Термин эмансипация (лат. — emancipatio) буквально обозначает «освобождение из–под опеки», «признание дееспособным». Если говорить о временных рамках движения за права женщин, то дату отсчета определить сложно. Феминистические нотки (феминизм хоть и не равняется понятию эмансипации, но в современном сознании стал уже тождественен ему) можно обнаружить еще в стихотворениях Сапфо. В Россию движение за раскрепощение женщин пришло из Франции и для русских писателей было неразрывно связано с именем Жорж Санд. Следует отметить, что она никогда не выступала за политическое и социальное равноправие мужчин и женщин, будучи сторонницей равных прав лишь в межличностной сфере. Жорж Санд была против браков по расчету и несправедливости в семейных отношениях.

Русские писатели второй половины XIX века очень высоко оценивали ее творчество (В.Г. Белинский, например, назвал Ж.Санд «гениальной женщиной»). Для русской литературы она стала лицом женской эмансипации.

В настоящей работе предложен авторский вариант типологии женских образов в русской литературе XIX — начала XX века; в основу типологии положена та или иная степень приверженности героини идее эмансипации. Материалом исследования послужили следующие романы: «Обломов» И.А. Гончарова, «Отцы и дети» И.С. Тургенева, «Что делать?» Н.Г. Чернышевского и «Виктория Павловна» А.В. Амфитеатрова.

На наш взгляд, самые далекие от указанной идеи героини — тургеневские Фенечка и Дуняша. Если Дуняша, по сути дела, — собрание всех «общих мест», связанных с образом крестьянки, и вводится скорее для «колорита», то Фенечка — совсем другое дело. Показательно, что она нравится всем: от Павла Петровича до Базарова. Интересно также, что она не живет в соответствии с патриархальным укладом (согласно которому должно сначала жениться, а уже потом заводить детей). Нет, в ней есть нечто более старинное, первозданное, соединяющая ее с самой природой. «Она мать — ну и права», — говорит о ней Базаров. Существование Фенечки оправдывается тем, что она следует природным (для Базарова биологическим) инстинктам, соответствует «статусу» «самки». Она целиком и полностью (и притом гармонично) погрузилась в тот мир, куда ее поместили, и всем довольна. Неизвестно, насколько глубоко она может любить, но точно умеет быть благодарной (Кирсанова она чаще всего называет «благодетелем»). Она легка в общении, любой мужчина чувствует себя с ней умнее и сильнее. Именно на нее Базаров обращает внимание после Анны Сергеевны, замечая, что женщины из высшего общества не стоят и одного ее локтя (вспомним: именно локти будут лейтмотивом образа Агафьи Пшеницыной). Однако в ней совершенно потух (или его и вовсе не было) огонек стремления, поиска. Любопытно проследить, насколько часто эпитет «глупый» применяется именно к Фенечке. Парадокс в том, что Фенечка — несомненно, любимый Тургеневым образ. Однако даже Кукшина ни разу не называется глупой. «Поцелуй же ручку у барина, глупенькая, — сказала ей Арина»; «Прелестно было выражение ее глаз, когда она глядела как бы исподлобья да посмеивалась ласково и немножко глупо» и т.д. Кроме того, Фенечка не очень грамотна («кружовник») и ни разу не заслужила того, чтобы хоть кто-то назвал ее полным именем (Федосья Николаевна).

Образ «своей Фенечки» есть и в голове у Ильи Ильича Обломова, мечта о которой, кажется, сопровождала самые первые его мысли о любви и женитьбе: «Одна из них, с загорелой шеей, с голыми локтями, с робко опущенными, но лукавыми глазами, чуть-чуть, для виду только, обороняется от барской ласки, а сама счастлива… тс!… жена чтоб не увидела, боже сохрани!». Агафья Матвеевна Пшеницына, на мой взгляд, один из самых страшных, удушающих образов. Любовь, верность, искренность, а, главное, счастье Пшеницыной (а только она одна его и находит) и рядом — полная деградация и медленное умирание главного героя (чего Пшеницына, разумеется, не осознает и не замечает).

Поднимемся на ступеньку повыше: Екатерина Одинцова, младшая сестра Анны Сергеевны. В ней нет стремления к большей, чем у нее есть, свободе, но она и не слепо подчиняется судьбе, как предыдущая героиня, она куда более проницательна. Например, Катя сразу же разделяет двух друзей Базарова и младшего Кирсанова: «Он хищный, а мы с вами ручные». К тому же она не лишена амбиций, пусть и сугубо «женских»: «Прелестные ножки, — думала она… — Ну, он и будет у них».

