Поэтический журнал «Флаги» запустил собственную книжную серию в партнёрстве с независимым московским «Книжным в Клубе» и Объединённым гуманитарным издательством. Первыми двумя книгами серии стали «Лазурь и злые духи» поэтки, прозаэссы и постоянной авторки «Флагов» Софьи Сурковой и «Монотонность предместья» узбекского русскоязычного поэта Шамшада Абдуллаева. В поддержку книг поэтической серии — наши публикации на «Сигме»: стихотворения из сборников с комментариями и эссе важных для нас поэтов и исследователей, написанными специально для этого канала.

Мария Малиновская

МАТЕРИЯ НЕРАЗЛИЧЕНИЯ
о книге Сони Сурковой «Лазурь и злые духи»

Недавно на ютубе мне попалась подборка симуляций психоделических трипов — при помощи видеоредактора были воссозданы визуальные и слуховые галлюцинации, возникающие у людей в изменённом состоянии сознания. Некоторые образцы не претендуют на достоверность, некоторые стремятся к ней с документальной точностью. Однако все они схожи композиционно (изнанка проступает через вещи, выворачивает их и постепенно поглощает, становясь материей неразличения) и стилистически (если трансформацию визуального объекта считать приёмом, то приёмы схожи). В описаниях к видео указывается, что их цель — позволить зрителям пережить экстремальный феноменологический опыт без риска для жизни и здоровья.
Конечно, сразу возникла мысль, возможно ли осуществить то же самое посредством поэзии. С одной стороны, идея не нова, и кто только не грешил воссозданием галлюциногенных миров. Первыми на ум приходят «Клуб гашишистов» со всеми его посетителями, сочинения Кроули и Арто, Берроуз и авторы его круга, а затем уже весь блок современной поэзии, резвящейся на этом поле, как зачарованное дитя.
Но одно дело описывать опыт, свидетельствовать или фантазировать о нём (у Сони есть и ценный опыт свидетельства — поэма Rehab, опубликованная в книге, а до этого, мной и коллегой Виталием Лехциером, в № 36 (69) журнала «Цирк “Олимп”+TV»). Другое же дело — использовать особенности подобного опыта в качестве принципов организации художественного текста на всех уровнях — от композиционного до вербального. Здесь присутствует осознанный отказ от мистической стороны переживания, на которую делают ставку разработчики виртуальной реальности. Вместе с этим становятся неактуальны такие важные для современной поэзии проблемы, как осознание и проработка травмы. Создаётся впечатление, что для Сони Сурковой и многих авторов её поколения эта проблематика осталась позади, как важное, но усвоенное от старших, а значит, то, от чего можно отталкиваться в собственном поиске, а не к чему следует приходить. Травмирующий опыт перестаёт быть интересным сам по себе, но используется как основа для приёма или метода. Наступает время деконструировать его, абстрагироваться от личных переживаний и их социальной значимости и с хирургической точностью привнести наработки предыдущих поколений в собственное письмо, снова тяготеющее к поэзии как к самоцели, нежели способу психоанализа или борьбы.

<…>

трёхпалая жаба сидит в опрокинутой зелени
в выгнутой червлёной перевязи
процветшая и противопроцветшая алычой
солнце стоит ямное
оконе́чности жабьи
укрытолись
в сгущей чихо́тной траве.
чешуегорлый мохлый
плете́нь
выдавило на изжабий свет —
у нас он выражен числом с плавающей запятой;

