Они редкость в домашних библиотеках. Их с трудом отыщешь в книжных магазинах. Их нет в школьной программе. Но они – целое поколение русских литераторов начала ХХ века.

Кто эти люди?

Таксист-прозаик. Поэт-автослесарь. Грузчик-литератор. Публицист-бездомный. Звучит абсурдно и сегодня вряд ли возможно. А если и встретится такой человек, незамеченным не останется. В начале же ХХ века в Европе было очень много русских эмигрантов со странным сочетанием профессии, образа жизни и призвания. И почти всегда речь шла о людях большого таланта. Впоследствии литературоведы, вслед за прозаиком и публицистом Русского Зарубежья Владимиром Варшавским, назовут их «незамеченным поколением».

Все они родились в России в конце 19 — начале 20 века. Их ранняя молодость пришлась на две революции, Первую мировую и Гражданскую войны и построение Советской России, а зрелость набиралась уже в вынужденной эмиграции, в бедных кварталах Риги, Праги, Берлина, Парижа и других европейских столиц. Именно здесь они сформировались как литераторы и выкристаллизовались в цельное явление.

Сегодня часть имен уже на слуху. Буквально пара из них известны каждому. Но большинство фамилий по-прежнему ничего не говорят многим из нас:

М. Агеев, Владимир Андреев, Нина Берберова, Иван Болдырев, Раиса Блох, Вера Булич, Борис Вильде, Александр Гингер, Роман Гуль, Карл Гершельман, И. Голенищев-Кутузов, Николай Гронский, Гайто Газданов, Михаил Горлин, Владимир Диксон, Ирина Кнорринг, Наталья Кодрянская, Довид Кнут, Юрий Мандельштам, Лариса Райсфельд, Владимир Набоков, Борис Новосадов, Ирина Одоевцева, Николай Оцуп, Юрий Одарченко, Борис Поплавский, Борис Сосинский, Андрей Седых, Перикл Ставров, Иван Савин, Юрий Терапиано, Юрий Фельзен, Игорь Чиннов, Лидия Червинская, Сергей Шаршун, Анатолий Штейгер, Василий Яновский и многие другие.

История потери

Кто нас может заметить

На солнце всемирной души?

Мы слишком малы.

Мы слишком слабы.

(Борис Поплавский. «Ты устал, отдохни»)

Словосочетание «незамеченное поколение» звучит почти как оксюморон. Как можно пройти мимо целого творческого поколения?

Часть исследователей считают, что никак и «незамеченность» — лишь искусственно созданная коллективная репутация. По следам полемики, разгоревшейся в эмигрантской среде после выхода книги Владимира Варшавского, эту точку зрения развивают и некоторые современные литературоведы. Однако есть ряд причин, которые действительно загнали это литературное поколение в тень.

1. Возраст

«Волоча ноги, я ушел от родных; волоча мысли, я ушел от Бога, от достоинства и от свободы; волоча дни, я дожил до 24 лет».

(Борис Поплавский, «Аполлон Безобразов»)

Принципиальный факт биографии большинства этих людей — вынужденная эмиграция до творческого становления. Почти все они уехали из России в 16–18 лет и еще не успели проявить литературных талантов ни для самих себя, ни тем более для внешнего мира. Так что их творческого следа в России того времени мы не найдем. Лишь единицы успели прикоснуться к литературной жизни на родине. Среди них Нина Берберова, Борис Поплавский, Ирина Одоевцева, Николай Оцуп, Перикл Ставров, Юрий Терапиано. Во многом именно это прикосновение помогло им легче, быстрее и успешнее других найти себя в эмиграции.

2. Маргинальность

«Обливаясь потом, вниз головою, почти без сознания спускался я по огромной реке парижского лета.

Я разгружал вагоны, следил за мчащимися шестернями станков, истерическим движением опускал в кипящую воду сотни и сотни грязных ресторанных тарелок. По воскресеньям я спал на бруствере фортификации в дешевом новом костюме и в желтых ботинках неприличного цвета. После этого я просто спал на скамейках и днем, когда знакомые уходили на работу, на их смятых отельных кроватях в глубине серых и жарких туберкулезных комнат».

