Ойген Гомрингер. От стиха к координационной поэзии
Цель и форма в новой поэзии ничто не будет уместным кроме разве что констелляции [1] (Малларме)
Нашему времени, как и всякому времени, присущ свой собственный язык. этот язык — это и язык письменности, а пишут сейчас много. современный человек хочет быстро все понять и быть понятым. людям (а численность населения быстро растет) необходимо, чтобы другие люди могли понимать их максимально быстро. для этого лучше всего подходит речь (непосредственное высказывание), краткая запись; письмо же и чтение превращаются в докуку, требующую времени и усилий. иными словами, для непосредственной коммуникации телефонный разговор подходит лучше переписки, а радио — лучше газеты.
В наших языках наблюдается тенденция к формальным упрощениям. появляются упрощенные выражения, сокращения; смысл целого предложения передается одним словом, словесные обороты сокращаются по первым буквам. проявляется также тенденция к замене различных языков одним, общедоступным.
Современный шрифт отлично подходит для непосредственной коммуникации. графически зафиксированное высказывание необходимо не менее, чем высказывание произнесенное, т.к. визуальная форма выражения важна не менее формы акустической. это заметно проявляется в практической жизни: заголовок «работает» не только, благодаря лаконичности и содержанию, но — и внешней форме. то же самое относится и к более длинным текстам, чья визуальная форма подчинена законам полиграфии, ведь тут надо, в первую очередь, думать о читабельности всего текста, а не отдельных букв. отказ от заглавных букв придает тексту цельность и однородность. можно предположить появление в будущем новых визуальных коммуникационных форм или же новых видов использования традиционных коммуникационных форм, например, шрифта (надписи).
Означает ли упрощение визуальных и фонетических форм языка конец поэзии? — конечно, нет. краткость (в положительном смысле этого слова, как емкость и лаконичность) всегда являлась неотъемлемым качеством поэзии. отсюда следует, что у современной речи и поэзии много общего, что между ними возможен процесс формального и субстанционального общения, «братания», так сказать. это происходит, правда, не всегда. Но иногда заголовки и абривеатуры повседневных текстов составляют канву новых стихов и ждут только, чтобы их заметили, «прочитали» и осмыслили заново.
Стихотворение в своей традиционной записи отрезано от его речевого контекста. в своей стихотворной форме (versform) оно не исторично, и на сегодняшний день бесполезно как ремесло. традиционный стих не является больше живым организующим принципом речи. особый, «поэтический» яэык существует отдельно от языка живого, бытового. связь, общение между стихотворчеством, поэзией и социумом утеряна. она возникает только, когда речь идет об оценке исторического наследия. многие поэты предъявляют по этому поводу претензии обществу, в то время, как проблема тут в них самих.
Поэзия, традиционная по форме, (а также произведения написанные свободным размером, хотя их можно причислять и к прозе) сама отгораживается сегодня от окружающей ее жизни, не является выразителем своей языковой среды. тогда эту функцию берет на себя иррациональная поэзия, к которой все чаще обращаются молодые поэты в германии, испании, южной америке.
Индивидуальное, личностное культивируется в традиционной поэзии, социальное, общественное присутсвует в ней лишь формально, благодаря обилию метафор, описывающих приобретение и обладание.
Такой подход не может являться основой для поэзии, которая служит обществу, общественной поэзии нашего времени, общественной поэзии будущего (когда, вероятно, жизнь будет еще более структурирована). общественной поэзией не может быть поэзия, выражающая лишь личное, индивидуальное языком, понятным лишь ограниченному кругу специалистов. поэзия должна освободиться от
Вопросы поэтического развития лежат в основе новой поэзии. первые опыты такой поэзии мы видим у арно хольца (фантазус-гедихт), поздних стихотворениях малларме, в «каллиграммах» аполлинера. поэзия стала приобретать новые формы. арно хольц располагал в одной строке ритмически родственные слова, и таким образом складывались то длинные, то короткие строки фантазус-гедихт. малларме и аполлинер путем сложных типографских манипуляций освобождали слово — а то и даже букву — от ее традиционного синтаксиса; и оно приобретало новую значимость. подобные опыты наблюдались и в изобразительном искусстве (кандинский, клее, мондриан). это указывает на то, что и там, и там шел процесс выявления изначальных, основополагающих строительных элементов.
В поэзии был заново открыт новый строительный элемент — «слово». футуристическая поэзия маринетти и его круга, экспрессионистская поэзия и, в особенности, поэзия дадаистов служат доказательством того, что слово, освобожденное от сопутствующего ему контекста (с обоснованием такого освобождения, как в случае с hugo ball), является средством исследования и поиска, а не средством хранения сложившихся представлений. нам не созвучно больше мировоззрение этих поэтов и способы его выражения; они несовременны. сейчас все чаще раздается критика в адрес этих поэтических направлений (многие из них складывались (как, к сожалению, сейчас стихотворения gottfried benn) под впечатлением сиюминутного настроения), что свидетельствует о наступлении важного переломного момента в поэзии. однако открытия, сделанные аполлинером, малларме, хольцом в ходе их экспериментов по извлечению изначальных поэтических элементов, неоспоримы.
