Я предлагаю возвращение к Мистерии (Μυστήριον), к тому властному театру действия, в котором акт реально исполнялся, свершался. Это не симуляция акта. Это Действие (δράσις), Акт, чувственный и духовный (πνευματικός) одновременно — тотальный.

Я думаю о «Театре Мистерии» и о том, что было или могло быть древней «Мистериальной Драмой», как о возвращении к первоисточнику, к неведомому единому корню театра и ритуала, к первичному перформативному акту, к вспоминаемому Акту, перерождающемуся и вновь исполняемому здесь и сейчас. [Драма имеет корень в глаголе δρώ (dro) — делать.]

Театр Мистерии указывает и взывает, подобно оракулу. Он не создает иллюзий, не «репрезентирует» и не «интерпретирует», он есть воплощение настоящего, подобно искусству агиографии: икона — это не «представление» божества и не тотем, заключающий в себе это божество; это явление божества в его непосредственном присутствии. Икона (сама доска с красочной композицией) есть проводник, в котором божество дышит. Не прямая, а обратная перспектива: не наблюдатель «входит» в изображение, но присутствие божественного соприкасается с ним — и вовлекает его.

Театр Мистерии, в этом смысле, — «иконическое искусство», а не «репрезентативное». Я думаю о театре, не отделенном от внутреннего человека, и о воплощении этого внутреннего через искусство. Наименее заметный лик исполнительских искусств. Театр как «путь познания» человека. Это не ново, это уже было, это есть, и это простирается в будущее. Искусство Мистерии основано на «возвращении», не на «сентиментальном» или «экзотическом» возвращении, а на «вспоминании» посредством действия, не теряющего связь с настоящим моментом. От настоящего к началу — каждое мгновение есть начало. Ломая связь предыдущего и последующего [Такуан Сохо]. Быть в начале — ибо где есть начало, там будет и конец (Блажен, кто будет стоять в начале: и он узнает конец, и он не вкусит смерти). При-помните, пред-ставьте, про-изведите заново, воз-родите первичный Акт, обнаженный, сущностный, всегда один и тот же, но никогда не тот же самый, старый и новый одновременно, и не суть важно, называют ли это Театром Мистерии, «Ритуальной Драмой» или искусством как проводником. Я думаю именно о таком возвращении к первому исполнительскому акту, к древнему источнику Действия, к его первому импульсу. В этом возвращении к Театру Мистерии обретается наше искусство (ремесло) и наше «сердце» (процесс, связанный с жизнью, с нашей внутренней стороной): структура и свобода, дисциплина и спонтанность, форма и поток жизни, внешняя сторона и внутренняя. В этом conjunctio oppositorum (совпадении противоположностей) лежит тайна реализации, цельности и целостности Произведения искусства и нас самих, того, что мы есть — наше собственное присутствие — в этом. Любая техника, любой тренинг, любая аскеза, любой подход — только «средство», не имеющее в себе ценности как цели. Когда достигнута ступень мастерства, мы должны отбросить технику, чтобы оказаться перед сердцем, перед духом. Мы ищем во всем этом смысл своего существования, мы пытаемся заполнить пустоту своими «бедными» артистическими средствами, практикой своего ремесла.

Исполнительское искусство — искусство действия par excellence — наш проводник — как икона есть место присутствия божества — и он ведет непосредственно к источнику или к «нечто», которое одновременно и над нами, и в нас самих, мы можем назвать это жизнью, Богом, Пустотой или «бесконечным пространством», но это только пульсация, ритм, танец, песня, дух, логос…

Наш Театр Мистерии — из плотяного, телесного — становится молитвой, йогой, молитвой действием и в действии. Мы искусно строим лестницу к тонкому, шаг за шагом, отправляясь от биологических и чувственных условий, в поиске целостности, соединяющей в нас архаичное и инстинктивное с сознанием, которое есть потенциальный аспект нас как человеческих существ. Тело деятеля становится тогда очистительной фабрикой, в которой тяжелое и плотное преобразуется в легкое и тонкое. Внешняя Литургия (Акция) и внутренняя литургия (переход к тонкому), как два маршрута, вместе составляют амальгаму, Опус. В этом Таинстве первичный акт молитвы и действия свершается и достигает высшей точки.