(Борис Поплавский, «Аполлон Безобразов»)

В чужую страну большая часть «незамеченного поколения» въезжала никем. Не было ни профессии, ни литературного статуса, ни знакомств, ни покровителей. С первых же дней пришлось одновременно учиться выживать и обретать себя. И эти два процесса очень мешали друг другу. Чтобы выжить, нужно было круглосуточно работать. Причем на самых черновых, низкоквалифицированных и низкооплачиваемых работах, не требовавших знания языка и гражданства.

Гайто Газданов был портовым грузчиком, мойщиком паровозов, слесарем на автозаводе «Ситроен», пока наконец ему не посчастливилось устроиться ночным таксистом. Иван Болдырев работал на заводе в пригороде Парижа, потом в железнодорожном депо в Иври, Карл Гершельман устроился на лесопилку, Довид Кнут служил чернорабочим на сахароразвесочной фабрике, Владимир Смоленский работал на металлургических и автомобильных заводах.

«Я недавно приехал и только что расстался с семьей. Я сутулился, и вся моя внешность носила выражение какой-то трансцендентальной униженности, которую я не мог сбросить с себя, как накожную болезнь.

Я странствовал по городу и по знакомым. Тотчас же раскаиваясь в своем приходе, но оставаясь, я с унизительной вежливостью поддерживал бесконечные, вялые и скучные заграничные разговоры, прерываемые вздохами и чаепитием из плохо вымытой посуды».

(Борис Поплавский, «Аполлон Безобразов»)

Без языка, без гражданства, без денег и достойной работы все эти люди оказались маргиналами, практически никак не участвовавшими в публичной культурной и литературной жизни городов, в которых жили.

«Отчаяние, владеющее душами Монпарнасса, в очень большой степени питается и поддерживается оскорблением и нищетой. Я говорю не о материальных затруднениях, знакомых почти всей литературной среде; я имею в виду подлинную, настоящую нищету, о которой понятия не имеет старшее поколение. За столиками Монпарнасса сидят люди, из которых многие днем не обедали, а вечером затрудняются спросить себе чашку кофе. На Монпарнассе порой сидят до утра потому, что ночевать негде».

(Владислав Ходасевич. «О смерти Поплавского)

Cидели в основном на Монпарнассе, в кафе «Ротонда», «Дом», «Ла Болле», «Селект». Здесь их бедность и потерянность не могли никого смутить, потому что соседствовали с такой же бедностью и потерянностью постоянных посетителей: проституток, бродяг, картежников, наркоманов, богемы. Это был микромир, где можно почувствовать себя своим, найти собеседника и временно разделить с ним одиночество. Но не только. Кафе Монпарнасса стали неиссыхаемым источником впечатлений и наблюдений за жизнью. Завсегдатаи этих мест и их неустроенная, трагичная жизнь часто встречаются в произведениях младшего поколения.

3. Темы творчества

«(…) как только я слышал запах перегоревшего каменного угля, я тотчас представлял себе начало моей службы на бронепоезде, зиму тысяча девятьсот девятнадцатого года, Синельникове, покрытое снегом, трупы махновцев, повешенных на телеграфных столбах, — замерзшие твердые тела, качающиеся на зимнем ветру и ударяющиеся о дерево столбов с тупым легким звуком (…)»

(Гайто Газданов. «Вечер у Клэр»)

Нищета унижала, изматывала, морила голодом, доводила до депрессии и отчаяния. И тем не менее эти люди находили силы и время писать. Им было важно исписать из себя то страшное, что они уже узнали о жизни. Гражданская война, голод, революция, побег из страны рассказали им о жизни и смерти гораздо больше, чем предполагал их возраст. Маргинальное существование в эмиграции тоже дарило множество сюжетов и ежедневных наблюдений, которые переплавлялись в стихи и прозу.

