Реч#порт публикует статью Алексея Конакова о детстве писателя Евгения Харитонова.

Алексей Андреевич Конаков (1985 г. р.) — автор книги «Вторая вненаходимая: очерки неофициальной литературы СССР» (2017) и статей о литературе, публиковавшихся в журналах «Новый мир», «Знамя», «Новое литературное обозрение», в литературно-теоретическом альманахе [Транслит], на сайте Colta.ru. Лауреат Премии журнала «Знамя» (2013), Премии Андрея Белого (2016). Живëт и работает в Санкт-Петербурге.

Настоящая статья представляет собой попытку суммировать известную на данный момент (и, увы, довольно скудную) информацию о сибирском детстве и юности Евгения Владимировича Харитонова. При подготовке статьи автор использовал 1) ряд ранее опубликованных материалов; 2) сведения, полученные в личных беседах с некоторыми из друзей Харитонова; 3) тексты самого Харитонова (полностью отдавая себе отчёт в специфической отстранëнности харитоновских автоописаний, но, в то же время, учитывая и характерную для Харитонова точность фактографии). Единственным моментом, сознательно выпущенным из повествования, является школьное знакомство Харитонова с поэтом Иваном Овчинниковым («Не зря я знаю Ваню с первого (со второго) класса»[1]) — так как личные контакты и взаимные влияния Харитонова и ряда новосибирских поэтов (помимо Ивана Овчинникова, это прежде всего Александр Денисенко и Анатолий Маковский) кажутся чрезвычайно обширной темой, достойной отдельного исследования.

ДЕТСТВО ХАРИТОНОВА

Раннее детство Евгения Харитонова пришлось на военные годы.

Он родился в Новосибирске 11 июня 1941 года[2] и почти сразу же был отправлен родителями в Сталинск* (четыреста километров на юго-восток от Новосибирска) на попечение многочисленных родственников по отцовской линии[3].

Мать Евгения, Ксения Кузьминична, во время войны работала хирургом в эвакуационном госпитале №2493, отец, Владимир Васильевич — инженером в Сибирском научно-исследовательском институте авиации[5]. Сам город Новосибирск из–за своего удобного стратегического положения (в глубоком тылу, на пересечении Оби и Транссибирской магистрали) в первые же месяцы войны превратился в нагромождение спешно эвакуированных фабрик, заводов и трестов[6]. Сверхурочный труд, большая скученность населения, законы военного времени, жизнь преимущественно в бараках и землянках — «в вайну была туга / как всем саветским людям»; Ксения Кузьминична в 1943-м году заболевает туберкулëзом лёгких (чуть позднее она получит инвалидность второй группы)[7]: «Мамачка, в госпитали работала день и ночь / нидасыпала нидаедала забалела туберкулëзам / папа передачи насил ездил к ней / сам день и ночь на работи». Воспитанием малолетнего Евгения в Сталинске занимаются бабушка, Васса Максимовна Харитонова[8] («бабуся»), и две родные тëтки («тëтя Лида и тëтя Тоня») — родители приезжают навещать сына лишь по большим праздникам («мамочка в Сталинск приехала на ëлку»).

Победа над Германией не сильно облегчает жизнь населению; уже в августе 1946-го года, (отчасти) в ответ на «атомную дипломатию» Трумэна, Сталин инициирует очередную мобилизацию промышленных мощностей с целью создать собственную атомную бомбу, ракетные носители и мощную систему ПВО[9]. В народе муссируются слухи о новой войне[10], на заводах стоит глухой ропот рабочих[11], по всей стране — разгул бандитизма[12]. 1947 год ознаменован страшным голодом — следствие летней засухи на Черноземье, проливных дожей в Сибири и отказа правительства расходовать зерновые резервы; тяжелее всего приходится деревне, но и в городах регулярно выстраиваются гигантские очереди за хлебом[13]. И только к 1948 году ситуация в стране становится чуть более стабильной[14]; руководство СССР отменяет продовольственные карточки (что воспринимается как окончательный переход к мирной жизни) и проводит денежную реформу; тогда же начинаются и показательные ежегодные снижения цен[15].

Евгению в 1948 году исполняется семь лет, и он, наконец, возвращается из Сталинска в Новосибирск, чтобы пойти в школу.

