Andante, maestoso

Ноготь отвалился несколько номеров назад — она почувствовала это еще в пуантах — и только теперь она может убрать его и обработать кожу. Крем из лекарственной мази и гноя смешивается между подушечек пальцев. Слабый сладковатый запах, которым брезгуешь, который хочется вдыхать все снова и снова. Шоколад, кофе, чай — нет, ей кажется, что все ее тело пропитано именно этим зеленоватым оттенком. Она перекатывает отпавший ноготь на ладони с большим облегчением. Она бы сунула его в карман, если бы их пришивали к пачкам.

За бархатной кулисой плавают аисты-фаготы и скачут малиновки; она делает растяжку. Десять тысяч дней прошло с тех пор, как она впервые встала в «книжку», но у нее до сих пор во время упражнений болят икры. Ресница, попавшая на слизистую — иголка, впившаяся в мышцу. Падает к своим же ногам королева конфетного города.

Рядом садится на разминку девочка с румяными рогаликами над висками. Ей лет четырнадцать или пятнадцать, но больше она походит на шестиклассницу — впрочем, в их ремесле это хороший знак. Из-под прозрачных плеч выглядывают порозовевшие коленки.

— Мари, тебе нравится Щелкунчик?

— Уху-м, — отвечает девочка, вытянув подбородок к носкам. — Знаете, что бы я хотела попросить у крестного Дроссельмейера утром?

— Что, Мари?

— Хочу, когда вырасту, танцевать с принцем, прямо как вы, — пропевает она и прячет улыбку в ложбинку между бедрами.

Женщина встает на носочки и вытягивается к потолку с кончиками пальцев. Иголка из ноги переплывает по венам в самое сердце.

— Как тебя зовут, Мари?

Но Мари, как только вылетает кордебалет, вдруг вскакивает и убегает в гримерную. Вальс цветов. Партия шелестящих юбок. Фея тоже когда-то была лишь одной из сотни танцовщиц. Путаница в шелковых рукавах. Чтобы сохранить свежесть самых прекрасных роз, цветы заливают эпоксидной смолой; и все равно со временем прозрачная жидкость желтеет и рассыпается вместе с клочками лепестков. Вальс цветов, крещендо. Смычки накручивают бигуди. Вдруг — воспоминание: она парит в невесомости на заглохнувшем корабле, без сознания и без памяти, среди пролитых хрустальных флакончиков и гофрированной бумаги из-под букетов. В иллюминаторах — гудроново-черное ничто; в сонной слезе отражается только тусклая мигающая лампочка. Она чувствует, как ее тянут куда-то, пришивают к ребрам позолоченный корсет, с трудом растягивают ее слипшиеся от сахара веки, чтобы накрасить ресницы, ломают стопу. А потом — кулиса, а потом — маленькая, двадцать метров в ширину, музыкальная шкатулка.

Лучше всего на сцене смотрятся искусственные цветы — те, у которых нет и не было корней.

Еще есть время до выхода, и она, хоть и одетая уже в свое блестящее розовое платье, бежит в гримерку. Там в углу лежит шкура поверженного Мышиного короля, все еще влажная от крови. Красные дорожки, от которых бросает в дрожь, которые хочется слизать, попробовать на вкус. Поборов ребячество, она торопливо перебирает свалявшуюся шерсть и наконец находит то, что искала — незапятнанный царский кинжал.

— Pas de deux — это шаг для двоих.

Хотя с начала акта он ходит уже с человеческим лицом, ладони у него все еще гладкие, кисти — тяжелые, а пальцы крепкие, словно деревянные. Она прячет клинок под трико, чтобы не оставить свой план: она может передумать уже после первой поддержки.

Фея с Щелкунчиком спешат на па-де-де. Пусть мальчишки мечтают о сольных номерах — ей же страшно на сцене одной, без партнера. И антре — ее любимая часть. С каждой точкой и легато, когда смычок виолончели идет вниз или нота начинает звучать на полтона выше, ее тело двигается все страннее и удивительнее. Сердце ее бьется лишь в те такты, когда она слышит дробь барабанов. Кислород в груди кончается вместе со звуком из тромбона. Эта музыка для истекающего кровью героя. Этот танец для оплакивающей его женщины. Если бы Щелкунчик погиб, ее немой погребальный обряд длился бы целую вечность. Ей никогда бы не пришлось уснуть снова.

СВОБОДА — ЭТО РАБСТВО

Есть люди, которые говорят, как пишут, а она мыслит, как двигается. Еще чуть-чуть побыть в его руках, еще чуть-чуть. «Ч» — выставляет правый локоть, «У» — вытягивает шею, «Т» — распахивает руки, на мягком знаке она на мгновение прячет лицо. Любит ли она его, его ладони, которые поднимают ее в воздух? Стоит ему отвернуться — и она тут же забывает его черты. Нет, она любит мир, который держится в одних этих руках. Если они не появятся в финальном вальсе, если Мари не проснется и не покинет сказочный город, танец Феи Драже никогда не закончится. Ей не придется ждать декабря, чтобы начать жить вновь.

Минутная передышка. На сцене он теперь один — уже не игрушечный мальчик, еще не настоящий мужчина. Тарантеллу он танцует сам, но тем же, что и он, ядом заражены и другие участники труппы. Фея прячет клинок в складках юбки: у нее есть всего несколько секунд, пока не стихнут аплодисменты, подаренные Щелкунчику. Когда он улыбается ей, его щеки алеют, как карамельные яблочки.

— Я молодец?

— Просто умница, — отвечает она, и руки ее железно связаны за спиной. Она быстро прижимается к нему и целует в губы. Отстранившись, она, тем не менее, не стала ему дальше: они теперь навеки связаны.

Слышатся вздохи первого акта. Фея Драже выбегает на сцену в сияющей леденцово-красной пачке.

Автриса: Мария Антуанетта