«Нередко, возвращаясь домой после ночной работы по мертвым парижским улицам, я подробно представлял себе убийство, все, что ему предшествовало, все разговоры, оттенки интонаций, выражение глаз (…) В конце таких размышлений я приходил обычно к одному и тому же полуощущению-полувыводу, это была смесь досады и сожаления по поводу того, что на мою долю выпал такой неутешительный и ненужный опыт; и что в силу нелепой случайности мне пришлось стать шофером такси (…) население ночного Парижа резко отличалось от дневного и состояло из нескольких категорий людей, по своей природе и профессии чаще всего уже заранее обреченных. Но кроме того, в отношении этих людей к шоферу всегда отсутствовали сдерживающие причины (…) Таким образом, я видел моих случайных клиентов такими, какими они были в действительности, а не такими, какими они хотели казаться (…)»

(Гайто Газданов. «Ночные дороги»)

В результате главной темой младшего поколения стала мука собственной ненайденности. Они переживали ее через творческие рефлексии вокруг личного опыта и, конечно, через ностальгию по родине. Однако тема России звучала в их произведениях совсем не так, как у старшего поколения.

« (…) это все — вещи, окружающие Клэр. Она лежит на диване, с бледным лицом, со стиснутыми зубами, ее соски выступают под белой кофточкой, ноги в черных чулках плывут по воздуху, как по воде, и тонкие жилки под коленями набухают от набегающей в них крови. Под ней коричневый бархат, над ней лепной потолок, вокруг мы с лебедем, Дон-Кихотом и Ледой томимся в тех формах, которые нам суждены навсегда; вокруг нас громоздятся дома, обступающие гостиницу Клэр, вокруг нас город, за городом поля и леса, за полями и лесами — Россия; (…)».

(Гайто Газданов. «Вечер у Клэр»)

Эстетически молодые авторы тяготели к Европе. Их образность и поэтика шли напрямую из формировавшейся на их глазах западной культуры начала ХХ века. В результате в творчестве «незамеченного поколения» классическая русская традиция встретилась с экзистенциализмом, сюрреализмом, потоком сознания. Вместо Сонечек и Татьян появились пленительные и сексуальные женские образы с западными именами. А русский хронотоп заменился на улицы, площади и кафе европейских городов 1920–30-х годов. Но главный герой все равно обостренно чувствовал себя русским и в этих кафе, с этими женщинами он часто говорит о России, и поток сознания уносит его в мысленные путешествия по оставленной родине.

Борис Поплавский, рассуждая о молодой эмигрантской литературе и ее самосознании, высказался еще радикальнее:

«Новая эмигрантская литература, та, что сложилась в изгнании, честно сознается, что ничего иного не знает и что ее лучшие годы, годы наиболее интенсивного отзвука на окружающее, проходят здесь в Париже. Не Россия и не Франция, а Париж (или Прага, Ревель и т. д.) ее родина, с какой-то только отдаленной проекцией на русскую бесконечность».

Старшее поколение писателей-эмигрантов оказалось не готовым понять и принять такую литературу. В классическую русскую традицию она явно не вписывалась, а существование эмигрантской литературы как самостоятельного явления, достойного внимания, они не допускали. В итоге в отношении к младшим сформировался «недоброжелательный нейтралитет» (В.Варшавский), закрывший перед ними многие двери даже в среде русских эмигрантов.

4. Отсутствие читателя

Пора не жаловаться, не надеяться

(Судьба шутила, обещая…)

Пора стихам, как дыму, дать развеяться

(Перелистают не читая).

(Игорь Чиннов)

Младшее поколение оказалось замкнутым само на себе. Шанса быть опубликованными на родине у них не было по причинам политическим. Возможности печататься в местных изданиях не было тоже, на этот раз по причинам языковым. Оставались только эмигрантские литературные журналы. Но и с ними все было непросто. Здесь печатались в основном представители старшего поколения. Ведь у них был тянущийся из России авторитет и статус «писателя» или «поэта». Единственным рупором молодых стал журнал «Числа» (1930-1934). В остальных изданиях до них лишь иногда снисходили. Но и это было уже удачей.