В это время семья Харитоновых проживает в небольшом деревянном домике, №38 по улице Щетинкина, доставшемся им от тëтки Владимира Васильевича. Помимо отца и матери с Евгением живëт и его любимая «бабуся». Кажется, именно в эти послевоенные годы, проведëнные на фоне эвакуированных заводов, дощатых бараков и тëмных землянок, у Харитонова складывается специфическое восприятие мира, сочетающее острую нежность ко всему убогому с не менее острым осознанием своей избранности. «Он рассказывал, что рос в семье двух женщин, которые его баловали, поэтому он получил воспитание этакого великосветского барчука, демократичного по-барски, снисходительного и доброго ко всем. Он обладал ярко выраженной элитарностью характера[16]» , — вспоминал о Харитонове Дмитрий Пригов. «Меня маленького баловали, думали, буду необыкновенным человеком», — отмечал сам Харитонов. Немаловажен — и скорее нетипичен для середины двадцатого века — тот факт, что Евгений был единственным ребëнком в семье. Владимир Васильевич и Ксения Кузминична, вероятно, пытались завести детей и до 1941 года («он сказал, у него одна сестрëнка умерла до его рождения, я говорю, хорошо, иначе родители не позаботились бы тебя произвести, и у меня та же история», — напишет Харитонов в «Духовке»); во всяком случае, на момент рождения Евгения его матери было уже двадцать пять лет. Туберкулëз Ксении Кузьминичны исключил вопрос о появлении у Евгения родных братьев и сестëр. Его тëтки, проживавшие в Сталинске, детей тоже не заводили, и мальчик оказался в привилегированном положении: «А, в чëм дело: внучок я идинственный / у Лиды нет у Тони нет / потому бабуся с папой и мамочкой / у их есть с кем водиться».

Опекаемый матерью и бабушкой, Евгений ходит в расположенную недалеко от дома, на улице Горького, школу №10[17], где тоже ощущается эхо войны: у кого-то из учителей нет ноги, кто-то потерял зрение[18]. Директор школы, «железная Васса» (Васса Маркова) — типичная для того времени женщина-сталинистка, уделяющая большое внимание вопросам физического развития и идейного воспитания учеников[19]. Всë это скорее угнетает Евгения, и он ищет альтернативную стратегию поведения: «Во дворе ловкие закалëнные ребятишки. Трудно вынести, что он хуже их, и лучше он будет играть один, когда он царь и бог. Он хочет добрать преимущества в другом: он перебирает золотые корешки, нарочно выбирает заглавия не по летам и проглатывает не раскусив, чтобы выделиться среди сверстников и изумить взрослых ранней развитостью».

Упомянутые Харитоновым (в контексте послевоенной нищеты) «золотые корешки» являются знаком ещë одного важного для тех лет процесса.

Как раз в это время, — понимая, что послевоенный раскол власти и общества не может быть устранëн сугубо репрессивными мерами (хотя и не отказываясь от них), — сталинский режим начинает активно искать себе новую социальную базу. В итоге такой базой станет многочисленная «техническая интеллигенция», на фактический подкуп которой с конца сороковых годов государством расходуются все большие и большие средства[20]. В том числе поэтому профессиональные достижения родителей Евгения (Ксения Кузьминична в 1950 году возглавит нейрохирургическую клинику при Научно-исследовательском институте ортопедии и восстановительной хирургии[21], Владимир Васильевич будет заведовать отделом в Сибирском научно-исследовательском институте авиации[22]) сопровождаются значительным ростом семейного благосостояния.

Масштабный процесс покупки политической лояльности имеет разные ипостаси — от предоставления специалистам материальных благ до навязывания им особого типа культуры. В Новосибирске признанными символами этой культуры являются «сталинские дома» городского центра (в 1951 году Харитоновы получат квартиру в одном из таких домов на проспекте Дзержинского, 5[23]) и грандиозный Театр Оперы и Балета, торжественно открытый 12 мая 1945 года. Евгений занимается в музыкальной школе[24], и в оперу его водят регулярно: «Сибирякам открыли театр оперный / все гардились третий в мире по красоте / дарагии билеты / бабуся миня павела принарядилась / варатничок надела вышитый», «Мы в Н., папа, бабуся, ходили в оперный театр на Чио-чио-сан или Лебединое озеро, где Одиллии, Зигфриды и Ротбардты», «Я с детства ранен Пантофелью-Нечецкой. Только женщины могут спеть про розу и взор прекрасным женским голосом. Только музыка родит музыку». Как писал об этом театре Владимир Кирсанов: «Маленького Женю привели туда, когда ему ещë не исполнилось и десяти. Опера с еë преувеличенной эстетикой — колоссальными перепадами от вычурных условностей до естественного выражения самых тонких чувств — произвела на мальчика великое впечатление. Необычный метаязык, который определит его литературную индивидуальность, запрограммирован был уже теми невероятными эмоциями, что вызвали в сознании ребëнка оперные спектакли в Новосибирском театре»[25].

