В издательстве “Лотта” выходит сборник ранее неизвестной драматургии Эрика Обаррио под названием «Лето в Бергене». Это известный в Норвегии телевизионный сценарист мексиканского происхождения, умерший в 2011 году. Мы публикуем фрагменты предисловий, написанных переводчиком на русский язык Иваном Вахиным и составителем сборника Ларсом Боргеном.

От переводчика:

Норвежское скетч-шоу «Кнут рехнулся» очень известно в Скандинавских странах. До России его немногие эпизоды доходят только стараниями упёртых фанатов. Поэтому российскому читателю, впервые столкнувшемуся с Эриком Обаррио, сложно удивиться тому, чему уже четыре года удивляются скандинавы. В Норвегии Обаррио любят за нескрываемую второсортность и юмор, абсолютно лишённый контекста. Но поклонники его шоу лукавят, выдавая себя за самых неприхотливых зрителей. После его смерти в архивах обнаружили пьесы, не похожие ни на одну из шуток из «Кнут рехнулся». Так очарование “юмора для обывателей” спало, а лукавство его поклонников стало очевидным. Автор развлекательного шоу неожиданно для многих оказался тонким стилистом и знатоком человеческой натуры.

Предисловие Ларса Боргена:

В 1995 году в Осло впервые приехал мексиканец, ему было слегка за тридцать, он только что завершил многомесячное путешествие по Европе. Энрике Обаррио давно жил за пределами своей родины. После Университета Мехико он учился в парижском Университете Пантеон-Ассас, правда так и не достиг заметных успехов. Когда он приехал в Норвегию, за его спиной была только почти случайная работа на телестудии France 4. Ему приходилось быть уборщиком, осветителем, ассистентом режиссёра и, наконец, сценаристом. Что касается последней профессии, то этот опыт был не слишком удачным. Сначала его писанина показалась продюсерам невзрачной и на пятисотый раз мусолившей избитые темы. Тогда он переделал пилотную серию несостоявшегося шоу в телеигру.

Быть может, вам доводилось смотреть передачу на France 4, идея которой принадлежала Обаррио. В «Наклонном мире» команда игроков должна была собирать небольшие вогнутые и выпуклые зеркала по пути к самой нижней точке карты. Там всех ждал стилизованный под алмаз источник света. Отраженный от него определенным образом свет открывал доступ к сокровищам. Всё просто. Обаррио хотел усложнить этот незатейливый сюжет. Вместо испытаний на ловкость и выносливость, которыми полны передачи такого типа, он устроил на пути игроков моральные ловушки. В вожделенных зеркалах игрок видел бы себя, вынужденного совершать глупости, а то и настоящие подлости в отношении своих тиммейтов. В каком-то смысле так была предвосхищена эра реалити-шоу на европейском телевидении.

<…>

Всё должно сиять, и при этом быть сермяжно-простым, опустошать головы, а не заполнять их. Ты должен создавать фоновый шум, вызывающий у зрителя эффект присутствия чего-то понятного и дружественного. Не нужно понимать тех, к кому ты обращаешься. Таковы были уроки Франции, которые вынес Обаррио. Он решил перебраться в новую страну, язык которой ему не знаком, чтобы погрузиться в него и на секунду ощутить себя ребенком перед телевизором. Норвегия и её речь показались ему подходящими для этой задачи.

Энрике изменил имя на норвежский манер. Он удивительно быстро получил возможность демонстрировать своё новое шоу на канале 2RK. В 90-е годы в Норвегии было много комедий, вдохновленных такой американской классикой, как ситком “Honeymooners”. А скетчи Обаррио были мало похожи на популярные в это время передачи. Позволю себе напомнить сюжет одного из самых известных эпизодов его ситкома «Кнут рехнулся». Офицер норвежского военно-морского флота блуждает по кабинетам в поисках заседания штаба и случайно принимает за него сеанс коллективной психотерапии.

Скетч, который никак не связан с остальными кусками того эпизода “Кнута”, всплывает в памяти при прочтении пьесы “Занятые”. По сюжету офисный работник, чьё имя не называется, посещает своего психотерапевта. Акты, в которых это происходит, чередуются с актами из офисной жизни, и к концу пьесы перемешиваются так, что невозможно отделить одно от другого. Можно ли назвать это ключом к пониманию «Кнута»? Если да, то такие ключи раскиданы по всему сборнику.

Признаюсь, что было сложно выделить какой-то общий мотив, объединяющий все эти работы. В пьесе “Аномалия”, например, переосмысляется жанр фантастических триллеров. Здесь Обаррио сумел описать страхи действующих лиц так, что за ними узнаются простые элементы повседневности. Если бы такой триллер ставили на экране, то не потребовалось бы никаких спецэффектов.

<…>

Пьеса “Все микроволновки мира” рассказывает о Магнусе и Петере, блуждающих по окрестностям Осло и питающихся исключительно разогретой едой. О прошлом мужчин заранее ничего не известно, но из бесед становится понятно, что они находятся в поисках дочери Петера Кристины, молодой женщины, которая уже больше двух лет не общается с отцом. Они обходят её знакомых, перемещаясь из одного городка в в другой.

В мотелях и чужих домах Магнус и Петер садятся возле микроволновых печей и болтают, глядя, как разогревается их еда. Они перескакивают от воспоминаний о Кристине к описанию того, как сыр деформируется под воздействием тепла, как будто используя микроволновки вместо телевизора. Однажды им приходится забрести в магазин техники и включить несколько стоящих друг на друге печей. Эта сцена напомнила то, как прохожие останавливаются возле витрин с телевизорами и начинают смотреть выпуск новостей.

Я не знаю, делает ли это Оберрио намеренно, но нельзя не заметить, как спокойное и внимательное рассматривание курицы, медленно вращающейся вместе с тарелкой, противопоставлено телекартинке, мелькающей так быстро, что взгляд никогда не задерживается на деталях. Всё действие этой пьесы ощущается очень спокойным, несмотря на жанр в духе «роуд муви» и довольно сильную тревогу, которую чувствует Петер из–за поисков дочери.

<…>

Удивительно, как легко он обращается с неродным для себя языком. Хотя одна из пьес довольно молчалива. Я говорю о маленьком количестве слов и неественно дотошном описании движений персонажей в «Лете в Бергене». Предпоследнее произведение этого сборника является, скорее, танцем, хореографией, выраженной в литературе. Фигуры движутся в пространстве, возникающем в голове читатаеля, и практически не разговаривают. Движение, κίνημα — вообще главная черта всего сборника, хотя это движение довольно неторопливо. Похоже, что Обаррио просто хотел отдохнуть от своего ситкома и, оставив свои записи на видном месте, предложил сделать это и нам.

Изображение: Амалия Пртвян

Перевод: Ярослав Першин