (как некоторые считают сегодня в случае с синдромом хронической усталости), что болезнь была «ненастоящей», не более чем попыткой привлечь к себе внимание и избежать тяжёлой работы. Но не стоит забывать, что тогда ещё не было анальгетиков, безопасных слабительных и тем более антидепрессантов, а универсальным решением при любой жалобе был постельный режим.

Неврастения редко оказывалась смертельной, но имела не менее губительные последствия, чем инфекционные заболевания.

В своих путешествиях по стране Катарина Бичер, сестра Гарриет Бичер-Стоу, отмечала «ужасное ухудшение состояния здоровья женщин». Вот что она писала в своих путевых заметках: «Милуоки, штат Висконсин. Миссис А. — тошнота и головные боли. Миссис Б. — слабость. Миссис С. — здорова, не считая озноба. Миссис Д. — постоянные головные боли. Миссис В. — очень слаба здоровьем. Я не встретила ни одной здоровой женщины в этом городе». Но женщины были не единственными жертвами. Уильям Джеймс, позже ставший отцом американской психологии, уже в юном возрасте стал нетрудоспособным — так же, как и Джордж Миллер Бирд, который изобрёл термин «неврастения». Тем не менее, список нетрудоспособных женщин впечатляет: Шарлотта Перкинс Гилман, которая описала жестокие и неэффективные методы лечения в новелле «Жёлтые обои»; Джейн Аддамс, основательница благотворительного общественного центра Халл-хаус; Маргарет Сэнгер, активистка и основательница первой клиники по контролю рождаемости; Эллен Своллоу Ричардс, новатор в области домоводства; и Элис Джеймс, сестра Генри Джеймса и Уильяма Джеймса. Сама Катарина Бичер также «страдала от истерии и периодических приступов паралича».

Джордж Миллер Бирд понимал, что неврастения была проблемой иного рода, чем инфекционные болезни, и не вызывалась микробами. Как подразумевает само название, неврастения — это расстройство нервов.

Бирд считал, что неврастения развивается как реакция на новизну: некоторые люди просто не поспевали за стремительным прогрессом американского общества, и их нервы не выдерживали напряжения.

Но эпидемия нетрудоспособности среди американского среднего класса была связана скорее с оковами старой религии, а не с новыми вызовами. Отчасти, заболевание было продолжением «религиозной меланхолии», о которой Роберт Бёртон писал примерно в то же время, когда пуритане отправились в Плимут. Большинство больных были воспитаны в традициях кальвинизма и несли на себе его шрамы всю жизнь. Отец Мэри Бэйкер Эдди, например, однажды пришёл в такую ярость, увидев, как дети играют в субботу с вороной, что тут же убил птицу камнем. В детстве Эдди доводила себя до болезни размышлениями об учении Кальвина о предопределении: «Я не хотела быть спасённой, если мои братья и сёстры были обречены на вечные страдания. Мысли об этой ложной доктрине настолько мучили меня, что семейный доктор диагностировал у меня горячку».

Лайман Бичер, отец Катарины и Джорджа, учил их предаваться «мучительным размышлениям» о своей душе и пресекать в себе малейшие проявления греха и слабости. Джордж Бирд, сын кальвинистского проповедника, сам страдавший неврастенией, позже критиковал кальвинизм за то, что тот внушает детям, будто «быть счастливым — грех». Даже те, кто не был воспитан в традициях кальвинизма, испытывали на себе воспитательные методы, основанные на мнении, что дети — это дикари и соответственно нуждаются в дисциплине и наказаниях. Этот подход господствовал среди американского среднего класса вплоть до 40-х годов и появления Бенджамина Спока с его «либеральным» подходом к воспитанию.

Есть и более веская причина не верить, что эпидемия нетрудоспособности в XIX веке была обусловлена нервным истощением перед лицом стремительных перемен. Будь теория Бирда верна, большинство больных были бы представителями наиболее деятельных категорий населения: промышленниками, банкирами, золотоискателями. На деле же наиболее подвержены этому недугу были как раз люди, не принимавшие участия в безумной гонке — например, представители духовенства.

Но главной категорией населения, страдавшей от неврастении, были женщины, принадлежавшие к среднему классу. Из–за мужских предрассудков они были лишены возможности получить высшее образование и профессию; из–за индустриализации они лишились работы по дому — от шитья до мыловарения. Для многих женщин нетрудоспособность стала единственным прибежищем. Лежание на шезлонге, консультации с врачами и испытание новых лекарств заменили собой профессиональную деятельность. Это состояние даже вошло в моду. Как писал один из биографов Мэри Бэйкер Эдди, «слабое здоровье, хрупкость и неспособность к труду стали считаться в 1830-х—40-х годах привлекательными качествами в молодой женщине. Даже девушки, жившие в сельской местности, имели доступ к журналам и романам, и следовательно знали о модных веяниях времени».

