«Быть поэтом в скудные времена значит: пением своим обратить внимание на след сбежавших богов»

Мартин Хайдеггер

Поэзия — не изящество рифм и хвала красоте, но крик среди пустыни, зовущейся Вселенной. Поэзия — это война. Дело поэта — его великое Нет, объявление войны всему многоликому миру, а не только эпохе, обществу или политической системе; и Летов — герой этой вечной войны, где до него полегли поэты Гёльдерлин и Арто, Де Нерваль и Тракль, Цветаева и Целан.

Из интервью Е.Летова, 1990 г.: «Политика» в моих песнях — это вовсе не политика. Для меня все мною используемые тоталитарные «категории» и «реалии» есть образы, символы вечного, «метафизического» тоталитаризма, заложенного в самой сути любой группировки, любого сообщества, а также — в самом миропорядке».

Само мироздание тоталитарно. Человек рождается, оцепененный телом, которого не выбирал. Он входит в жизнь, не зная, откуда он вышел, и странствует по земле тропой изгнания. Это изгнание — в первом вдохе вброшенного в мир и в предсмертном выдохе уходящего в неизвестность. Возможна ли подлинная свобода хоть при одном режиме, когда над всяким вождем нависает тысячеликая Власть, сама история, пожирающая детей своих?

«История не знает, чтобы хоть раз была свобода»(1988)

Всё подлинное на Земле живёт наперекор истории. Нет той правды, что не была бы гонима, и нет той святыни, что не была бы попрана, порой своими же жрецами. Всякая истина — только в последнем «Против», в оде к тьме среди праздника мнимого света.

«Творчество — это война. Жизнь — это война»

(интервью, 1996)

Себя еще следует завоевать. Внутренняя логика истории — война всех против всех, и на каждом пиру поджидает плоды свои Смерть. За всяким видимым благополучием зоркий глаз узнает незримую войну. Поэт — солдат, что отвоевывает у сущего свою неизвестную Родину. Его война не требует пуль и штыков, он — в словах, несущих Слово, новую землю и новые небеса «среди зараженного логикой мира».

«Я не думаю, что мои песни — песни взрослого человека. Это песни какого-то ребёнка, которого довели до состояния, когда он автомат в руки взял» (интервью, 1990)

В известной сказке Андерсена именно ребенок разоблачает пир благополучия: «А король-то голый!». Взрослые ослепили себя своим зрением, их сердца не поют уже гордые песни свободы. Они заточили себя в темницы тел. Голый князь мира сего напоил их вином забвения: они примирились с миром, они омирели и умерли духом. Только дети еще не испили яда цивилизации, только дети, будь им семь или сорок лет, видят всё первым взглядом. Только они ещё умеют плакать и смеяться, только они ещё несут в себе миры.

«…Я буду пить волшебное вино

из странного бредового сосуда,

потом проснусь, и окажусь средь поля,

под облаком, похожим на закат,

и вспомню всё тогда — единожды навечно,

и возвращаться некуда — конец

пути. Я вновь вернулся в детство,

Когда ещё я не сорвал

плода»

(1983)

Но что это за детство? Бытие в ещё не расколдованном мире, там, где нет еще «Я» и «Ты», но всё во всём, omnia in omnibus; там, где нет еще «вчера» и «завтра», где есть лишь вечное сейчас. Детство — священная страна всебытия, возвращения в которую ищут пророки и поэты, шаманы и жрецы, и — шире — каждый, достойный назвать себя: Человек.

«У меня открылся внутри душераздирающий глобальный поток. Впечатление было такое, что я стал не личностью, а стал всем миром. И сквозь меня, сквозь то, что я представлял как живой человек во времени, — а это такой отрезок маленькой трубы, — пытается прорваться со страшным напряжением, представляешь, весь мир. Огромный поток, а я его торможу. Меня разрывало на части, я вышел на улицу, там плакал просто. Я видел, как лист с дерева падает очень долго, как муравьи ползают, как дети копошатся, как качели скрипят, как там дедушка на велосипеде едет. Я одновременно видел это все. И видел в этом всем не просто закономерность, а глобальную какую-то картинку. И было совершенно явственно, что именно так все и должно быть. Не просто должно, а это движение, какая-то глобальная космическая… не то что игра… какие-то шахматы. Не знаю, у меня нет слов для этого. И не может быть слов на человеческом языке.»

(интервью, 2004)

«Паническая жажда выздоравливать отсюда»(2005)

«Ушами не услышать, мозгами не понять»(1990)

Есть страна, которую не найти на картах — страна, открывающая себя детям и спящим, земля обетованная души среди чужбины государств. Ни сушей, ни морем никому её не достичь. Но есть в сердце путь — для тех, кому тёмен день и кому каждый город — пустыня, для тех, кто голоден среди хлебов и жаждущ у пенящихся ключей. Но есть ещё те «чужаки», как говорил о себе Летов, что идут вдали всех путей, те, что «всегда будут против», поэты смутных времен, горящие среди беззвездной ночи. Есть ещё те, что среди славословия бесславному миру скажут свое непримиримое НЕТ.

Однажды — только ты поверь —

маятник качнется в правильную сторону,

вечная весна поселится в груди,

полетят качели сами по себе,

исчезнут потери, откроются двери,

скрипнут навзрыд половицы,

и мы,

зрячие в мире пустых глазниц,

неизбежно проснёмся

снаружи всех измерений,

и времени больше не будет.