Впрочем, сильное влияние на Харитонова оказывает не только «знойная томность сталинского искусства»[26], но и общая социальная атмосфера конца сороковых годов, формируемая рядом громких идеологических кампаний. Это «ждановщина», начатая постановлением о журналах «Звезда» и «Ленинград» в 1946 году, практика «судов чести», запущенная в 1947, стартовавшие тогда же «поиск русских приоритетов» и борьба с «низкопоклонством перед Западом», и, наконец, обличение «безродных космополитов», сопровождаемое разгромом Еврейского антифашисткого комитета и особенно усилившееся через несколько месяцев после создания государства Израиль (14 мая 1948 года)[27]. Спущенный сверху общий курс на великорусский шовинизм и государственный антисемитизм — проявлениями которого были и знаменитая статья «Об одной антипатриотической группе театральных критиков», и осуждение книги Исаака Нусинова о Пушкине и мировой литературе, и пышно отмечаемое 150-летие самого Пушкина, и установка в центре Москвы памятника Юрию Долгорукому, и последовательно проводимая подмена «советского» — «русским» («девизом сталинской политики в конце 1940-х может служить формула “Советская власть — это история русского народа плюс миф войны”»[28], — формулирует Давид Бранденбергер) — во многом определил мировоззрение Харитонова, столь шокирующее читателей его прозы. «Он был воспитан и замешан на “русской идее”», — пишет о Харитонове Ефим Шифрин[29]; но следует помнить, что сама эта «русская идея» являлась изобретением эпохи высокого сталинизма. Как отмечает Джулиана Фюрст, идеологические кампании послевоенных лет, при всей очевидной нелепости и искажении фактов, чрезвычайно сильно влияли на советских граждан — как на уровне непосредственных действий, так и на уровне выражаемых идей[30]. И, несмотря на попытки Харитонова натурализовать собственный антисемитизм, представить его почти биологической чертой своего организма[31], перед нами, скорее всего, именно пример успешного воздействия извне — воздействия государственной идеологии на пластичный и восприимчивый ум ребëнка. Подобно многим своим сверстникам, юный Евгений смотрит «Александра Невского» Эйзенштейна в кино, слушает «Куликово поле» Шапорина по радио, ходит на «Ивана Сусанина» Глинки в театр и изучает историю по руссоцентричному учебнику Шестакова. Успешная эксплуатация русского шовинизма, начатая Сталиным сразу после провала кампании за «советский патриотизм» (1936-1938 гг.)[32], усилившаяся в годы Великой Отечественной войны и достигшая апогея к середине пятидесятых[33], является обстоятельством, которое нельзя не учитывать при изучении поздних текстов Евгения Харитонова.

В частности, юдофобия, широко распространившаяся среди русских людей после начала «борьбы с космополитами» (1948) и «дела врачей» (1953)[34], примет у Харитонова форму идеи о необходимости изоляции, защиты от внешних влияний, своеобразно аккомпанируя сталинистскому послевоенному «дискурсу осаждëнной крепости» («Сохранить нацию. Сохранить народ. А почему обязательно сохранить? Почему не допустить вливания новой крови? А не будет ли при этом вырождения и замыкания? Почему так каждая особь и личность хочет сохраниться? Таков закон? Во всяком случае, если и есть ещë над этим законом закон, что особь должна быть разомкнута для обмена веществ, до этого закона над законом мы не собираемся подниматься, а должны, повинуясь лишь инстинкту, он же закон сохранения себя, не допускать разрушения себя. Так, если понимать умом. И сердцем. (Не зря же в нас вложена Богом юдофобия.)») — чтобы кристаллизоваться, в итоге, в столь любимых автором поэтических образах уединëнной кельи и сокрытого от чужих глаз монастыря.

