Рэндалл Джаррелл (1914 — 1965) — американский поэт, писатель и литературный критик. Преподавал литературоведение в нескольких университетах США, работал редактором раздела книжных рецензий журнала The Nation. Автор поэтических сборников «Blood for a Stranger», «Losses», «The Woman at the Washington Zoo», а также эссе о Роберте Фросте, Уолте Уитмене и других поэтах.

Иногда так сложно быть критиком, — вместо этого хочется стать хроникёром. Хорошие книги выходят каждую неделю, я откладываю их, читаю, размышляю, что о них можно сказать. Дурная литература же появляется каждый божий день; она становится фоном жизни, как звуки машин и крики с улицы, — и для тех, и для других сложно придумать подходящее описание. 

В плохих книжках с их красивой вёрсткой и импортной бумагой чужие безнадёжные амбиции и жизненные коллизии выражены прямолинейнее и надрывнее, чем когда-либо это могло сделать высокое искусство: как если бы писатель выслал нам собственные отрезанные конечности с кривой подписью поверх них: «Это стихи». Вам неловко, но больше не за неудачливого поэта, а за поэзию как таковую: она становится для этих бедолаг дверным проемом, проходя через который, они вышибают себе мозги. Невыносимо, что стихи, оказывается, так сложно писать: как если бы мы играли в «Приколи ослу хвост», но только большинству игроков не выдали ни хвоста, ни осла, ни приза в конце. 

Если бы только существовал какой-то механизм для осмысленного и систематического преобразования в поэзию того, что мы видим, чувствуем и кем являемся — вроде живописной системы Жоржа Сёра или универсальной алгебры, которую, по мнению Гёделя, придумал Лейбниц! Когда читаешь стихи, написанные теми, кто не умеет их писать, — а это люди, зачастую обладающие большим интеллектом, чувствительностью и моральной проницательностью, чем львиная доля поэтов, — трудно не думать о Музе как о своего рода фее-крестной, которая говорит автору после того, как её подруги осыпали его самыми нелепыми и бессмысленными дарами: «Ну, ничего. Зато ты по-прежнему единственный, кто умеет писать стихи!».

Кажется отвратительной шуткой, что украинский поэт, десять лет служивший рядовым в армии и столкнувшийся с тем, что сам император запретил ему читать книги, рисовать и писать письма, не оставил после себя, к нашей боли, ни одного приличного стихотворения. Несчастный сержант военно-воздушных сил проводит два с половиной года на оккупированных Японией островах Аляски, и в конце концов его стихи о войне неотличимы от той чепухи, которую нам могли бы поведать говорящие попугаи Эрла Браудера. Как это жестоко, что сам кардинал (а одна из дурных книг, с которыми мне привелось иметь дело, принадлежит кардиналу) пишет стихи хуже, чем мальчишка-хорист! В этом мире плохой поэзии каждый вынужден по указу непреклонной Необходимости убить свою мать и жениться на отце, устроить балаган на собственных похоронах, — в общем, сделать всё, что может пожелать вам злейший и наиболее изобретательный враг. Только жесткосердные и неумные люди могут говорить о плохих поэтах без глубокого сочувствия ко всему, что они сделали. Или, точнее, что сделали с ними, ведь такие авторы никогда ничего не создавали, — они переносили поэзию так же смиренно, как иные переносят стихийные напасти. Их стихи, таким образом, не имитация жизни и не её слепок, это жизнь как таковая, — они не хороши, не плохи и совершенно точно не требуют рецензирования.

Перевод и примечание А.К.