Поэзией слова, словоизображения занимаются в америке е. е. cammings и william carlos. они оба, несмотря на свою непохожесть, развернули поэзию к повседневности, современности. тут особенно велика заслуга cammings, т. к. в основе его творчества лежит интерес к семиотике. однако позиция cammings: “for you and for me”, ведет его к искуственному отгораживанию от общества, а это никак не может быть целью для новой поэзии. гораздо значительнее произведения carlos williams. ему удалось так объективизировать высказывание, что с помощью простого, но значимого средства — «слово», он может сделать для каждого наглядными и доступными аттрибуты американской повседневной жизни. недостатком же его поэзии является ее образность. это абстрактные импрессионистические описания, и потому поэзией слова, каковой она кажется с первого взгляда, ее назвать нельзя.
Формы новой поэзии определяются ее средствами (т.е.словом), а также задачами, которые поэзия должна выполнять в современном обществе. задача новой поэзии заключается в том, чтобы вернуть поэзии ее естественное, органичное местоположение в социуме, а это заставляет по-новому взглянуть на функции поэта и функции общества. поэзия должна принять как данность тенденции к формальному упрощению языка, тенденции к повышению значимости изобразительного элемента шрифта. тогда только она сможет органично выполнять отведенные ей функции. краткость, лаконичность — вот неотъемлемые качества новой поэзии. стихотворение — это визуальный, функциональный объект, выраженная визуально мысль, игра мысли. действенность такого стихотворения — в его краткости, лаконичности. оно легко запоминается (вербально, визуально). словесно-игровой характер новой поэзии очевиден, и именно поэтому она важна для современного человека, а поэт — для современного общества. поэт в сегодняшнем обществе — это специалист по правилам словесных игр и изобретатель новых правил и формул.
Новая поэзия может влиять на повседневную речь благодаря наглядности правил словесных игр.
Задачи и функции новой поэзии гораздо непосредственней и наглядней, чем задачи поэзии индивидуалистической. границы между прикладной (утилитарной) литературой и поэзией будут стираться. процесс их сращивания неотвратим, и в будущем мы будем иметь только действенную прикладную литературу, и в этой литературе поэзии будет отведена роль сконцентрированного, лаконичного высказывания, а также — высказывания через молчание, бессловесного высказывания. именно эта способность выражения через молчание (в основе которой лежит слово) отличает новую поэзию от поэзии индивидуалистической.
Слово — это величина. оно существует там, где оно написано и где мы его видим. оно не несет в себе таких характеристик, как «неправильное», «истинное», «вредное». оно состоит из звуков, из букв, каждый (каждая) из которых обладает определенными индивидуальными характеристиками. слову подходят красота и спонтанность знака — образа. в контексте других слов слово теряет свой абсолютный характер. в поэзии мы стараемся этого избежать. однако мы стараемся также освободить слово от псевдосамозначности, которую навесили на нее революционные литературные стили. мы не хотим закреплять слово только за
«Местоположение» подразумевает наличие определенного порядка, намечает границы поля деятельности, что дает возможность начать игру, определяя очередность высказываний: а,в,с и их вариаций. инверсия, например, если рассматривать ее с точки зрения «координационного» стихосложения приобретает весомое значение. «координационное» стихосложение устанавливает связи между предложениями, придавая важность слову «и» (большое «и», маленькое «и»), которое заполняет собой пустоты.
Словесные координаты задаются поэтом. он определяет границы игрового поля, расположение сил и их возможности. читатель, современный читатель, подключается к игре (знание игровых правил классической литературы роли не играет), он следует от одного пункта к другому без всякого насилия со стороны поэта, т.к. «координационная» поэзия не возводит стихотворение в абсолют. «координационная» поэзия интернациональна, наднациональна: от английского слова мы можем сразу перейти к испанскому. аэропорт — вот прекрасное место для «координационного» стихотворения!
«Координационные» стихи не нуждаются в переводе: слова говорят сами за себя. эти стихи подобны стенографии, заметкам на память. это — пиктограммы, изображающие абстрактные понятия. недостаток классического стихосложения заключается в том, что, как типографский продукт, стихотворение было неотделимо от листа бумаги; когда оно звучало, то утрачивало свою визуальную форму и выходило из области стихосложения. «координационный»принцип не знает отрицания: каждое слово, составляющее стихотворение, существует! слово «ничто» не имеет смысла при «координационном» стихосложении, оно упраздняет само себя. «координационная» поэзия привносит что-то новое в мир. стихотворение становится реальностью, а не описанием реальности.
Вот пример «координационного» стихосложения:
Дано шесть испанских слов: avenidas (улицы) , flores, mujeros (женщины), admirador (поклонник). вот как я предлагаю их расположить:
avenidas
avenidas y flores
flores
flores y mujeres
avenidas
avenidas y mujeres
avenidas y flores y mujeres y
un admirator
Как видите, координационная поэзия не чуждается комбинаторики. трудно себе представить более непосредственное влияние математики на поэзию, и как тонко интуитивное, спонтанное, связано с запрограммированным! визуальная форма «координационного» стихотворения доказывает, что для него не существует проблемы времени, чего пыталась достичь литература нашего столетия, особенно джойс в «улиссе» . А как насчет психологии в «координационной» поэзии?
Она не предлагает готовых рецептов, касающихся стихотворной формы или тематики; она не называет социальные и эротические проблемы «общечеловеческими». решение этих проблем — дело специальной литературы (по этим областям знаний). «координационная» поэзия — это приглашение (к дальнейшему разговору)
1954 г.
(перевод с немецкого Н.Столповской)
[1] Constellation — «созвездие» (фр.) По-немецки «konstellation» приобретает ещё значения: «стечение обстоятельств», «ситуация». Переводчик перевёл его как «координирование». Некоторые пояснения в скобках были внесены переводчиком в текст статьи от себя -(МС)