С другой стороны, уединëнность и замкнутость Харитонова связаны и с его робостью, которую он объяснял домашним воспитанием: «Я был воспитанный мальчик и не уличный. И вынужден был вести себя осмотрительно чтобы не нарваться на драку и грубость. И если мне что-то не нравилось, я не высказывал прямо чтобы не побили». Нравы пятидесятых, действительно, были весьма грубы («Я боялся перемены в школе, когда толпа неотëсаных, свирепых, бездушных, нечутких, душевно неразвитых подростков кидается в потасовки друг с другом, жался к стенке и закрывал глаза или не выходил из класса»); на повсеместную бедность и безотцовщину накладывались общая (довольно высокая) терпимость к насилию, обусловленная недавней войной, и влияние уголовников, наводнивших города СССР после масштабной «ворошиловской» амнистии 1953 года (объявленной через три недели после смерти Сталина)[35]. Юноша Харитонов, кажется, всеми силами игнорирует эту мрачную сторону советской жизни; он занят чтением книг, сочинением стихов[36], организацией кружков[37], художественной самодеятельностью[38] и общественными мероприятиями: «я был мальчиком для вызывания слëз на конференциях сторонников мира мой голос звенел как колосок».

В 1955 году Евгений переходит в школу №82 на улице Гоголя[39]. За обучение в старших классах, с восьмого по десятый, всë ещë нужно платить (эту норму отменят через год), зато упразднено (в 1954 году) раздельное образование юношей и девушек[40]. Запрос на перемены, накопившийся в годы позднего сталинизма, чрезвычайно высок, и после 1953 года политический климат СССР стремительно теплеет[41]. Тем не менее, «оттепель» пока кажется довольно неоднородной: за осуждением Сталина на XX съезде КПСС (доклад Хрущëва «О культе личности и его последствиях» 25 февраля 1956 года) последуют репрессии против студенчества в том же 1956 году, за провозглашением «мирного сосуществования» с Западом — вторжение советских войск в Венгрию, за многообещающими дискуссиями «об искренности в литературе» — разгром популярного романа «Не хлебом единым» Владимира Дудинцева[42]. О секретном докладе Хрущëва знали многие; о нëм должен был знать и Харитонов, мать которого — член партии с 1942 года и нерядовой работник важного госучреждения[43]. Все эти новости, волнения и перемены происходят на фоне бурного развития Новосибирска: вследствие эвакуации военных лет в городе появилось большое количество новых предприятий и резко увеличилось население (в 1962 году Новосибирск станет «миллионником»). Бурно застраиваются центр и окраины, в конце 1957 года начинает свою работу Обская ГЭС, предназначенная решить проблему нехватки электроэнергии в растущем городе[44]; тогда же Хрущëв принимает предложение академиков Михаила Лаврентьева, Сергея Соболева и Сергея Христиановича о создании знаменитого новосибирского Академгородка.

Впрочем, Евгений Харитонов связывает своë будущее отнюдь не с Новосибирском. Вопреки желаниям отца и матери[45] он хочет ехать в Москву, чтобы стать киноактëром.

Эта неожиданная идея молодого человека кажется странной, хотя по уверениям самого Харитонова любовь к актëрству была свойственна ему чуть ли не от рождения: «Я с детства хотел отличаться от всех. Подражал гениям в позе. Сяду перед зеркалом как Крылов, подопру щëку рукой, или подниму воротничок как у Глинки. Любил читать чем отличались большие артисты, хотел чтобы и во мне проявились их черты. И больше всего думал о славе. Моë внимание направлялось не на жизнь вокруг, а на себя. Я постоянно смотрелся в зеркало, думал как вырасту и похорошею с переломным возрастом, меня сразу отличат». И как раз в то время, когда Харитонов учится в старших классах школы, начинается настоящее «возрождение» советского кинематографа (во многом связанное с организаторской деятельностью Ивана Пырьева). Процесс этого «возрождения» имеет как количественное (в разы увеличивается число выпускаемых фильмов[46]), так и качественное измерение — в моде эстетика чëрно-белых лент, отсылающая (в противовес цветным кинокартинам эпохи высокого сталинизма) к советскому киноавангарду двадцатых годов[47]. В 1956 году на экраны выходит «Весна на Заречной улице» Феликса Миронера и Марлена Хуциева, в 1957 году — «Летят журавли» Михаила Калатозова, в 1958 — «Два Фëдора» того же Хуциева. Характерная для «оттепельной» культуры «искренность» принимает в этих кинофильмах форму мелодрамы[48] — жанра, высоко ценимого Харитоновым («Самая главная, самая настоящая-то радость и есть, когда слëзы и над бездной»). Динамичное развитие советского кинематографа, наступившее после долгого периода «малокартинья», должно вселять в Харитонова известный оптимизм — очевидно, бурно растущей области искусства нужны новые люди и свежие таланты.