За вычурностью и болезненной сентиментальностью женственности XIX века проглядывается влияние кальвинизма.

Старая религия предлагала только одно лекарство от душевных страданий — тяжкий труд. Без него человеку не оставалось ничего другого, кроме как предаваться мрачной интроспекции, которая предрасполагает к диспепсии, бессоннице, болям в спине и прочим симптомам неврастении. Женская слабость была следствием вынужденного бездействия и чувства бесполезности. За ней стояли реальные страдания, как душевные, так и физические. Элис Джеймс обрадовалась, когда после многих лет, проведённых в таком состоянии, ей сообщили, что у неё рак груди и ей осталось жить всего несколько месяцев.

Среди мужчин неврастения часто проявлялась в период бездействия, связанный с размышлениями над выбором профессии. Так было с самим Джорджем Бирдом. Уильям Джеймс тоже раздумывал, стоит ли ему изучать медицину, когда в возрасте 24 лет у него отказала спина. Страдая вдобавок от бессонницы, проблем с пищеварением и зрением, он впал в глубокую депрессию. Медицина казалась ему слишком ненаучной и нелогичной, но на ум не приходили никакие другие варианты. Он написал: «Я буду ненавидеть себя, если не получу профессию».

Женщины были лишены возможности получить профессию. А без работы кальвиниста начинала съедать ненависть к себе.

Медицина того времени не знала, как лечить неврастению, а некоторые из практиковавшихся процедур были откровенно вредными. Врачи по-прежнему лечили самые разные симптомы кровопусканием, пиявками и каломелью (хлоридом ртути). В Филадельфии один из самых видных американских врачей лечил женщин от неврастении мягкой, безвкусной едой, постельным режимом и затемнением комнат (чтение и разговоры пациенткам запрещались). Тогдашняя наука считала, что слабость женщин была врождённым качеством, что сам факт бытия женщиной — это болезнь, нуждающаяся в медицинском вмешательстве. Почему мужчины иногда страдали тем же недугом, было неясно, но их также лечили кровопусканием, промыванием желудка и продолжительным отдыхом.

Безрезультатные попытки медиков того времени справиться с неврастенией предоставили шанс разного рода целителям. Так на сцене появился Финеас Паркхерст Куимби, основатель нового мышления и прародитель современного позитивного мышления. Он не доверял медицине и считал, что она ведёт к болезненности, а не выздоровлению. После непродолжительного увлечения месмеризмом — а также метафизикой и ремонтом часов — он в 1859 году открыл частную практику как целитель. Он мгновенно определил, что причиной недугов его пациентов был кальвинизм.

Куимби прославился тем, что «исцелял словом» — то есть, убеждал людей, что вселенная благосклонна; что человек составляет одно целое с Разумом, из которого она состоит; и что каждый способен излечиться силой своей мысли.

В 1863 году Мэри Бэйкер Эдди, которой тогда было 42 года, предприняла опасное путешествие в Портленд, чтобы обратиться за помощью к Куимби. Когда она прибыла на место, то была настолько слаба, что её пришлось нести вверх по лестнице. Эдди была нетрудоспособной с детства и была бы рада жить такой жизнью и дальше, время от времени читая или занимаясь писательством, если бы нашелся тот, кто согласился бы оказывать ей финансовую поддержку. Но её первый муж умер, а второй сбежал, оставив её ни с чем. Возможно, у неё и были чувства к симпатичному, талантливому Куимби; возможно, эти чувства даже были взаимными. Что бы ни произошло между ними, Эдди вскоре объявила о своём исцелении, и когда три года спустя Куимби умер, объявила его учение своим собственным. Куимби доказал, что новое мышление может исцелять, а плодовитая писательница Мэри Бэйкер Эдди сделала его популярным.

Эдди позже сколотила состояние, основав собственную религию — Христианскую науку с её знаменитыми читальнями. Основу её учения составляла доктрина о том, что материального мира не существует, а есть только Мысль, Разум, Дух, Добро и Любовь. Следовательно, болезни и нужда — не более чем заблуждения. Сегодня ту же идею можно найти у коучей вроде Сью Мортер.