<…>

и убежаба в пруд купаться

Даже в виде двух отрывков этот текст из цикла «Оправдание алфавита» даёт представление о системообразующих принципах поэтики Сурковой и ряда авторов, ставших заметными в последние пару лет.
Во-первых, необходимо отметить пластичность художественного образа Сурковой, его способность раскрываться изнутри и переходить в другие, порождая их из себя или из взаимодействий с соседними или ассоциативно подобранными. С точки зрения языка, симптоматично, что движущая сила этого процесса безлична, скрыта в безличных конструкциях и причастных оборотах, что отчасти отсылает к опыту метареалистов, воспринятому на новом витке спирали наследования, точнее — в новом колебании его маятника, на этот раз в сторону метафизики. Трёхпалая жаба (данность, прячущаяся, однако за нулевым суффиксом прилагательного, невидимо указывающим на трансформацию, в том числе языковую — усечённая основа слова «палец») сидит в опрокинутой зелени / в выгнутой червлёной перевязи / процветшая и противопроцветшая алычой. Чем опрокинута зелень, чем выгнута перевязь, что заставило жабу процветать и перепроцветать алычой, — неясно, и тем самым предельно ясно. Это движение жизни внутри тел, которое и делает их живыми, нестабильными, непрерывно исчезающими и появляющимися, как возможные миры из хаоса, потому что в определённом смысле поэзия — это возможность осуществиться, а не осуществление. Схожие тенденции можно заметить у авторов круга журнала «Флаги», к которым принадлежит и Соня, к примеру, у Михаила Бордуновского, Сони Дубровской, Владимира Кошелева.
Во-вторых, те же свойства образной ткани переходят и на языковую, по такому же принципу срастаются и трансформируются синтагмы и отдельные слова, хотя ничто в поэзии Сурковой в строгом смысле не отдельно: чешуегорлый мохлый плете́нь; укрытолись; в сгущей чихо́тной траве; изжабий свет; убежаба. Сращение слов, своеобразная звуковая метонимия, игра созвучий, иногда тонкая, иногда нарочито грубая и очевидная — ещё одна отличительная черта новейших поэтических тенденций, наиболее полно проявленная, скорее всего, в текстах Варвары Недеогло, где затрагивает не только морфологию, но и графику. Кроме того, следует упомянуть и отмеченную Оксаной Васякиной в предисловии к «Лазури» хлебниковскую линию, казалось бы, почти непредставимую в истории литературы и, тем не менее, намечающуюся — во многом в силу своей непредставимости.
Но если в поэзии Недеогло морфологические и словообразовательные трансформации призваны скорее явить, раскрыть, манифестировать, сделать означающее новым смыслообразующим элементом, когда означаемое не справляется, — то нестандартность речевых оборотов Сурковой, напротив, уводит вглубь за собой, со света во тьму, которая не тьма, но синоним связного неразделимого множества. Поэзия Сурковой переоткрывает эти связи или, точнее, предлагает их, намекая, что вариантов бессчётное количество. Это работа наощупь — с обнаруженным, осознанным, проработанным. Вторичное, сознательное погружение в темноту, где впервые в центре внимания не сознание и не проработка, но природа и свойства опыта.
В-третьих (и это связано с двумя предыдущими пунктами), работы Сурковой и её поколения переопределяют роль иллюстрации к стихотворению, которая уже более не иллюстрация, но часть текста, единица информации, в силу всё той же острой недостаточности речи.

К

мои руки такие липкие
из–за сока инжира и
к ним пристают насекомые
я думаю изувечить их
потому что на моем языке
изувечить значит восславить


Изображение, а точнее зазор между текстом и изображением — месторождение смыслов, особенно при несоответствии картинки и текста, отсутствии явной переклички. Визуальное уже давно отвоёвывает пространство у речи, но, что характерно, не в ущерб ни себе, ни ей, потому что её роль в современной поэзии пока ещё чрезвычайно велика:


Я обращаюсь к холму:
«заговори, чтобы я тебя узнала»
и молчит он, и не говорит,
и слышится только: вры и рвы
гла и мгла
Что бы произошло, если бы он стал словом.