В мае 1958 года «Летят журавли» получают приз на фестивале в Каннах.

В июне этого же года Евгений Харитонов оканчивает (с двумя тройками в аттестате) школу[49] и отправляется в Москву, чтобы поступать во ВГИК — на актëрское отделение.

* В статье о детстве и юности Харитонова мы намеренно используем некоторые наименования из сороковых-пятидесятых годов двадцатого века. Потому отметим, что город Сталинск сейчас называется Новокузнецком, Обская ГЭС — Новосибирской ГЭС, а мать писателя, Ксения Кузьминична Харитонова, известна как Ксения Ивановна Харитонова (она поменяла отчество в 1978 году, в возрасте 62 лет, в память об удочерившем ее дяде Иване, брате погибшего на фронте Первой мировой войны отца).

__________________________________________________________________________________

1. Все цитаты из Харитонова приведены по изданию: Харитонов Е. Под домашним арестом: Собрание произведений. — М.: Глагол, 2005.

2. Автобиография Евгения Харитонова для ВГИКа, 1958 (копия в распоряжении автора статьи).

3. Николай Климонтович. Уединенное слово. // Часы, №33, 1981. http://samizdat.wiki/images/7/7f/ЧАСЫ33-19-Климонтович-Уединенное-слово.pdf

4. http://nauka.x-pdf.ru/17pedagogika/305112-14-novosibirskom-svyazannie-sudbi-tematicheskiy-putevoditel-dokumentam-lichnogo-haraktera-fondam-lichnogo-proishozhdeniya.php

5. Автобиография Харитонова для ВГИКа.

6. Ср. в кратком обзоре: «Новосибирск становится одним из удобных центров для размещения заводов, эвакуированных с прифронтовой полосы. С началом войны в город эвакуируются крупнейшие производства. На долю Новосибирска выпала исключительно трудная, но ответственная задача — в самые короткие сроки принять и ввести в действие 50 крупных предприятий. <…> В первые месяцы войны было эвакуировано оборудование и кадры 32 заводов, 4 НИИ оборонной промышленности, 8 крупных строительных и монтажных трестов, а также проектные институты Наркомстроя СССР. Новосибирск превращается в гигантскую строительную площадку — стремительными темпами возводятся производственные корпуса и жилые дома». http://m-nsk.ru/istoriya-goroda/istoriya-razvitiya/1941-1945-gg/#toggle-id-1

7. http://nauka.x-pdf.ru/17pedagogika/305112-14-novosibirskom-svyazannie-sudbi-tematicheskiy-putevoditel-dokumentam-lichnogo-haraktera-fondam-lichnogo-proishozhdeniya.php

8. По сообщению Анны Цирлиной в личной переписке с автором статьи.

9. Зубок В.М. Неудавшаяся империя: Советский Союз в холодной войне от Сталина до Горбачёва — М.: Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН), 2011. С. 53.

10. Timothy Johnston. Subversive tales? War rumours in the Soviet Union 1945-1947 // Late Stalinist Russia: Society between reconstruction and reinvention. Edited by Juliane Furst. — Routledge, 2006. Pp. 62-78.

11. Зубкова Е.Ю. Послевоенное советское общество: политика и повседневность. 1945-1953. — М.: «Российская политическая энциклопедия» (РОССПЭН), 1999. С. 40-45.

12. Там же. С. 89-93.

13. Там же. С. 69-78.

14. Фильцер Д. Советские рабочие и поздний сталинизм. Рабочий класс и восстановление сталинской системы после окончания Второй мировой войны — М.: Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН), 2011. — С. 109.

15. Зубкова. Указ. соч. 78-89.

16. Дмитрий Пригов. Как мне представляется Харитонов // Евгений Харитонов. Слёзы на цветах: Сочинения. В 2-х кн. Кн. 2: Дополнения и приложения. — М.: Журн. «Глагол», 1993. С. 88.

17. Овчинников И. А. Я помню, помню всех, кого любил… Избранное. Стихи. Проза. — Новосибирск: РИЦ «Новосибирск», 2017. С. 653.