Но самым влиятельным последователем нового мышления стал Уильям Джеймс, первый американский психолог и подлинный человек науки. Джеймс обратился за помощью к ещё одной ученице и бывшей пациентке Куимби — Аннетте Дрессер. Этот опыт, должно быть, оказался положительным, так как в своей самой знаменитой книге «Многообразие религиозного опыта» Джеймс восторженно отзывался о целителях нового мышления: «Слепым возвращалось зрение, хромым — способность ходить, безнадежно больные становились совершенно здоровыми». Джеймса не смущало, что с философия нового мышления была ложной; важно было, что оно работало. Он приписывал прагматизму американцев тот факт, что «единственное совершенно оригинальное учение, внесённое ими в систематическую философию жизни», было «связано с практической терапевтикой», а не, скажем, философскими построениями.

Новое мышление выиграло ключевую битву «над болезнетворными началами, какими пропитана старая теология с её представлениями о пламени адовом», и исцелило людей от болезни кальвинизма.

Джеймс понимал, что новое мышление — это нечто большее, чем просто новый подход к целительству; это совершенно новый взгляд на мир:

«Постоянно слышишь о “Евангелии отдохновения», слышишь клич: «Не страдайте», узнаёшь о людях, которые, одеваясь по утрам, повторяют как лозунг своего дня: «Молодость, здоровье, бодрость!” Во многих домах запрещены жалобы на дурную погоду, и всё растет число людей, считающих неприличным говорить о неприятных ощущениях, недомоганиях и болезнях».

Как учёный, Джеймс презирал большую часть литературы нового мышления и говорил, что она полна «таким фантастическим оптимизмом и такой неопределённостью и туманностью, что человек с точным и дисциплинированным умом почти не в состоянии её читать». В то же время, он называл новое мышление «душевно-здоровым мировоззрением» и считал немыслимым, что столько умных людей стали бы последователями Христианской науки, «если бы это был просто обман».

К началу XX века на фоне прогресса научной медицины, которому способствовало открытие микробной теории болезней, духовное врачевание нового мышления стало выглядеть шарлатанством. Домохозяйки из среднего класса встали с кроватей и взялись за борьбу с микробами в своих домах, как учила новатор в области домоводства Эллен Ричардс. Теодор Рузвельт, пришедший к власти в 1901 году, был олицетворением новой доктрины неустанной деятельности, не позволявшей даже вздремнуть. Из всех течений нового мышления лишь Христианская наука продолжала настаивать, что все болезни тела можно излечить силой мысли; когда некоторые последователи перечитывали труды Мэри Бэйкер Эдди вместо того, чтобы принимать антибиотики или ложиться под нож, последствия часто были катастрофическими. Глядя на это, более прогрессивно мыслящие сторонники нового мышления бросили целительство и стали проповедовать успех и богатство.

Несмотря на нелепость своих ключевых положений, позитивное мышление получило поддержку от учёного Уильяма Джеймса и «любимого философа Америки» Ральфа Уолдо Эмерсона. Норман Пил, который писал в середине XX века, и прославился тем, что популяризовал фразу «позитивное мышление», часто цитировал обоих, хоть и не так часто, как Библию. Джеймс своей поддержкой способствовал респектабельности позитивного мышления, но не потому что считал его убедительным, а из–за его успеха в «исцелении» несчастных жертв кальвинизма.

Спровоцировав эпидемию нетрудоспособности, кальвинизм породил орудие собственного уничтожения.

Но в этой истории есть и ещё один, финальный поворот. С одной стороны, позитивное мышление предоставило альтернативу кальвинизму, но с другой — сохранило в себе некоторые его токсичные черты: склонность осуждать других и навязчивое самокопание. Адепт позитивного мышления не доверяет эмоциям и постоянно их контролирует.

Во многих отношениях Христианская наука стала продолжением кальвинизма. Её последователи были преимущественно белыми, представляли средний класс и обладали сдержанным характером. Британский писатель Виктор Соден Притчетт, отец которого был адептом Христианской науки, писал, что адепты «отказывались от алкоголя, табака, кофе (которые считали опасными наркотиками) и даже секса, и этим разрушали свои браки. Это была религия менопаузы». В преклонные годы Мэри Бэйкер Эдди приписывала все неприятности — плохую погоду, пропажу вещей, ошибки при печати её книг — «вредоносному животному магнетизму», который исходил от её мнимых врагов.