Далее можно расположить Марью Алексеевну — мать Веры Павловны из романа «Что делать?» Чернышевского. Эта женщина прошлого, не эмансипированного поколения женщин, однако кто откажет ей в силе и воле? Именно она — «хозяин дома», именно ее слово является последним. В центре ее интересов выгодный брак дочери и хорошая (в ее представлении) семья. Но эта другая власть — матриархальная. У Марьи Алексеевны нет уважения к мужчинам. Она только вежлива с претендентом на руку дочери, а за его спиной угрожает «согнуть в бараний рог», если он не захочет жениться. У нее нет представлений о свободе и любви, о том, что брак должно заключать лишь между влюбленными и уважающими друг друга людьми, зато она всецело осознает и посильно решает свои «женские задачи» — организовать брак дочери и поддерживать свою семью. Безусловно, Марья Алексеевна необразованна, в ней «есть сила, но нет содержания». Но нельзя не отдать ей должное: забота (пусть и своеобразно понимаемая) о семье для нее действительно на первом месте.

Ольга Сергеевна Ильинская нисколько не похожа на предыдущую героиню. Однако она далеко не столь независима и эмансипирована, как может показаться на первый взгляд. При наличии образования, при остром желании развиваться она так и осталась в прежней патриархальной системе ценностей, не найдя в ней для себя места. Более того, думается, что она, вопреки устоявшемуся мнению, скорее слаба, нежели сильна. В будущем муже она хочет видеть учителя, который бы помогал ей (таким человеком для нее становится Штольц). Однако одновременно в ней есть и нежелание подстраиваться под мужа, она хочет, чтобы они оба смотрели в одну сторону. Заинтересовавшись Обломовым, Ольга мечтает о том, как возьмется за его воспитание, «как “прикажет ему прочесть книги”, которые оставил Штольц, потом читать каждый день газеты и рассказывать ей новости…» Но роль учителя она не вынесла. Зато стала отличной ученицей. Однако по прошествии первого, счастливого периода брака, Ольга и Штольц начинают постепенно разочаровываться в нем. Женщина осознала, что и в браке со столь прогрессивной и трудолюбивой личностью, как Штольц, от нее требуется исполнение все тех же функций. Печальная судьба — попасть туда же, откуда вышла. По Гончарову, русское общество, вообще весьма редко к чему-то готовое в срок, оказалось неподготовленным и к новым женщинам. Надо заметить, что Гончарову были близки взгляды Жорж Санд, и образ Ольги во многом перекликается с персонажами французского автора: она так же горда и так же исповедует любовь-долг.

Анна Сергеевна Одинцова — «баба с мозгом» — по праву «располагается» в центре предлагаемой типологии-шкалы. Это наиболее гармоничный образ новой женщины в реалиях патриархальной России конца XIX века. Она свободна и финансово независима; она обрела душевное спокойствие, не разочаровавшись в жизни, как предыдущая героиня. Любопытно, однако, что спокойствие ее несколько гипертрофировано и граничит с совершенной неподвижностью, статикой: она как бы сливается с описываемым интерьером ее дома, ее двора и т. д. Анна Сергеевна умна (только ей удается в споре завести Базарова в тупик «А, понимаю; у всех будет одна и та же селезенка»), но не выставляет этого напоказ. Сильной ее сделали не романы Жорж Санд и не новаторские идеи, а жизненные обстоятельства (раннее вдовство). Пожалуй, это и хотел донести до нас Тургенев.

Виктория Павловна — главная героиня одноименного романа А.В. Амфитеатрова, прозаика, принадлежащего уже следующей эпохе. Это произведение больше напоминает не классический роман, а манифест: от страницы к странице художественность уступает место публицистичности. В этой связи особый интерес представляет послесловие (полностью написанное в публицистическом ключе): «Предки наши были грубы и откровенны: держали “бабу» в тереме. Отцы «бабу” из терема вывели,… наговорили ей… хороших слов и любезно предоставили ей возможность пройтись — все, впрочем, вокруг да около того же терема». Масштаб писательского таланта Амфитеатрова несопоставим с гончаровским или тургеневским, но, пожалуй, именно он наиболее ясно сформулировал проблему эмансипации женщины именно в России. Неспроста свою героиню он переносит в некое необыкновенное пространство, похожее на остров Лесбос, а саму ее сравнивает с Сапфо. Она бедна, она свободна, она окружена восхищающимися мужчинами, но она человек несемейный. Интересно, что писатель вырывает ее из системы тогдашней семьи, полагая, что для подобной женщины там места нет, а есть — только для сварливых жен ее почитателей. Из–за искусственности и нереальности нарисованной Амфитеатровым картины быт Виктории Павловны выглядит неосуществимой утопией, что волей-неволей дискредитирует идею эмансипации, выставляя ее как нечто невозможное в данное время.