18. http://gym10nsk.ru/index.php/home/istoriya-gimnazii.html

19. http://gym10nsk.ru/index.php/home/istoriya-gimnazii.html

20. Vera Dunham. In Stalin’s Time. Middleclass values in Soviet Fiction — Duke University Press, 1990. Pp. 3-23.

21. http://nauka.x-pdf.ru/17pedagogika/305112-14-novosibirskom-svyazannie-sudbi-tematicheskiy-putevoditel-dokumentam-lichnogo-haraktera-fondam-lichnogo-proishozhdeniya.php

22. Автобиография Харитонова для ВГИКа.

23. Там же.

24. По сообщению Григория Ауэрбаха в личной беседе с автором статьи.

25. Владимир Кирсанов. «Изнеженный ангел падения» — Евгению Харитонову 70 лет. http://az.gay.ru/articles/articles/haritonov_2011_69.html

26. Климонтович. Указ. соч.

http://samizdat.wiki/images/7/7f/ЧАСЫ33-19-Климонтович-Уединенное-слово.pdf

27. Зубкова. Указ. соч. С. 187-192.

28. Бранденбергер Д. Национал-большевизм. Сталинская массовая культура и формирование русского национального самосознания (1931-1956). — СПб.: ДНК, 2009. http://yakov.works/libr_min/02_b/ra/ndenberger_3.htm

29. Ефим Шифрин. Соло на одной струне // Евгений Харитонов. Слёзы на цветах: Сочинения. Кн. 2. С. 162. https://nakhim-shifrin.livejournal.com/896606.html#/896606.html

30. Juliane Furst. Stalin’s Last Generation. Soviet post-war youth and the emergence of mature socialism. — Oxford University Press, 2010. Pp. 64-95.

31. По сообщению Аиды Зябликовой в личной беседе с автором статьи.

32. Бранденбергер. Указ. соч. http://yakov.works/libr_min/02_b/ra/ndenberger_1.htm#t4

33. Там же. http://yakov.works/libr_min/02_b/ra/ndenberger_3.htm

34. Зубкова. Указ. соч. С. 205-209.

35. Козлов В.А. Массовые беспорядки в СССР при Хрущёве и Брежневе. — М.: «Российская политическая энциклопедия» (РОССПЭН), 2009. С. 96-131.

36. Овчинников. Указ. соч. С. 397.

37. Елена Гулыга. Моя голубая мечта. Воспоминания в прозе в хронологическом беспорядке. Неопубликованная рукопись, 1992 (копия в распоряжении автора статьи). С. 5.

38. Автобиография Харитонова для ВГИКа.

39. Школьный аттестат Евгения Харитонова (копия в распоряжении автора статьи).

40. Галина Гончарова. Мальчики налево, девочки направо. Период раздельного обучения в СССР. // Время, вперёд! Культурная политика в СССР / под ред. И.В. Глущенко, В.А. Куренного — М.: Изд. дом Высшей школы экономики, 2013. С. 223-235.

41. Sheila Fitzpatrick. Conclusion: Late Stalinism in historical perspective // Late Stalinist Russia: Society between reconstruction and reinvention. Edited by Juliane Furst. — Routledge, 2006. P. 275.

42. Zubok V. Zhivago’s Children: the Last Russian Intelligentsia. Harvard: The Belknap Press of Harvard University Press, 2009. Pp. 60-87.

43. http://nauka.x-pdf.ru/17pedagogika/305112-14-novosibirskom-svyazannie-sudbi-tematicheskiy-putevoditel-dokumentam-lichnogo-haraktera-fondam-lichnogo-proishozhdeniya.php

44. Ср. в краткой обзорной статье: «Первый гидроагрегат Новосибирской ГЭС был включен в сеть 10 ноября 1957 года, именно тогда она начала вырабатывать промышленный ток. Что было очень кстати: энергетические мощности четырёх ТЭЦ Новосибирска и Барабинской ГРЭС уже не удовлетворяли потребностей растущего города и области в электроэнергии». https://sib.fm/articles/2011/08/12/novosibirkaya-ges-kak-vsyo-nachinalos

45. По сообщению Людмилы Абрамовой в личной беседе с автором статьи.

46. Александр Прохоров. Унаследованный дискурс: Парадигмы сталинской культуры в литературе и кинематографе «оттепели». — СПб.: Академический проект, Издательство ДНК, 2007. С. 85.

47. Там же. С. 181.

48. Там же. С. 205.

49. Школьный аттестат Харитонова.