Моя прабабушка, которая воспитала мою мать, в определённый момент перешла из пресвитерианства в Христианскую науку. Моя мать была безразлична как к Христианской науке, так и к пресвитерианству, но она соглашалась с суровой доктриной кальвинизма и считала, что болезни — это удел слабых и внушаемых людей. Менструальные боли и несварение были, по её мнению, фантазиями ленивых женщин; а ребёнок мог пропустить школу только из–за горячки или рвоты. Другими словами, болезнь считалась в нашей семье личной виной, даже грехом. Я помню, как с дрожью в коленках сообщила матери, что плохо вижу написанное на доске; мы были не из тех людей, которые нуждались в очках.

Самое очевидное сходство между старой религией и позитивным мышлением — это акцент на непрерывной внутренней работе по самоконтролю.

Кальвинист проверял свои мысли и чувства на предмет следов расхлябанности, греха и потакания слабостям, тогда как адепт позитивного мышления всегда настороже против негативных мыслей, тревоги и сомнений. Как пишет социолог Микки МакГи, «непрестанная работа над собой преподносится не только как путь к успеху, но и как светская форма спасения». Человек становится своим собственным врагом, с которым нужно неустанно бороться, с той лишь разницей, что мишенью кальвиниста являются греховные помыслы, а мишенью адепта позитивного мышления — «негатив». Эту борьбу иллюстрирует популярная техника по преодолению негативных мыслей при помощи резинки на запястье: «Каждый раз, когда вас посещает негативная мысль, оттяните резинку и отпустите. Хлоп! Больно. Может даже остаться рубец, если резинка слишком тугая. Полегче, ваша цель не покалечить себя, а создать условный рефлекс на избегание негативных мыслей».

Эта техника требует своеобразного раздвоения: одна часть личности нуждается в улучшении, а работать над ней должна другая часть. Отсюда многочисленные законы, рабочие листы, формы самооценивания и упражнения, предлагаемые в литературе по выработке позитивного мышления. Все это — практические средства для работы над собой.

В XX веке, когда позитивное мышление уступило вопросы здоровья медицине, целью работы над собой стали богатство и успех.

Знаменитая в 30-х годах книга Наполеона Хилла «Думай и богатей» излагала хорошо знакомую последователям нового мышления метафизику: «мысли материальны», «мысль, подкреплённая страстным желанием, имеет тенденцию к перерождению в свой физический эквивалент». Хилл убеждал своих читателей, что шаги, необходимые для обеспечения этого перерождения, не требуют особых усилий, но невыполнение любого из шагов повлечёт за собой провал. Желающий разбогатеть должен написать точную сумму денег и точную дату, к которой он хочет её приобрести. Это намерение затем нужно произносить вслух дважды в день — перед отходом ко сну и после пробуждения. Следуя этой строгой дисциплине, можно разжечь в себе «жажду богатства». Чтобы добиться ещё лучших результатов, Хилл советовал читать целую главу вслух каждый вечер.

Книгой, которая познакомила большинство американцев с позитивным мышлением, была книга Нормана Пила «Сила позитивного мышления» (1952). Пил был протестантским пастором и примкнул к новому мышлению через одного из адептов учения по имени Эрнест Холмс. «Только те, кто знал меня в детстве, могут по-настоящему понять, что сделал для меня Эрнест Холмс», — позже писал Пил. Посредственный ученик, он вынес из семинарии отвращение к теологическим спорам и задался целью сделать христианство «практическим», чтобы помочь людям решить их повседневные финансовые, деловые и семейные проблемы.

Как и лидеры нового мышления столетием ранее, Норман Пил считал себя целителем; с той лишь разницей, что недугом XX века была не неврастения, а «комплекс неполноценности».

В одной из книг, вышедших вслед за его бестселлером «Сила позитивного мышления», Пил писал:

«Однажды ко мне обратился человек, который сказал, что ему трудно жить с самим собой. «Не тебе одному, друг», — подумал я про себя, вспомнив о собственных проблемах. Должен признать, что человек, который причинил мне в жизни более всего страданий — это Норман Винсент Пил. А раз мы сами создаем себе проблемы, решение стоит искать в мыслях, которыми обычно занят наш ум».

Другими словами, наш враг — это мы сами, а точнее, наши мысли. К счастью, мысли можно контролировать и корректировать до тех пор пока позитивное мышление не станет автоматическим. Поскольку — как обнаружил к своему разочарованию Пил — люди легко впадают в негативизм, работа по перепрограммированию должна вестись постоянно. В «Силе позитивного мышления» Пил предложил «десять простых действенных правил по преодолению комплекса неполноценности». Вот первые три из них:

1. Сформулируйте в мыслях и чётко отпечатайте в разуме картину своего преуспеяния. Цепко держитесь за неё. Не позволяйте ей поблекнуть. Ваш разум будет находить пути её реализации.