В таком искусстве актер есть деятель, который не симулирует, не играет, не презентирует себя, никого не обманывает и не лжет себе; он есть то, что он есть, «Человек», и в то же время artifex (артист) и pontifex (делатель мостов). Светит луна над рекой, ветер вздыхает в соснах, длится тихая ночь. Почему? Для чего? [Hsuan-Chueh]. Он предан, отдан вовне и открыт, обнаруживая себя полностью, не имея ничего в виду. Отдавая себя процессу через непротивление. Он ищет знания, не ища его. Здесь мы не прибавляем, а вычитаем. Это апофатический путь — путь отрицания — не катафатический. Как говорит св. Иоанн Креста, если вы хотите достичь святой отрешенности, то вам надлежит не соглашаться, но отказываться.

Чтобы прийти к тому, что ты еще не знаешь, ты должен идти путем, который ты не знаешь. Чтобы прийти к тому, что не есть ты, ты должен идти путем, которым ты еще не ходил. Добродетель деятеля-в-безмолвии. Такой исполнитель есть «созерцающий человек в действии». Он бдителен (neptic) и трезв (hesychast). Исполнитель «обнаруживает» себя, — это отличается от «представления» себя в нарциссическом смысле — и через него «обнаруживается» нечто, что есть одновременно в нем, внутри него, как огонь, и вне его. Он «служит».

Отрицайте себя и со своим искусством «служите»: тому, чему вы хотите; другому, вертикальной инаковости (Богу); наконец, самому ремеслу — но «служите». С вашим искусством и практикой вы — artifex (артист), «служа», вы — pontifex (делатель мостов). Если вам не хватает мастерства в ремесле, вы не сможете оказаться на пути сердца, если у вас не хватает сердца, ваше искусство будет пусто и бездушно.

* * *

Сама работа есть одновременно познание себя и «познание своего ремесла», постижение бытия и действия. Мастер акции работает над собой и «открывает» себя в действии. Что есть твое действие? Что есть искусство, которое позволяет тебе входить в процесс, ведущий к целостности? Каково то делание, которое приводит тебя к согласию с твоим телом, сердцем, разумом, душой, духом, психикой, где ты целостен и подлинен? Что поддерживает огонь твоей органичности, твоей души, твоей жизни, света? Искусство и проблема человека — это две стороны одной монеты.

Динамический баланс между действием — проявленным в его внешней форме — и внутренним процессом приводит к Великому Деланию.

* * *

Актер-деятель есть воин действия и фехтовальщик настоящего. Он должен овладеть мастерством в действии — исполнять, а в настоящем — быть. Морфемой его искусства, эссенциальной частицей является импульс. Не только физический, но также и укорененный в опыте жизни, в индивидуальной и родовой памяти, в глубине внутреннего мира, который воплощен в теле; сам импульс есть тайна.

Импульс предшествует действию, как некая потенциальная пульсация, которая начинается в теле, выходит за его пределы и разливается как поток. Действие есть продление импульса и его материализация в артикулированной форме, которая направлена вовне и видима снаружи. Импульс всегда связан с «контактом с», с намерением, не в смысле ментальной манипуляции, а как «направленный к» чему-либо или кому-либо (На-мерение). Это связь — с другим или «тем другим», с тем, что, возможно, не состоит из плоти и крови, но, так или иначе, воплощено, явлено где-то в пространстве, где-то в нас. Это «нечто», возможно, уже там было или еще только будет. Импульс есть «контакт».

Когда поток импульсов/акций (и их темпоритм) точен и артикулирован, тогда что-то танцует, это танец настоящего, связанный с «нечто», с «другим». Всегда есть другой: Если ты еще не брат, то ты еще не человек, — говорит Висенте Феррер. Когда Я становится Ты, и Я-Ты становится Мы.

* * *

В Театре Мистерии исполнитель развивает бдительную осмотрительность в действии, более широкие и тонкие уровни восприятия. Его взгляд есть «видение» — одновременно тройственное и единое: обозрение окрестностей, своего внутреннего мира (само-восприятие) и того, что выше и больше его (бесконечность). Смотреть и видеть одновременно, как молчаливый свидетель, который свидетельствует обо всем без «оценки», не «присваивая». Каждый «объект», внутренний или внешний, движется и течет в «пространственности», которая содержит все. Мы есть часть этого потока, потока вещей, но бесконечное есть, и оно неизменно.