Для того, чтобы получить доступ к европейским журналам, а значит европейскому читателю, часть молодых авторов со временем перешла на французский язык. Этим путем пошли Лев Тарасов (Анри Труайя), Зинаида Шаховская (Жак Круазе), Роман Гуль, Нина Берберова, Ирина Одоевцева, Владимир Андреев, Владимир Варшавский.

5. Ранняя смерть

«Наконец, Илья Васильевич Аристархов кончил так грустно потому, что был сам по себе несвоевременен и несовременен, — был результатом ошибки в вычислении лет. Революция, строгий цензор и скверный математик, подчеркнула эту ошибку, раз навсегда лишив Илью Васильевича возможности выйти за пределы подчеркнутого. Таким образом, он был осужден. С ужасом он увидел, что справа и слева ему загромождает дорогу то, что он называл «тяжелыми стенами реальности». Он мог двигаться только вперед или назад. Он выбрал второй путь; этот путь оказался аллеей сада, прилегающего к больнице для умалишенных».

(Гайто Газданов. «Повесть о трех неудачах»)

Психически и физически не выдерживая условий, в которых приходилось жить, молодые писатели и поэты один за другим рано уходили из жизни.

«Трагически погибли совсем еще молодыми людьми Н. Гронский, В. Диксон, Б. Новосадов, Б. Поплавский, С. Шарнипольский.

Покончил с собой Болдырев.

Пропал без вести Агеев. Никогда больше не встречаешь в печати и многих других имен.

Буткевич умер от истощения в марсельской городской больнице.

От тяжелых болезней, вернее, от тяжелой жизни преждевременно умерли Вера Булич, К. Гершельман, Ирина Кнорринг, И. Савин.

Умер от чахотки А. Штейгер».

(В.Варшавский. "Незамеченное поколение»).

Многие эмигранты были евреями и погибли при нацистском режиме. Борис Вильде расстрелян. Раиса Блох, Михаил Горлин, Евгений Гессен, Юрий Мандельштам, Лариса Райсфельд и Юрий Фельзен погибли в концлагерях.

История обнаружения

«Произведения большинства “младших” были опубликованы только частично, и многих несомненно талантливых авторов мы знаем только по двум-трем отрывкам, напечатанным в эфемерных журналах и сборниках, которых и следа не разыскать».

(Владимир Варшавский. «Незамеченное поколение»)

Впервые формулировка «незамеченное поколение», ставшая затем литературоведческим термином, появилась в 1956 году в одноименной книге прозаика и публициста Русского зарубежья Владимира Варшавского.

Это была первая в литературоведении попытка осмыслить эмигрантскую литературу как отдельное, цельное явление. В своей работе Варшавский назвал много авторов, которые были новыми и для читателей, и для исследователей. Процесс возвращения имен начался. И идет до сих пор.

Хронология первых изданий наследия «незамеченного поколения» на родине:

1966 г.: публикация автобиографии Н.Берберовой «Курсив мой»
1989 г.: публикация мемуаров И.Одоевцевой «На берегах Невы" и “На берегах Сены»
1989 г.: публикация романа М.Агеева «Роман с кокаином»
1990 г.: публикация избранных рассказов и романов Гайто Газданова
1993 г.: публикация романа Бориса Поплавского «Аполлон Безобразов»
1994 г.: публикация сборника стихов Владимира Смоленского «Жизнь ушла, а лира всё звучит”
1996 г: публикация собрания сочинений Гайто Газданова
2000-2009 г.: публикация собрания сочинений Бориса Поплавского
2010 г.: первая публикация в России книги В. Варшавского «Незамеченное поколение»
2012 г.: публикация собрания сочинений Юрия Фельзена