2. Когда бы в ваш разум ни попала негативная мысль, касающаяся ваших личных возможностей, противопоставьте ей позитивную, способную её победить.

3. Не выстраивайте в своём воображении препятствий. Умаляйте каждое так называемое препятствие. Сводите его до минимума.

Пил предоставил читателю возможность самому выбрать себе позитивные мысли, но со временем проповедники позитивности обнаружили, что людям нужно предоставить своеобразный сценарий в форме «аффирмаций». В своей книге «Думай как миллионер» Т. Харв Экер предлагает следующие инструкции для обретения заслуженного богатства:

Положив руку на сердце, скажите:

«Я восхищаюсь богатыми людьми!»

«Я благословляю богатых людей!»

«Я люблю богатых людей!»

«Я тоже буду одним из них, я тоже буду богатым!».

Работа не прекращается никогда. Нужно постоянно повышать планку. Если вы довольны тем, что имеете, вам нужно «заточить пилу», говорит Стивен Кови. Или, как говорит известный мотиватор Тони Роббинс, «поставив себе цель, вы становитесь приверженцем CANI («постоянного и никогда не прекращающегося совершенствования»)».

Но лучшая иллюстрация работы над собой, необходимой для выработки позитивного мышления, — это история жизни мотивационного оратора Джеффри Гитомера. Гитомер не всегда был позитивным и уверенным в себе. В 70-х годах его бизнес «развивался медленно», его брак был на грани развала, а его жена была беременна близнецами. Затем он присоединился к маркетинговой компании под названием «Дерзай быть великим». После того, как его новые коллеги сказали ему: «Ты обретёшь позитивную установку и сможешь заработать большие деньги. Давай, давай, давай!», он продал свой бизнес и с головой окунулся в работу над собой. Он смотрел мотивационный фильм «Вызов Америке» по пять раз в неделю и постоянно перечитывал «Думай и богатей» Наполеона Хилла вместе со своими коллегами: «Каждый из нас должен был ежедневно делать доклад по одной из глав. В книге было 16 глав, нас в комнате — 10 человек, и мы делали такие доклады в течение года. Вы можете сами подсчитать, сколько раз я прочитал эту книгу». Поначалу ему приходилось лишь изображать позитивную установку. «Друзья спрашивали о том, как у меня дела, и я взмахивал руками и восклицал: «Великолепно!» даже если всё было прескверно. Затем в один прекрасный день я проснулся, и у меня была позитивная установка. Я ОБРЕЛ ЕЁ! Я ОБРЕЛ ЕЁ!»

Замените Библию на «Думай и богатей» и вы получите классическую историю обращения в новую религию. Как и герой классической религиозной книги XVII века «Путешествия Пилигрима в Небесную Страну», Гитомер погряз в посредственности; как и герой Джона Баньяна, Гитомер бросил свое прежнее дело и свою первую жену, чтобы создать себя заново. Как кальвинизм требовал постоянного самоконтроля, так и Гитомер подчёркивает важность «поддержания позитивной установки». Для этого нужно «каждое утро читать что-нибудь позитивное, думать о чем-нибудь позитивном и говорить что-нибудь позитивное». Это работа. Как бы акцентируя внимание на этом факте, на обложке книги Гитомер изображён в униформе рабочего с нашивкой «Отдел по поддержанию позитивной установки».

Повторение аффирмаций, заполнение рабочих листов, навязчивое перечитывание пособий по обретению богатства — это не то, что имел в виду Эмерсон, когда призывал своих соотечественников сбросить оковы кальвинизма и принять новый мир, полный «новых земель, новых людей, новых идей». Эмерсон был мистиком и говорил о растворении эго, а не о раздвоении на субъект и объект.

Несомненно, лучше быть одержимым мыслями об успехе, а не о муках ада, и искать в себе сильные стороны, а не грехи. Но откуда этот акцент на интроспекции и одержимости самим собой? Почему не сосредоточиться на любви к другим людям или изучении окружающего мира? Зачем тратить столько времени, работая над собой, когда в мире столько другой работы?

К середине XX века ответ стал очевидным: всё больше людей были заняты в сферах, требующих позитивной установки. Норман Пил понял это лучше, чем кто-либо другой. Работа нового американского пролетариата «белых воротничков» требовала быть более приятным человеком и нравится своим работодателям, клиентам и коллегам. Так позитивное мышление перестало быть лекарством от тревоги и апатии и стало обязанностью каждого гражданина.

©Barbara Ehrenreich

Больше на paranteza.info