Когда действие свершается, оно становится актом, тогда «дыхание» покоя, прозрачной пространственности входит волнами и питает нас. По какому признаку узнается в тебе твой отец? По движению и покою.

* * *

Само слово есть действие — инкантанция (in-chant-action, букв. в-певание). Есть такой способ «говорения», «пения», который делает слово телесным. Это форма, это содержание, это акт исполнения. Схождение духа от разума (νοũς) к сердцу (καρδιά). Непрерывная молитва сердца.

Воплощение логоса. Это похоже на «утверждение» слова: некоторые слова, их содержание, существуют как звуковые иконы. В этом «утверждении» слово (логос) посредством точной интонации становится как бы стрелой, которая опережает движущуюся цель, идя чуть впереди нее. Одним из предельных выражений такого «утверждающего», «вертикального» способа говорения (говорения/про-певания) является византийское пение афонских монахов.

* * *

О дороге действия и пения, о пути перформера говорится в старом афоризме: ничто не стоит на месте, все движется, все вибрирует. Вселенная и жизнь — все есть вибрация. В звуковых волнах движется душа. В древних писаниях говорится, что мир был создан звучанием голоса и словом (логосом).

В начале было Слово… И Слово стало плотью. Пение есть вибрация и поэтому — жизнь. Это максимальное выражение тотального акта бытия человека. Здесь мы имеем дело с «пространственно-телесным резонансом», ибо пение-телом (когда песня связана с потоком живых импульсов) есть ключ доступа к «пению-духом».

«Древнее традиционное резонансное пение», как живое устройство, разработанное многими поколениями в рамках различных ритуальных традиций, является краеугольным камнем нашего пути, нашим главным инструментом. Это определение не ограничивается какой-либо одной линией традиции, хотя в нашем случае мы сосредоточиваемся на афро-карибских корнях и на греко-византийском христианстве. Но это лишь одна из возможностей, могут быть и другие — это дело личного выбора.

Мы полагаем, что такое пение есть инструмент, который, благодаря точным воздействиям по отношению к разным типам энергий — будучи укоренен в звуковом резонансе и в потоке живых импульсов, — может сам по себе использоваться для работы как своего рода артистическая йога, укорененная в исполнительском подходе, в действии.

Древнее традиционное резонансное пение можно сравнить с тонкой звуковой призмой. Внешне — это точная композиция из мелодии, слов и темпоритма. Внутри находится скрытая за мелодией «архитектура звуковых вибраций» — как бы вибрирующий язык — и «путь движения» (связанный с живыми импульсами организма).

Все это закодированное содержание в сумме похоже на некое ДНК пения. Обнаружение средоточия пения (его «сердца») в строгом и точном способе действия становится вратами к вертикальному процессу «внутреннего восхождения», которое пение может произвести в том, кто его исполняет. Исполнитель поднимается по оси — словно по лестнице, ступень за ступенью — к тонкому.

Это восхождение — путь через разные качества энергии (энергии, понимаемой именно как качество, а не количество) — от грубого, нашей витальной сферы, биологического и инстинктивного к тонкому, прозрачному и световому, и затем — снова спуск от этого тонкого качества к физическому телу.

Пение — это вызывание души, дорога к нашему развитию, к целостности нас как людей. Пение — это целостность, веселье, яркая полнота. Пение — это тихая радость. Наша дорога имеет нечто общее с искусством фехтования Миямото Мусаши. Для него фехтование было искусством, и чем-то, что «за» искусством. Он нашел это «за искусством» и в других видах искусства, в которых он также был мастером. Наш «путь перформера» лежит через пение — это «певчая дорога действия». Это компас нашего восхождения по узкой тропе горы Кармель к полноте. Ничего, ничего, ничего. И даже на вершине горы — ничего. Пустота.

Сделайте Пустым Путь, ибо Путь есть Пустота. Мудрость есть. Принципы есть. Пути есть. Но Дух — это «Пустота». [Горин но-Се]

Pere Sais Martinez

Перевод с английского языка П. Куликов и М. Фурсова