Утопией можно назвать и швейную мастерскую Веры Павловны Розальской из романа Чернышевского «Что делать?». Освобождение женщин — просто неотъемлемая черта созданной утопии. Мастерская главной героини — первая попытка построения социальной модели будущего. Все швеи работают, получают образование, воспитывают детей и отдыхают вместе. Но за всеобщую поддержку достаточно заплатить собственной личностью. Примечательно, что все работницы получают равное вознаграждение, независимо от сложности их задач, и это считается справедливым. Образная система Чернышевского во многом строится по принципу двойничества. Рядом с главной героиней –целый ряд персонажей, демонстрирующих возможные альтернативные варианты ее пути. Многие герои обладают двойственной сутью, подтверждая авторское представление о том, что человек «при известных обстоятельствах становится добр, при других — зол». Так, Жюли предстает то порочной женщиной, то плачет о своей судьбе и говорит, что понимает Веру Павловну. Ее же судьба выступает и альтернативой — стать актрисой и при помощи денег покровителей получить определенную финансовую независимость. То же с персонажем из снов Веры Павловны — «невестой твоего жениха». Главная героиня мучается вопросом, кто же это, а в итоге понимает, что это — ее двойник, это и есть она сама.

Но наиболее приближенной к эталону эмансипированной женщины я считаю Кукшину. Именно она, на мой взгляд, самый интересный персонаж «Отцов и детей». Да, это жестокая насмешка и пародия, но на кого? На тех девушек, которые, как Софья Ковалевская, уехали за границу ради обучения и последующего образования? Да, не все из них «умели отличить кислород от азота». Но решимость одинокой девушки отправиться в другую страну ради знаний все равно вызывает уважение, чего не скажешь о молодом, но уже обрюзгшем барине, который не в силах даже встать с дивана. За, безусловно, комическим образом Кукшиной невозможно не заметить реальных людей, которые действительно стремились чего-то добиться, используя новые возможности. Жаль, что им-то больше всего и досталось от Тургенева, который решил представить их лишь малообразованной и взбалмошной Кукшиной. Из ее же уст звучит имя Жорж Санд, из чего можно заключить, что Тургенев, скорее всего, не разделяет взглядов французской писательницы. Автор акцентирует неестественность и неухоженность Кукшиной: «Невольно хотелось спросить у ней: “Что ты, голодна? Или скучаешь? Или робеешь? Чего ты пружишься?» «В вину» ей вменяется и то, что она явилась «на бал безо всякой кринолины и в грязных перчатках, но с райскою птицею в волосах…». По этому поводу вспоминается научный «анекдот»: когда Джеймса Уотсона спросили, почему он украл у своей коллеги Розалинд Франклин первые фотографии ДНК и выдал за свое открытие, Уотсон ответил, что Франклин была «вызывающе непривлекательна” и «даже не пользовалась губной помадой» (Со слов Билла Брайсона — журналиста, писателя, популяризатора науки) .

Место загадочной княгини Р. из романа Тургенева в предлагаемой типологии сложно определить однозначно. Она одновременно обладает дикой, непонятной, противоречивой натурой («…внезапно уезжала за границу, внезапно возвращалась в Россию, вообще вела странную жизнь»), но она и тяготится своей судьбой, своим характером: «Иногда, большею частью внезапно, это недоумение переходило в холодный ужас…». Ключ к ее образу — сфинкс, символ древней неразрешимой тайны. Однако сама княгиня Р. таковой себя не считала (вспомним: она перечеркивает крестом сфинкса на подаренном ей Павлом Кирсановым кольце). Да, возможно, никакой загадки и нет, и проблема вовсе не в княгине Р., а в тех, кто настойчиво ищет секрет там, где есть только обычный, страдающий человек.

Несомненно, эмансипация женщин — глобальный процесс, пронизавший все сферы человеческой жизни, процесс, связанный с переосмыслением основ патриархального уклада жизни, веками казавшегося незыблемым. Никакое общественное движение не оказало на культуру такого влияния, во многом потому, что любые изменения всегда болезненны. В русской классической литературе данная тема осмыслена всесторонне, в самых разных ракурсах — социальном, психологическом, философском, а воссозданные женские образы обнаруживают всю сложность, глубину, а подчас и драматизм происходящих в обществе и сознании изменений.