Холм может стать словом, но никогда не станет словом «холм», он проторит собственную, иную дорогу в языке через вры и рвы / гла и мгла, а до этого он даже и не холм или не полностью холм, пока не раскроет себя в феноменологическом опыте. Так или иначе, «заговори, чтобы я тебя узнала», то есть получение представления о предмете через язык, остаётся если не первичным, то значимым в поэзии Сурковой и её поколения, что свидетельствует о его неполной отделённости от предыдущего, для которого языковая реальность — наиболее надёжная из всех. Однако на приведённом примере видно, что для Сурковой холм существует и вне языка, и до языка. Язык лишь способ узнавания — чего-то ещё, а не предмет исследования. Чем окажется это «что-то ещё», отчасти подсказывает книга, а отчасти предстоит узнать из тех стихов Сурковой и её поколения, которые пока не написаны или пишутся прямо сейчас.


>>>

Софья Суркова


А

⠀⠀⠀⠀⠀У твоей мамы голова идёт кругом
⠀⠀⠀⠀⠀Она не понимает, мальчик ты или девочка
⠀⠀⠀⠀⠀— Д.Б.

Когда ко мне сзади
подплыла большая рыба
и укусила за спину,
наступило отсутствие времени —
из тебя всё шла двойная кровь-кровь,
а незрелое утреннее небо
стало утончённым, как булавка.
Я указала тебе на птиц в небе
и сказала: это бог
ты ответила:
да это бог

Тогда вода научилась литься от самой себя,
а у нас впереди были целые столетия;
я думала: почему я не могу развоплотиться
и воплотиться потом,
слившись с тобой
на атомарном уровне,
как разрезанный
стебель алое?
Сейчас всё твоё и моё,
прямое и суровое,
как дыхание ежат,
умирающих в одиночестве,
как (детская выдумка)
птичка-потеряшка,
которая есть,
только когда её нет.
Но однажды большая рыба вынет всю тину,
что я вплетала ей в волосы,
и придёт дух ядовитой эпохи,
ледовитый, как океан.
Он принесёт такую гибель: это соцветия амаранта?
⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀нет, это комья грязи.


Ч
⠀⠀⠀⠀⠀В.Х.

Когда я умру,
Бог обязательно разрешит мне
встретиться с тобой на небесах.
Мы будем только одно делать —
говорить букву Ч
мою любимую букву,
она существует попеременно
в двух пространствах:
помимо нашей планеты
заняла ещё один макрокосмос

На Земле
⠀⠀⠀⠀⠀Ч — это загадочный взрыв;
но попав в м-космос,
она выдваивает из себя — себя
— и! поглядите!
⠀⠀⠀⠀⠀Ч!
ей движут все покрытосемянные растения
(все покрытосемянные растения начинаются с буквы ч;
точнее —
все растения на букву ч — покрытосемянные;
точнее —
все растения, которые выглядят
так, будто называются на букву ч,
на слух при этом — покрытосемянные);
ничего не придётся объяснять,
если говорить только Ч.

*

Однажды мы перестанем мучить
неделимое туловище языка и
открутим все слова от значений
чтобы они так просто
болтались в воздухе
мы все станем языковники
И я больше ни слова не произнесу членораздельно


К

мои руки такие липкие
из–за сока инжира и
к ним пристают насекомые
я думаю изувечить их
потому что на моем языке
изувечить значит восславить

мой язык любит сердцем даже когда
кровеносная колокольня брызжет:
«уродина,
⠀⠀⠀⠀⠀— говорит она мне, —
это твоя форма и цвет
как таковые
но я гляжу каждый день

как ты! пытаешься скрыть людей
за их именами»

рок-звезда на амфетамине
высовывает три клубничных языка
было четыре
четвёртый отсох когда выкрикивал play
т.е. играй

сахарная китаянка кормит собой огонь
она думает стать якутским шаманом
но станет убийцей
ведь что угодно может сбить её с толку
например
неправильно расставленные деревья

они распадаются как волны

волны распались вчера
в сферический туман
он совпал со мной в моей смерти
и я смогла содрать
насекомых с пальцев

*

Всё прояснилось (только для других)
когда мы собирали мухоморы
их красный цвет значил:
много ебли и войны